– Братства, – механически поправила Кари. Сплюнула за борт. – Прошаренный гад. – Со мной он хорошо обращался и не был психом вроде Артоло. Как работодателя я его оцениваю высоко. – Он отравил Шпата! Мири пожала плечами: – Это все между ним и Шпатом. – Она бросила жест на гримуар: – Вот свод всех заклинаний Рамигос. Всех прегрешений, всех тревог о том, как ее поступки исказили мир. В жопу их. Мои поступки – только мои. А мир пускай о себе беспокоится сам. – Она с минуту переводила дыхание, потом продолжила: – Хейнрейл принес амулет мне. Я понимала, что передо мной могущественный талисман, но разгадать его не могла. Пришла к выводу, что ты его где-то стащила, но Хейнрейл узнал, что тебе он достался от дедушки. – Мне сказали, что он принадлежал моей маме. Мири улыбнулась, уродливое вышло зрелище – ее губы давно опалили произносимые слова власти, и казалось, будто открывается рана. – Точнее сказать, он воплотил твою маму. Этот амулет был пережитком Черного Железного культа. Колдуны Джермаса Тая выковали из него связующее звено со спящими богами. Но в нем также хранилась овеществленная эманация, капля божьего голода. – Веретенщик, – произнесла Кари. Мысль вызывала тошноту, но в той же степени и пленяла, а Мири – первая встреченная персона, способная ответить хоть на некоторые вопросы. Ну, то есть первая из тех, кто не собирался проводить над ней потусторонних обрядов, бросать в тюрьму для святых и не был желанной мишенью. – Но я-то ведь человек? Мири насмешливо вздернула остатки носа: – Что за тупой вопрос. Человечья природа – случайность рождения, тут нечего ценить и нечем гордиться. – Но я же не гребаный, мать его, веретенщик? Чародейка повернулась на бок, натягивая на себя одеяло. – Однозначно. Я устала. Разбуди, когда ветер стихнет. – Погоди. Я хочу услышать окончание истории. Окончание истории было коротким, тяжелым, и за него несла вину Карильон. Об этом Кари не стала упоминать. Тихо слушала, как Мири рассказывала о попытке сбежать из Гвердона в разгар Кризиса. Мири и Хейнрейл продали ползущим Эладору вместе с амулетом за целое состояние золотом и хотели уехать из города ночью в карете. Но той ночью Кари обрела силу и, увидев своего врага на другом конце города, не преминула ударить. Она могла бы мыслью раздавить душу Хейнрейла, смести все охранные чары Мири и уничтожить чародейку. Однако вместо этого погасила жизнь одного из несших экипаж рэптекинов, и карета, заваливаясь, врезалась в стену. Хейнрейл с искалеченными ногами был арестован. Мири удалось уйти. Она бежала на юг, в Ульбиш. Чтобы выжить, ей, невзирая на раны, пришлось задействовать все свое волшебство. Как игроку, который при проигрышной полосе вынужден удваивать ставку, рискуя потерять все. Ценой стигматов на теле и шрамов на душе. В Ульбише она отдала деньги, какие смогла увезти из Гвердона, за предохраняющий костюм. В прошлую поездку в Ульбиш тамошняя ремесленная алхимия заметно уступала Гвердону качеством, но за минувшие годы местные ученые серьезно продвинулись вперед, да и вообще у нее не было выбора. Отягощенная железной клеткой, она продолжила путь на юг. Обходя по краю Божью войну… – Тогда ты и завербовалась к Артоло? – Нет. Ильбарин тогда осаждали ишмирские боги. Я повела «Тимнеаса» восточнее, за Огненный остров, и добралась до Кхебеша. Только Врата предо мной были закрыты и так и не отворились. – Мири залихорадило под одеялом. – Я пробовала все открывающие заклятия, какие знала. Колотила в ворота. Ругалась, требовала, упрашивала, умоляла. Но запертый город не отвечал. – Ее взор просветлел, упав на книгу. – Но я туда вернусь, и Врата откроются. – Допустим, ты приплывешь в Кхебеш. – Наверняка. – Допустим, меня ты бросишь на съедение диким богам или типа того. – Возможно. – Покажешь им журнал Рамигос, тебя впустят и исцелят. И что тогда? Слова Мири донеслись еле различимым шепотом: – Тогда я плюну им в рожи и снова уйду. Мое печальное положение не отменяет факта, что я права, а они – нет. Кари безрадостно проверила удилище. На такой скорости мало шансов что-нибудь поймать, а есть больше нечего. Темная полоса побережья скользила по правому борту. Как и темные пятна в воде – быть может, это никакие не рыбы, а Бифосы? Эскорт, присланный Повелителем Вод? Призрак капитана Хоуза, продолжающего за ней приглядывать? Скорее всего, обычные падальщики готовятся прибрать для своего сломленного бога два свеженьких, богатых сочным осадком трупа. Она тряхнула леской, вымещая на уде всю досаду. Отчего же концовка рассказа Мири так ее рассердила? Из чистой самозащиты, наверно: Мири – угроза единственному шансу на спасение Шпата. Конечно, для нее это тоже единственный шанс, но Шпат лучше, чем Мири, будь оно проклято. Если выбор зависит от Кари, то она выбирает Шпата. «Ага, теперь тебе хочется, чтобы выбор был за тобой. Хочется самой решать, кому жизнь, кому