— Мой дорогой Вукчич, — мягко возразил Серван, — мы же цивилизованные люди, не так ли? Это ребячество. Вукчич пожал плечами, затем обернулся к партнерше по танцу: — Дина, я должен сделать это? Она подняла глаза, и губы ее шевельнулись, но слишком тихо, чтобы я мог разобрать. Он снова пожал плечами, затем повернулся и направился в столовую. Дина смотрела ему вслед, затем вернулась на свое место возле приемника, а Серван продолжал танцевать с Констанцей. Через некоторое время, в 23:30, программа сменилась, начали передавать рекламу жевательной резинки, и Дина выключила радио. — Поискать другую станцию? — спросила она. Но всем уже наскучили танцы. В нашем углу Вулф откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами, а Койн рассказывал Берену о Калифорнийском заливе. Тут вошла его китаянка, ткнула ему в лицо указательный палец правой руки и велела поцеловал его, так как прищемила пальчик дверью. Он поцеловал: — А я думал, ты гуляешь и любуешься ночью. — Я и гуляла. Но дверь поймала меня. Посмотри! Болит. Он снова поцеловал палец. — Бедняжечка моя! — Новые поцелуи. — Мой азиатский цветочек! Беги, мы разговариваем, оставь нас. Пританцовывая, она удалилась. Вукчич вышел из столовой и прямиком направился к Дине Ласцио. Серван сообщил Валенко, что он следующий. — Вот мой листок, — сказал Сервану Вукчич. — Я попробовал из каждой тарелки по разу. Ведь таковы правила? А Ласцио там нет. Серван поднял брови: — Его там нет? А где же он? — Я не искал его, — пожал плечами Вукчич. — Может, в кухне? Серван окликнул Кита: — Рэмси! Филип оставил свой пост! Остались только Валенко, Росси и Вулф. Что же делать? Кит ответил, что вполне доверяет им, и Валенко вошел. Немного погодя он вышел, и наступила очередь Росси. Росси ни с кем не цапался вот уже три часа, и я навострил уши, ожидая услышать сквозь закрытую дверь, если Ласцио возвратился, парочку теплых слов в адрес зятьев. Но в вестибюле стоял такой гвалт, что я все равно ничего бы не расслышал. Выходя, Росси объявил, что только дурак может насыпать столько соли в соус «Весна», но никто не обратил на него внимания. Ниро Вулф, последний, с трудом вытащил себя из кресла. Его, как почетного гостя, проводил к дверям Луи Серван. Я был несказанно счастлив, что наконец-то на горизонте забрезжила возможность лечь спать. Через десять минут дверь отворилась, и Вулф спросил с порога: — Мистер Серван, так как я последний, не будете ли вы возражать, если я пройду испытание вместе с мистером Гудвином? Серван заверил, что не возражает, и Вулф подозвал меня. Я был уже на ногах, ибо понял: что-то случилось. Вулф знал, что может проводить со мной любые эксперименты, но только не гастрономические. Я пересек гостиную и вошел за ним в столовую. Он плотно закрыл дверь. На столе стояли девять блюд с картонными номерками, кувшин с водой, стаканы, тарелки, вилки и прочая ерунда. — Рад помочь вам, — сказал я, смеясь. — На котором вы застряли? Он обогнул стол: — Иди сюда. — Он прошел дальше вправо, к большой ширме с изображением Покахонтас. Позади ширмы он остановился и пальцем указал на пол. — Посмотри на это безобразие. Я отшатнулся в изумлении. Я не обращал никакого внимания на разговоры об убийстве, приписывая их слишком буйной фантазии, но, что бы я ни думал о рассказе роковой женщины, к виду крови я готов не был. А кровь была, правда ее было немного, потому что нож все еще торчал в левой части спины Филипа Ласцио по самую рукоятку. Он лежал ничком, вытянув ноги, так что, если бы не нож, можно было принять его за спящего. Я наклонился над ним и чуть повернул его голову, чтобы посмотреть в глаза. Затем я встал и посмотрел на Вулфа. — Приятный праздник! — воскликнул он с горечью. — Я говорил тебе, Арчи… Ну да ладно. Он мертв? — Мертв, как жареная колбаска. — Ясно, Арчи. Мы никогда не были виновны в нарушении закона. Это юридический термин. Но это не наше дело. Во всяком случае теперь. Что