– Сначала проверяют твои данные – что ты не псих и не педофил. Дальше просто приходишь туда и спрашиваешь, что можно сделать. – Она откусывает от сэндвича. – Мне немного неловко, что они столько возились с моими данными, а я слиняла. – А что за люди туда обращаются? – спрашиваю я, отодвигая тарелку. – Все, кому трудно и кто нуждается в помощи. – Саша подбирает с моей тарелки недоеденные крошки и отправляет в рот. Я сразу представляю толпы наркоманов и бомжей. – Не нравится мне это. А кто там во главе? И кто тебя защитит, если что? – Защитит? Это наше общество! Я выразительно оглядываюсь. Респектабельные седовласые джентльмены, бизнес-леди с пакетами из дорогих бутиков… Саша вздыхает и соглашается, что да, посетители центра соцпомощи не покупают латте за три фунта, и тем не менее они – часть нашего общества. Я борюсь с искушением заметить, что она сама пьет горячий шоколад за три фунта и, вероятнее всего, за мой счет. Похоже, ее принципы ничем не лучше моих. Когда-то волонтерская работа была ей так же чужда, как и мне. Тем удивительнее слушать ее сейчас. – Подумай, мама. Помогая другим, можно обрести смысл жизни. – Значит, после вашего с Фином отъезда моя жизнь потеряла смысл. Я верно тебя поняла? – Ты сама это сказала. – Я пошутила! – Ты прекрасно меня поняла. – Саша кладет крошку мне на тарелку. – Тебе нужно найти новое занятие, иначе ты скатишься в депрессию. Что-то твое, личное. Я смеюсь и укоряю ее за то, что она считала моей главной целью уборку за ней и ее братом. – Мне есть чем заниматься. – Я пытаюсь вспомнить что-нибудь, не связанное с домом или ее отцом. – У меня есть смысл жизни. – Мне пора на работу, – говорит она, подхватывая рюкзак. – Сколько с меня? – Нисколько, я угощаю. Я встаю поцеловать ее на прощание и смотрю вслед, как ветер треплет гриву белокурых волос. Работа для Саши – точно такой же способ заполнить пустоту, даже если она этого никогда не признает. Пока я расплачиваюсь с официанткой, от Саши приходит сообщение: «Если хотите переделать мою комнату в гостевую, я не против. Спасибо за обед. ХХХ. P.?S. Подумай о моем предложении. Люблю тебя!» Глава 4 Два дня после падения На его лицо падает тень. Я тянусь к нему, пытаюсь снова обнять… Он обнажен. Слабый свет подчеркивает силуэт в полумраке. Я глажу пальцами гладкую кожу на спине, впитываю его тепло. Он касается меня, и я кричу, сгорая от желания. Я хочу увидеть его лицо, понять, кто это. Даже несмотря на спящего рядом Роба я не хочу покидать этого мужчину, боюсь его потерять. Он притягивает меня к себе, мы оба как будто наэлектризованы. Я чувствую, что делаю нечто недозволенное, даже запрещенное. И опасное. Это не муж. Что за видение преследует меня – реальное прошлое или фантазия? –?Джо, ты не спишь? – Надо мной возникает лицо Роба. – Принести таблетки? – Нет-нет, все хорошо. Спи дальше. Я резко сажусь в подушках, забыв о больном запястье, и делаю глубокий вдох, чтобы сдержать стон. Роб лежит на боку с закрытыми глазами. Его голова темнеет на белой подушке. В ее глубинах прячется все, что мне нужно. Вот бы вскрыть ее, как кокосовый орех, вычерпать ложкой все необходимое, выбросить остатки… Фу, до чего неэстетично! Как все-таки странно работает мозг: столько спутанных и обрывочных мыслей. А видения? Я жена и мать, верная, моногамная… ведь правда? Роб снова уснул. Я вылезаю из кровати и тихо закрываю за собой дверь. На лестничной клетке темно, путь освещает только полоска лунного света из дальнего окна. Это единственное окно, на которое мы решили не ставить жалюзи; из него открывается грандиозный вид на долину, зеленые склоны и темные холмы. Смотришь и чувствуешь себя последним человеком на Земле. Правда, в столь ранний час идея глобального одиночества кажется немного пугающей, как и любая мелочь, когда все вокруг спят. Я прохожу мимо маленькой спальни, нащупываю на стене выключатель и вхожу в комнату, которую по-прежнему воспринимаю как комнату дочери. Двуспальная кровать стоит посредине, а не в углу, как раньше, постель не в цветочек, а приглушенно-зеленого цвета, с россыпью подушек в серых наволочках, в тон свежевыкрашенным стенам. Стола, фото и плакатов на стенах тоже нет; на