Роб качает головой. – Мы видели его, когда Фин уезжал. Райан заходил за ним. Он немного старше и вроде бы тебе понравился. Фин не распространяется о подробностях. – А работу он нашел? – Не постоянную. Иногда где-то подрабатывает. Они с Райаном помогали на каком-то фестивале летом, еще он на неделю ездил в Девон собирать фрукты… Мягко говоря, гордиться нечем. – Боже мой. – Я отвожу глаза, пытаясь осмыслить рассказ. Его нереальность немного смягчает удар. – На что он живет? Мы ему помогаем? Роб отвечает, что посылает Фину деньги на жилье, но при нем это лучше не обсуждать. Я киваю. – Он всегда был таким независимым. Ему наверняка тошно принимать подачки. Роб трет лицо руками. – Черт знает, что творится. Ты устала? – Да нет, не очень. Расскажи про Сашу. Роб вздыхает и снова спрашивает, не переоцениваю ли я свои силы. Я настаиваю, и он садится рядом со мной, закинув ногу на диван. – Помнишь ее квартиру? Облезлую каморку? – Увы, да. Она переехала туда еще до… в общем, больше года назад. – В итоге она прожила там всего пару месяцев… Это ведь хорошо, замечаю я. Роб как будто затрудняется с ответом. – Понимаешь, ее парень… Томас… Я киваю, вспоминая, как это имя вызвало неловкую паузу за столом. – Я его знаю? – Мы виделись пару раз. – Роб вздыхает, словно рассказывает через силу. – Он работает в баре. Собственно, он там менеджер, но только потому, что бар и квартира этажом выше принадлежит его другу. Томас из этих гнилых либералов, которые уверены, что спасут мир от подобных нам только потому, что они вступили в партию лейбористов и стали веганами. – Тебе он не нравится. – Тебе тоже, Джо. Это тихий ужас. – И Саша с ним живет? – К сожалению, да. – Роб трет глаза. Я думаю о том, как Саша изменилась. Выстриженные слоями волосы, неженственная одежда, темно-красная помада. Я сказала, что мне нравится ее новый образ, однако покривила душой. Я спрашиваю Роба, где мы виделись с Томасом. Он не помнит; вроде бы в баре. – Когда она постриглась? – Не знаю. – Ты не мог не заметить. Роб пожимает плечами. – Мы не виделись какое-то время. То есть вы с ней встречались, а на меня она обиделась. Я говорил ей, что не одобряю ее выбор. – Томаса? Он вздыхает. – Она притащила его сюда, я с ним резко поговорил. Он вел себя как полный идиот. Хотя… Ты винила меня в ссоре, и не зря. Мне не стоило… Джо? Видимо, выпитые за ужином таблетки перестали действовать. Голова стала невыносимо тяжелой. Я откидываюсь на диван, закрываю глаза и шепчу: – Все наперекосяк. – Джо! – Роб гладит мое колено с такой силой, что я открываю глаза. – Извини, что не порадовал. Главное, что мы есть друг у друга. У детей все наладится, и у нас тоже. – Думаешь? Роб улыбается. – Конечно! – Наклонившись, он целует меня в щеку. – Обещаю. Я отодвигаюсь – боль вытесняет из головы все, даже незаданные вопросы. Они подождут. Сейчас я способна лишь с помощью Роба доползти по лестнице до спальни и забраться в постель, прохладным облаком окутывающую тело. Роб ложится спать позже. Я снова отодвигаюсь – возможно, берегу больную руку; впрочем, в глубине души мне кажется, что я всеми силами стремлюсь быть от него подальше. Сентябрь прошлого года – Как работа? Ты довольна? – спрашиваю я у дочери. Мы сидим в кафе; столик сервирован для чая, но Саша, как всегда, заказала свой любимый горячий шоколад с маршмеллоу. Она наклоняется за длинной ложкой, отбрасывает падающую на глаза волну волос и смотрит на меня, решительно сжав губы. Демонстрирует независимость. Впервые я увидела это выражение лица, когда Саше был год и она училась ходить. Каждое падение вызывало у дочери истерику, но помощь она решительно отвергала: отталкивала мою руку и начинала заново. – Более-менее, – сдержанно отвечает она и слизывает с губы сливки. – Работа как работа. – Не для карьеры? – Я наливаю себе свежезаваренный чай. В ситечке остаются крупные тонкие листья. – Мам, я не знаю. – Саша поднимает брови. – Может, я вообще все брошу и пойду работать в бар. Там больше платят! Я глажу ее по руке. Кольца у нее на