ты помнишь о том, как мы ехали сюда? — Кажется, только то, что мы ехали поездом. Он кивнул: — Позови мистера Сервана. Глава 4 В три часа утра я сидел за столом в малой гостиной павильона «Покахонтас». Напротив меня расположился мой друг Барри Толмен. За его спиной маячил косоглазый головорез с крепкими челюстями в синем саржевом костюме, ярко-розовой рубашке с заношенным белым воротничком и с красным галстуком. Как его зовут и чем он занимается, не секрет: Сэм Петтигрю, шериф округа Мерлин. Присутствовали еще двое неизвестных типов. Один с блокнотом, какими пользуются стенографистки, примостился на краешке стола. Другой, полицейский штата Западная Виргиния, торчал на стуле у стены. Дверь в столовую была открыта, и оттуда доносился запах магния от фотовспышек, гул голосов сыщиков, снимающих отпечатки пальцев, и тому подобное. Голубоглазый атлет пытался скрыть раздражение: — Я все знаю, Эшли. Вы управляющий курортом Канова-Спа, а я прокурор этого округа. Чего вы от меня хотите? Чтобы я сделал вид, что он сам упал на нож и это несчастный случай? И нечего обвинять меня в том, что я люблю театральные эффекты… — Ладно, Барри. Забудьте. — Клей Эшли, стоявший рядом со мной, медленно покачал головой. — К черту все это! Я знаю, вы не можете замять дело. Но, ради бога, заканчивайте быстрее и увозите их отсюда. Да-да, я знаю, вы это сделаете, как только можно будет. Извините, если я что сказал… Пойду попытаюсь уснуть. Если буду нужен, позвоните. Он ушел. Кто-то вышел из столовой что-то спросить у Петтигрю. Толмен встряхнулся, потер глаза и посмотрел на меня: — Я вызвал вас снова, мистер Гудвин, чтобы спросить, не вспомните ли вы еще что-нибудь в добавление к рассказанному раньше? — Вы собрали весь урожай, — покачал я головой. — Вы не припомнили ничего из того, что происходило в гостиной? Ни одной особенности поведения, ни одного важного разговора? — (Я ответил «нет».) — А в течение дня? — Ничего. Ни днем, ни ночью. — Что вам сказал Вулф, когда тайно вызвал вас и показал тело Ласцио за ширмой? — Он вызвал меня не тайно. Это все слышали. — Но он позвал вас одного. Почему? — Вам лучше спросить его, — пожал я плечами. — Что он сказал? — Я уже говорил вам. Он попросил меня проверить, мертв ли Ласцио. Я сказал, что мертв, и он велел позвать мистера Сервана. — Больше он ничего не говорил? — Кажется, сделал какое-то замечание насчет приятного праздника. Иногда он бывает ироничен. — И кажется, весьма хладнокровен. У него были какие-нибудь причины не любить Ласцио? Я сильнее упер ногу в перекладину стула. Вулф не простит мне, если каким-то неосторожным замечанием я обрушу на наши головы эту неразбериху. Я знал, зачем Вулф постарался позвать меня одного и поинтересовался моей памятью насчет происходившего: ему пришло в голову, что в случае убийства его, как свидетеля, не выпустят из штата да еще заставят выступать в суде, а это противоречило представлениям Вулфа о приятной жизни. Я не питал никакого уважения к этому простаку, клюнувшему на приманку в виде имбирного пива в вагоне-баре, кроме того, я, в отличие от Вулфа, ничего не имел против Западной Виргинии. Поэтому я ответил: — Конечно нет. Он никогда прежде не встречал Ласцио. — А в течение дня не произошло ничего такого, что могло бы сделать его… ну, неравнодушным к благополучию Ласцио? — Насколько я знаю, нет. — Вы или Вулф знали о предыдущем покушении на жизнь Ласцио? — Спросите его сами. Я — нет. Мой приятель Толмен принес дружбу в жертву долгу. Он оперся локтем о стол, ткнул в меня пальцем и сказал тошнотворным тоном: — Вы лжете. Как я заметил, косоглазому шерифу не нравилось, что он здесь на вторых ролях, и он бросил на Толмена сердитый взгляд. Вообще, атмосфера в комнате была нездоровой. Я изобразил удивление: — Лгу? Я? — Да, вы. Что говорила вам с Вулфом миссис Ласцио, когда заходила к вам в номер сегодня днем? Надеюсь, он не заметил, как дрогнул мой локоть.