потолке новая люстра. В шкафу, где раньше хранились Сашины зимние вещи, теперь пусто. В ту ночь, когда мы отвезли Фина в университет, я тоже проснулась рано. Помню, как пошла в его комнату в темноте. Роб наработался за день – разгружал и загружал вещи, возил нас туда и обратно – и после секса уснул мертвым сном. Мысль о том, как мы были близки и как нежны друг с другом, которую я раньше принимала как должное, теперь для меня неожиданна. Впрочем, об этом потом. В ту ночь я таращилась на прямоугольные цифры на электронном будильнике Роба и не могла уснуть. При мысли, что Фин там совсем один, мне становилось дурно. В ответ на мои бесконечные сообщения он прислал эсэмэску из одной буквы: «К». Я невольно улыбаюсь, хотя в целом тот период был довольно мрачным. Наверное, радуюсь, что заполучила новый кусочек «пазла», пусть даже несколько часов – мизер на фоне целого года. Я выключаю свет и ухожу. Пульсация в голове нарастает; пора пить очередную таблетку. В кухне так же пустынно, как и наверху. Я приподнимаю жалюзи, чтобы взять с подоконника флакон с лекарством. За окном чернота; только когда глаза привыкают, видно темные очертания деревьев вдоль подъездной аллеи. Ветки не колышутся: ветер немного утих, дождь прекратился. Вдалеке в первых рассветных лучах просвечивают вершины холмов. Я щелкаю выключателями и тут же зажмуриваюсь: точечные светильники над кухонным островком слепят глаза. Наливаю ледяной воды из кулера в холодильнике, принимаю две таблетки и вновь наполняю стакан. Мою жажду невозможно утолить, после больницы меня преследует ощущение сухости и запах антисептика на коже. Второй стакан я выпиваю более размеренно, разглядывая дверцу холодильника: всевозможные фотографии и открытки, прикрепленные магнитами. Я начала коллекционировать магниты, когда мы переехали. Огромный холодильник в американском стиле угнетал своей монументальностью, и яркие разноцветные пятна хоть как-то разбавляли жесткие линии. А может, дело не только в холодильнике. Весь бывший амбар состоял из прямых углов и больших пустых пространств, и холодильник стал для меня символом сурового дизайна. Переезд подействовал на всех: ради бывшего амбара на вершине холма мы оставили уютный дом с участком, порвали связи с соседями. Обставляя дом, Роб реализовал свою страсть к минимализму и четким линиям. Диваны из итальянской кожи, столики из дымчатого стекла, темно-серые жалюзи вместо гардин совершенно не вязались с моим представлением о семейном очаге, но Робу удалось меня убедить. Его четкие аргументы всегда брали верх над моими невнятными попытками возразить. Однако именно аляповатые дешевые магнитики я отстояла и в каждой поездке пополняла коллекцию. Я касаюсь их пальцами: яблоко из Нью-Йорка, дельфин с глянцевым знаком «Флорида», падающая Пизанская башня, раскрашенная во все цвета радуги. К счастью, каждый магнитик и каждое фото или открытку, которое он придерживает, я без труда узнаю. Дети на фото намного младше, их лица куда более искренние и доверчивые. Самодельные открытки ко дню рождения и на День матери, подписанные корявым детским почерком много лет назад. Радикально новых воспоминаний они не будят и все же радуют, как старые знакомые. – Джо? У тебя все нормально? – Роб кладет руку мне на спину. Горячая ладонь обжигает обнаженную кожу между бретелями ночной рубашки, и я резко оборачиваюсь. Он в одних трусах; лицо помятое и заспанное. – Ты меня напугал. Я же сказала: спи дальше. Обойдя Роба, я прислоняюсь к кухонному островку. Усталость и головная боль возвращаются с удвоенной силой. – Помнишь? – Он показывает на магниты. – Я имею в виду поездки. Роб теребит дельфина крупными пальцами и случайно отрывает от холодильника. Магнит падает, и только быстрая реакция моего мужа спасает его от неминуемой встречи с каменным полом. Роб выпрямляется, и я забираю дельфина, невольно отдергивая руку при прикосновении и едва не роняя магнит снова. Затем кое-как леплю на боковую стенку холодильника: левой рукой неудобно. – Разумеется, помню, – отвечаю я, снова проводя пальцами по своей коллекции. Флорида, Италия, Нью-Йорк. И тут я натыкаюсь на незнакомый магнит. – Кроме этого. На магните