Его прервало возвращение Карлы. Сестра вошла, промакивая мокрые волосы полотенцем. Бастон водил глазами то на нее, то на Раска, все заговоры и признания вылетели из головы. – Показалось, слышу твой голос. Ну, как прошло? – Хейнрейл, по крайней мере, остался жив. Карла украдкой улыбнулась. Ясно, что она воспользовалась братом, чтобы пронести мимо стражи личинку – гхирданские деньги означали, что его не станут обыскивать. Так, используя людей втемную, в прошлом любил ловчить Хейнрейл, и это задевало. – Что там с алхимиками, друг мой? Что рассказал твой старый вожак? – спросил Раск. «Ничего не выдавай», – так было велено Бастону. Только на хер все это. – Хейнрейл сказал, что якобы под предприятием Манделя проходил старый туннель или что-то такое. Братство считало слишком рискованным туда соваться. – А как считаешь ты? – негромко поинтересовался Раск. – Не знаю. Сперва бы неплохо взглянуть на то место, и я не представляю, как мы все провернем. И Хейнрейлу я не верю. Но… думаю, попробовать стоит, – закончил Бастон. Раск резко открыл глаза. – Карла, милая, – сказал он, – подай мой нож. Глава 18 Сильнее всего мучило ожидание. Лежать лежмя с пустым животом и опустошенной душой, понимать, что ничего нельзя сделать. Нет такого пути побега, который не перепробовали сто раз, некуда подавать прошения, некому прийти на выручку, не придумано хитрого плана. Занебесных знамений тоже нет. Только кричат чайки, звенит на ветру металлическая сетка, бьются о берег волны. Отлив с сосущим шумом пробивается через закупоренные мусором переулки. У всего здесь соленый вкус, но никто в лагере больше не плачет. Океан уже пролитых слез ничем не помог. Поэтому только ждать. Ждать и гнить. Та малая часть Ильбарина, что избежала затопления, была переоборудована в трудовой лагерь. Гхирданцы перекрыли улицы, превратив городские развалины в загон под открытым небом. Заборы, сторожевые вышки, крепкие ворота. Над головой галереи, как в Ушкете, мостки для часовых между крышами. Лестницы, ведущие на уровень мостков, перегородили либо обрушили. Здесь глядят настороженно и вместе с тем безучастно, от голода и усталости нет сил ни на что, только все время быть начеку в этой глухой дыре по ту сторону страха. У Карильон это вызывало мало эмоций – такие места одинаковы во всем мире. Прежде, в Гвердоне, она сидела в подобной клетке на острове Чутком. Повсюду одно и то же – люди норовят провести черту и объявить, что тех, кто за ней, необходимо отделить от остальных и кое в чем ограничить. Сперва в качестве пленников, беженцев, разносчиков болезни – а потом решетки творят свою химию и превращают бывших людей если не в проблему, которую приходится преодолевать, то в животных, которым требуется дрессировка. Сама Кари – случай особенный. Особо опасное животное. В лагерь ее бросили наравне со всеми, но охрана знала, кто она такая. Для сна ей тоже выделили комнату, только без крыши, чтоб охрана могла следить за ней круглые сутки. Не заслониться от безжалостных звезд. Уже дважды Кари замечала, как с подвесной галереи за ней наблюдает закованная в железо чародейка, а в камеру светит волшебный огонек – и оба раза чародейка молча уходила. Каждый день узников отправляли собирать илиастр. Их собирали у главных ворот, и Эшдана делила толпу на рабочие команды. Каждой команде выдавали плотик и охапку мешков, а потом гнали бултыхаться в затопленный город. Если команда возвращалась с полными илиастра мешками, то получала бляшку с отчеканенной по какому-то бюрократическому курьезу печатью временного правительства Ильбарина. Бляшки обменивались на еду. Достаточное количество бляшек можно было поменять на выезд с острова – так, по крайней мере, утверждал плакат на раздаче. В лагере бляшки тоже меняли – на еду, на лекарства, на секс. Платили бандам, чтобы тебя оставили в покое. Но с ней – ура, сука! – случай особенный. Кари понимала, что охрана не позволит бандам ее убить. Но надзиратели не станут вмешиваться, если узницу, например, отмудохают до полусмерти, поэтому приходилось самой себя охранять. У нее все отобрали, хоть не сказать, что вещей при ней было много. Забрали капитанскую шпагу и амулет. Даже сняли с нее одежду и выдали носить серую сорочку. Илиастр, объяснил ей Рен, – это осадок от столкновения чудес. Два бога вышибают друг из друга дерьмо – и вот тебе илиастр. Здесь он перемешан с морской водой и образует мерцающую тину вроде влажной коросты. Ее перерабатывают на очистных неподалеку от лагеря и получают светящийся рассол, который морем отправляют из Ушкета. На мелководье еще осталось несколько участков, где можно найти илиастр. Заключенные собирают его голыми руками, отколупывают от обломков и суют в мешки. Он жжется, и Кари быстро научилась распознавать, кто из заключенных пробыл в лагере дольше всех. Попадая в кровоток, божья рапа