пальцах – по нескольку на каждом – поблескивают на свету из небольшого окошка. Кафе темное, маленькое и дорогое. Даже не знаю, почему мы всегда встречаемся тут; до ее работы отсюда довольно далеко. – Подожди годик-другой, тогда станет интереснее. Ты сама так говорила. Зато в баре никакой карьеры. – По-разному бывает. – Саша отпивает шоколад из ложки. – А как папа? Я отвечаю, что нормально, и невольно задумываюсь, насколько легче Робу было привыкнуть к опустевшему гнезду. Теперь весь образовавшийся вакуум для него заполняет работа. Кроме того, я уделяю ему больше внимания. Он признавался, что как будто переживает второй медовый месяц. Правда, об этом я дочери не сообщаю, представляя ее реакцию. – А ты? – Саша испытующе смотрит на меня. – Тоже хорошо. – Я улыбаюсь в ответ. – Без вас с Фином так тихо. Она спрашивает, как Фин пережил первую неделю – наверняка чувствовал себя не в своей тарелке. Да, отвечаю я, тут они с братом – полная противоположность. Саша обожала учебу, с первых дней с головой погрузилась в студенческую жизнь, обрастая друзьями с легкостью, как значками на рюкзаке. Она до сих пор с ним ходит, хотя я предлагала купить что-нибудь поприличнее. Наверное, рюкзак напоминает ей про учебу и про друзей. Хорошо бы и Фину уметь с такой же легкостью вписываться в новую компанию. – Я толком не поняла, нравится ему или нет. Ты же знаешь своего брата – все нужно клещами вытаскивать. – Безобразие! – Саша со звоном опускает ложку в чашку. – Ведь говорила ему, что ты будешь волноваться. Ну почему он не слушает? – Откидываясь в кресле, она перебрасывает через спинку волосы – шелковистые, длиной почти до талии. – И чем ты теперь занимаешься без постоянной уборки в его комнате? – В основном валяюсь, крашу ногти и тому подобное. – Я подношу пальцы ко рту и дую на воображаемый лак. – Больше мне нечего делать. Смысла в жизни не осталось… – Нет, ну ты понимаешь, о чем я! У тебя же теперь больше времени. Я рассказываю, что мы собираемся сделать из ее комнаты гостевую спальню, а бывшую гостевую отдать Робу под кабинет. – Тут придется повозиться… – А если я приеду в гости? – Ты прекрасно знаешь, что комната все равно твоя. Только ты все равно не приезжаешь. Саша молча цепляет тающую шапку маршмеллоу ложкой и отправляет в рот. Я предлагаю ей помочь привести ее квартиру в порядок – например, попросить наших маляров посмотреть, что можно изменить, но она отвечает, что нет смысла – она не намерена там задерживаться. У меня появляется краткий проблеск надежды, что она одумалась и вернется к нам. Увы, нет, она ищет другое жилье. Возможно, комнату. Я разочарована; с другой стороны, любая комната лучше ее облезлой каморки, которую Саша гордо именует студией. Я думала, такие квартиры канули в прошлое. Помню, как долго пахла плесенью моя одежда, после того как мы побывали у дочери в гостях. Правда, и навещали мы ее нечасто – пару раз, по случаю. Роб постоянно смотрел на часы, беспокоясь, что его дорогая машина слишком привлекает внимание, а я пыталась выделить хоть что-нибудь в интерьере, восхититься чем-то, но не находила подходящего объекта. Я сообщаю дочери, что буду рада, если она переедет. Если ей нужно, мы готовы одолжить денег, пусть только попросит. Она недовольно кривится, но не отказывается сразу. Официантка приносит заказ: сэндвич с тунцом и сэндвич с сыром. Мы берем по половине от каждого. – Ах, да, я же хотела тебе рассказать о волонтерской работе, – вдруг сообщает Саша. Я внимательно слушаю, хотя идея меня не слишком вдохновляет. К своему стыду, я всегда предпочитала держаться подальше от волонтерства и успокаивать совесть щедрыми пожертвованиями. Однако Саша так увлеченно рассказывает о центре соцпомощи рядом с ее офисом, что я невольно проявляю интерес. – У них там банк продовольствия и консультационный центр. Я просто раздавала листовки и мыла посуду, но мне понравилось. – Она бросает на меня взгляд. – И люди интересные. – И как туда попасть? – спрашиваю я, пытаясь представить Сашу в нетипичной для нее роли.