изображен песчаный берег океана и пальмы. Роб наклоняется, касаясь моего плеча своим, и указывает на чуть заметную надпись. Я подхожу ближе, чтобы разобрать мелкие буквы без очков, а заодно увеличить дистанцию. – Доминиканская Республика? – переспрашиваю я. – Видимо, это туда мы ездили в отпуск, о котором ты рассказывал? – А ты не помнишь? – Теперь он уперся подбородком мне в плечо. – Мне больно! – Я дергаю плечом. – Нет, Роб, я не помню! Сколько можно спрашивать одно и то же?! Освободившись, я ковыляю к кухонному островку, вытаскиваю барный стул и пытаюсь на него залезть. Руки дрожат, и Роб бросается мне на помощь. На этот раз я не сопротивляюсь: самой мне туда не забраться. Усевшись, я кладу голову на прохладную гранитную столешницу и горько плачу, пока Роб не просит меня прекратить. – Не могу! Мне страшно, ты не понимаешь? Я поднимаю голову, ожидая, что Роб разозлится, но его взгляд исполнен жалости. – Не бойся! Я расскажу тебе все, что нужно. Больно видеть, как ты страдаешь. – Он идет в другой конец нашей просторной кухни, мимо обеденного стола, берет с подоконника фото в рамке и ставит передо мной. – Вот, надеюсь, поможет. – Он ставит фото передо мной. В серебряной рамке два кадра один над другим. Верхний напоминает вид на магнитике: пляж, пальмы и море. Ниже фотография нас с Робом. Снято с близкого расстояния, скорее всего на телефон. «Селфи», как сказали бы дети. Мы оба улыбаемся, прижавшись друг к другу на фоне золотисто-розового заката. – На террасе после ужина. У нас был прекрасный вечер, – улыбается Роб. – Разве ты не… – Осекшись, он извиняется. Утерев глаза, я смотрю еще раз и качаю головой. Мы выглядим счастливыми, но другие фото не вставляют в рамки. Может, так и было, а может, всего лишь поза для удачного кадра. Я снова задумываюсь о том, как изменилась после травмы. И заботливость Роба, и наше счастливое прошлое оставляют меня равнодушной. Он берет фотографию в руки. – Прекрасный был отпуск. Как второй медовый месяц. – Да ну? – Мои слова звучат более резко, чем хотелось бы. – Трудно поверить? Роб относит рамку с фото на место и, вернувшись, выжидательно смотрит на меня. Влажные после сна волосы липнут ко лбу, на его обнаженный торс почему-то неловко смотреть. В наготе всегда есть какая-то уязвимость, никак не вяжущаяся со смутной угрозой, которой почему-то от него веет. – Ладно, тебе надо поспать. Отдых очень важен. Он помогает мне спуститься с высокого стула и ведет по коридору. Я изнемогаю от усталости и не сопротивляюсь. У подножия лестницы Роб оборачивается и подает мне руку, и в мозгу снова всплывает эта картина. Мы стоим на втором этаже, у лестницы. Он тянет ко мне руку, а я тороплюсь что-то сделать, пока он не смог помешать. –?Джо, ты идешь? – Я сама, – отвечаю я, отодвигая его руку. Октябрь прошлого года – Тебе даже не пришло в голову посоветоваться? – Я включаю громкую связь и прислоняю телефон к банке из-под томатного соуса. – Я думал, ты обрадуешься. – Судя по звуку, Роб включает поворотник. – Джо, это пять звезд. Частный остров у побережья Доминиканской Республики. Коктейли круглосуточно. И никого – только ты и я. Подумай, мы толком так и не отметили мой день рождения, а скоро уже твой. Давай позволим себе небольшое безумство! Я помешиваю булькающий болоньезе и обдумываю услышанное. Плохо, что Роб не посоветовался, но еще хуже, что он меня совершенно не понимает. Он довольно быстро принял тот факт, что дети теперь живут отдельно от нас, а значит, и я должна привыкнуть. А я не готова лететь за тысячи миль без детей, особенно без Фина. Еще рано. – Не знаю… – Похоже, можно будет заморозить минимум две порции спагетти. Моя привычка готовить вдвое больше нужного неискоренима. – Давай обсудим позже. – Особо нечего обсуждать – я уже все заказал. – Голос Роба перекрывает громкий звук его клаксона. – Учись водить, идиот! – А отменить нельзя? – Я отодвигаю телефон подальше от плиты и добавляю в соус соль и щепотку сахара. – Сколько можно тормозить?! – Из трубки доносится приглушенное ругательство. – Думаю, нет. Да я и не хочу. Джо, ты тут? – Да, извини. Просто это так неожиданно. Получается, на мой день рождения мы будем в отъезде?