растворяет людей изнутри. На коже проступают пестрые пятна, как у Рена. К залежам илиастра приходилось нырять, плыть под водой до затонувшего города. По рассказам Рена, вещество обильно облепливает храмы и погрузившиеся на дно поля битв, где рубились святые и чудища. Иногда илиастр собирался вокруг тел убитых. Уже почти пропали сами останки, смытые или подъеденные живностью, остались одни контуры – наброски человекоподобных силуэтов, выполненные мерцающей слизью. Тела, что скорчились у дверей или упали прямо посреди улицы. Крупнейшие залежи находились в кромешной расселине, где встретил гибель Повелитель Вод, но Рен предостерег от спуска туда. – Ты здесь уже бывал. – Да. – Как же ты выбрался? Собрал достаточно бляшек или… – Меня нашел Адро. Он был среди надзирателей. Он тогда принял пепел, и ему сделали одолжение. В виде меня. Но теперь Адро внизу, вместе с ними, рядовой лагерник. В удачные дни у Кари получалось попасть на один плот с Адро или Реном, но обычно охрана распределяла ее к незнакомцам. Незнакомцам для Кари – ее же саму знали все. И все подбивали ее действовать, пытаться бежать. Некоторые заключенные шли в побег – подплывали на плотах к рубежам добывающей зоны и бросались на прорыв. Но бежать было некуда. Юг, восток и запад покрывали руины Ильбарина, далее лежали затопленные низовья, горстка островов, бывших южными холмами, и бескрайний океан. На севере стоял Утес, а за ним Ушкет. Чтобы удостовериться в том, что Кари не сбежит, каждое утро охрана накладывала на нее путы. Ошейник на горло и длинный трос, привязанный к плотику. Достаточная длина веревки не мешала нырять, но вытравливать ее тяжело, особенно мокрую, и в развалинах приходилось беспокоиться, чтобы линь не зацепился за какой-нибудь выступ. Ныряли они почти нагишом. Горячее ильбаринское солнце обжигало голые плечи, а морская вода и божья соль терзали каждую ранку и царапину. Под ногтями не заживало раздражение от соскребания светящейся дряни. Все ниже, ниже, в холодную глубину. Ильбарин не узнать, это труп бывшего города, лишь иногда зыбкий голубой свет выхватывал очертания какого-нибудь памятника или угла квартала, и тогда оживала память. Странное впечатление: казалось, если заплыть достаточно далеко во тьму, то можно достичь старых причалов, десятилетней, довоенной давности, и там будет ждать «Роза». Капитан Хоуз, стоя на палубе, увидит, как Кари вплавь спускается с небес. Но ей так глубоко нырнуть не суждено. Всплывай. Выгребай к свету. Она выскакивает из воды, подтягивается на плотик, бросает в кучу очередной мешок с илиастром. И опять уходит вниз. Работать получалось только два-три часа в день, а потом ныряльщиков побеждали усталость и холод, и если к тому времени илиастра окажется меньше нормы, то есть они сегодня не будут. Адро среди них – лучший добытчик, долговязый, он вспахивал воду большими ладонями и молотил ступнями. Кари тоже сильный пловец, но ее замедляли веревка и раны. У Рена из троих был самый большой опыт добывания илиастра, но город-утопленник таил для него множество страхов. Внизу грозила опасность не только замерзнуть. Ильбарин был полем столкновения враждующих богов, кладбищем для богов сломленных, и чудеса продолжали искрить и вспыхивать под толщей вод. Ишмирский Кракен прикоснулся к этому краю и наплодил разных ужасов. Были места, где его образ, узор из беспрерывно ветвящихся зубастых щупалец, отпечатывался на всем, воспроизводясь снова и снова. Рыбы, искажаясь, выпрастывая отростки, становились его малым подобием; клубы взбаламученного донного грунта обращались в кракенов-привидений; разрушенные стены домов выпускали бритвенно-острые каменные усики. Проплыви через такую проклятую область – и узор Кракена отразится на твоей плоти. Лекарь из лагерников, менявший свои услуги на бляшки, вырезал Кракеновы язвы краденым ножом. В других местах оставили след другие боги. Рен предупреждал о ловушках Дымного Искусника: ныряльщики внезапно оказываются в летнем саду, где при лунном сиянии соблазнительные девы под вуалью потчуют их вином, – а потом иллюзия спадает, и вино заливает им легкие. А там, куда метал молнии Верховный Умур, море до сих пор бурлит и ярится, неистовые течения увлекают неосторожных пловцов навстречу гибели. Кари ныряет опять, ищет среди расколотых скал пресловутые отсветы илиастра. Погружается ниже, скребет, скребет, царапает камни, пока под ногтями не выступит кровь, ляпает в мешок искристую грязь. Мнется в нерешительности – всплывать наверх или рискнуть и пособирать еще? Каждый подъем на поверхность занимает время, и хоть тело вымогает, клянчит глоток свежего воздуха, душа свинцовым грузилом тянет на дно. На поверхности ее знают все. Знают другие узники. Знают дракон и Гхирдана. А хуже всего, что Адро и Рен знают ее как ту, что выдернула их из безопасного проживания в Ушкете. Как ту, что отняла их ребенка. Они не укоряли ее, но в словах и не было нужды. Все и так написано в их пустых зрачках. С каждым новым заплывом на глубину Карильон старалась задержаться под водой чуточку дольше. Кари вновь выбралась на поверхность, заглатывая воздух мощными вдохами. Забросила полный мешок на плот, схватила пустой и задышала потише, успокаивая кровь. Не успела она снова нырнуть, как Адро схватил ее за руку: – Ты совсем синяя. Мы собрались возвращаться. Она перекинула веревку, чтобы присоединиться к двум другим из их команды у кормы, и вместе они начали молотить по воде, направляя плот к берегу. В их неказистый ковчег стукались куски разного сора, дважды они натыкались на невидимые над водой препятствия, но все же скоро достигли отмелей. Отсюда команда потащила плот на веревке, бредя в воде выше колен. Гхирданские часовые караулили с прибрежных скал, точно хищные птицы следили за подходом плотов. Пересчитывали невольников, чтобы в случае чего пресечь попытку побега. Само собой, Кари пыталась бежать. На четвертый день, попав в команду к трем незнакомцам, она дождалась, пока все трое нырнут, и ринулась вплавь – но ее засекли и притащили обратно. С десяток, с дюжину мужиков набросились и отволокли ее назад в лагерь. Свалили перед эшданцем-охранником. А страж швырнул в кучу лагерников пригоршню бляшек и хохотал над тем, как мужики дрались, выцарапывая их друг у друга. После этого ее стали сажать на трос, привязывать к плотику. На девятый день, будучи вместе с Адро, она попробовала перерезать трос заостренным камнем. Веревка была прочна, но в итоге поддалась – и в ту же минуту, рассекая затопленные улицы, на моторной лодке примчалась Гхирдана. Кари стала подозревать, что трос был заряжен волшебством и, оборвавшись, подал сигнал чародейке. Ну или просто ее злосчастью не видать краев, что было тоже вполне правдоподобно. На двенадцатый день она предложила подкараулить одного из надсмотрщиков. Может, отобрать оружие. Может, с боем пробиться за ограду. Но Рен отказался. – И что потом? Допустим, убежим мы – и куда нам идти? – Этот факт приводился сухим канцелярским тоном, словно бывший чиновник докладывал префекту о какой-то рутине, а не зачитывал самому себе смертный приговор. Кари распиналась перед Адро, умоляла его посодействовать. Навести сумасшедший шухер, прямо как в прежние времена, в последний раз. Им надо переодеться в охрану и что-нибудь подпалить. Будет поджог – дело выгорит, так? Но Адро покачал головой и пошел покупать им еду за бляшки. И вот идет семнадцатый день, а она ждет, и больше ничего. С Кари случай особый. Им от нее что-то надо. А вдруг, а вдруг она как-нибудь сумеет этим воспользоваться? Оружием может стать все, так? Заключенные вытащили плотик на свежесколоченную пристань, взгромоздили поверх других. Мешки с илиастром забрали надзиратели, взвесили, отсыпали жалкие крохи бляшек. Отцепили от Кари ошейник. Кари от усталости не хотелось и есть. Она доплелась до их комнаты и просто рухнула. Прошло какое-то время. Возможно, за это время она успела встать, отработать на плоту еще смену и вернуться сюда, но кто его знает наверняка. Может, ей это только приснилось. Она окончательно потерялась. С ней покончено. Над лагерем пронеслась тень, пробуждая Кари от глубокого сна. От охраны донеслись нестройные, жидкие приветствия. – Дракон снова здесь, – сказал Адро. – Вот вам завтрак. – Он передал ей миску неопознанной жижи, другую вручил Рену. – Ешьте, пока нас опять не отправили. – У самого Адро налито меньше трети. – Съел уже, – сказал он. Рен и Кари одновременно воспротивились такой очевидной лжи. – Бляшки кончились. – Адро пожал плечами. Но позволил им поделить жижу поровну, и все принялись есть. С моря за драконом поспевал стрекочущий шум моторного судна, направляясь вдоль побережья к очистному заводу. – Может, – проговорил Рен, – нас переведут туда. – А что там такое? – Там обрабатывают сырой илиастр. Промывают, процеживают. Делают с ним разные штуки. Алхимические процедуры. Вроде бы должно быть полегче. – Вдыхать все эти пары? Ты, любимый, уже достаточно нахватался. – Адро показал на бороздки на шее Рена. После сбора илиастра отметины вспыхивали огненной краснотой и даже кое-где уже светились в темноте. Кари смотрела, как дракон садится на крышу завода. Интересно, насколько быстро дракон домчал бы ее домой? Мне понадобится три дня, сказала при вторжении Эладора, три дня на то, чтобы каким-то способом телепортироваться в Лирикс и привести в город целую армию, мать их, драконов. Кари хватит всего одного ящера – долететь до Кхебеша, а потом домой. Эти три дня стоили Шпату последнего. – А давайте угоним затраханного дракона? – блеснула она висельным юмором. Когда не выходит ничего иного, берись за невозможное. Адро оценил и хихикнул. Рен лишь уставился на нее: – Как?