смерть». В лагере было легко выбирать между свободой и здоровьем Адро. «Тимнеас» вильнул и задрожал. Кари вскочила и всмотрелась в море за кормой, выработанный жизнью инстинкт предупреждал об опасности. Лента невероятно стоячей, стеклянистой воды протянулась с севера, с пятнышка на горизонте, что было Ильбаринским Утесом. Лента катилась на восток, укладываясь и вращаясь, как спица колоссального колеса, и еще одна лента двигалась с востока, на таком расстоянии виднелись лишь бьющие о нее волны. Кари уже видала такое. В Гвердоне, перед самым вторжением. И знала: если это остекленевшее, скованнное море коснется «Тимнеаса», то они увязнут, как мухи в янтаре. Это Кракен творил свое чудо. – Кракен! – заорала она, полосуя леску ножом. Подскочила к румпелю, перевалила его на обратный галс. Лягнула обшивку возле головы Мири, чтобы чародейка проснулась: – Кракен! Надо успеть выбраться из воды! Мири пробудилась и одним словом пробудила в облаках шквал. Паруса натужно вздулись под заколдованным ветром, «Тимнеас» помчался на запад. С такой быстротой, что Бифосы моментально отстали. Чудо Кракена поползло к ним, как палец великаньей ладони, ища их, тычась наугад, но они опередили и его. Впереди распахнулась ширь материкового побережья. Приближаясь, Кари заметила отсверки понизу туч – зарницы далеких чудес. – Надо уходить от воды, – повторила она. – Здесь Божья война, – предостерегла Мири. – Нам придется пробираться через Божью войну. – Пусть эти твари только попробуют нас задержать. С дворцовой башни ушкетского префекта Артоло смотрел, как приближается «Лунное Дитя». Баржа чересчур велика и не прошла в новый порт по затопленным улицам. Взамен целый рой суденышек помельче переправлял на нее груз, опустошая запасы хранилищ илиастра. Железнобокое «Лунное Дитя» нависало над ними, принимая все, что ему подносили, и никак не могло насытиться. Прадедушка отбыл, а с ним и Ворц. Все мольбы Артоло канули втуне. Его оставили здесь, на этом проклятом острове, надзирать за погрузкой. Ведьма тоже пропала и унесла с собой его руки. – Как же мне служить, Прадедушка, когда я без рук? – спросил он. – Язык-то у тебя есть, – отвечал дракон. – Отдавай приказы моим именем. И взвился в ясное небо. На поясе у Артоло, точно в жестокую насмешку, висел новый драконозубый клинок. Ведьмино заклятие развеялось, и больше ему не взяться за нож. И Артоло стал орудовать языком. Отдавал приказы. Отправил оставшуюся Эшдану еще раз обыскать остров: ладно, Карильон способна скрыться, но ведьма-то как от него убежала? Она на ногах-то еле стоит! Дол Мартайн вернулся с пустыми руками и сказал, что подлой парочки нет и следа. Потерянный и подавленный, Артоло бродил по улицам Ушкета, бесцельно, как Бифос. За ним тенью следовали телохранители, смущенные и взволнованные. Иногда попадались попрошайки, умоляли вывезти их с Ильбарина. Обещали добывать илиастр в лагере, обещали вступить в команду «Лунного Дитяти», обещали ему сокровища затонувшего города и своих дочерей греть постель. Он всех оставлял без внимания. Не в силах ни к чему прикоснуться, он лишь ходил и смотрел. Возвращался к пепелищу «Розы», будто там скрывался какой-то ответ. Забредал на улицу Синего Стекла и волочился по присыпанной пеплом воде, по морю дохлых червей. Топал по палубам «Лунного Дитяти». Баржа была маредонской постройки, добыча гхирданских пиратов. В другой жизни Артоло воображал себя капитаном этого великолепного корабля. Грезил, как оснащает его трофейными пушками, опоясывает лентами рун и ведет в сердце тайфуна Божьей войны. Захватывает и грабит, как подобает Гхирдане, и знать не хочет ни про какой Гвердон. Знать не хочет про Ильбарин. В глаза не видит Карильон Тай. Накатывает и отступает прибой. Швартуются и отходят лодки. Человечьи фигуры тают на его пути, разбегаясь в страхе. Он не ест – не выносит позора, чтоб какой-то слуга кормил с ложечки. Не спит. Толку ему от языка? Когда не сдержать беззвучного крика? В проулок заходит еще одна нищенка, встает у него на пути. Телохранитель шагает вперед, собираясь оттолкнуть старую женщину, но старуха движется на удивление ловко – подныривает, крутнув грязными тряпками, и выпрямляется перед Артоло. – Твоя судьба по-прежнему не изменилась, – произносит она. Тут язык приходится поискать. – Ты. Ты ишмирская жрица. Дамала. – Карильон Тай по-прежнему в твоей власти. Ткач Судеб провидел, как ты удавишь ее. Он поднял обезображенные ладони, растопыривая обрубки пальцев: – Этими вот руками? Дамала взяла его за руки и возвысила голос в молитве. В корпус «Лунного Дитяти» ударили волны, брызги разбитым стеклом сверкнули на солнце. Артоло внезапно будто бы раздвоило – стоя на грязной улице Ушкета, он одновременно оказался в море и разглядывал город со стороны холодными, нечеловеческими глазами. – Этими, – сказала она и отпустила его. Из ладони проросли щупальца, склизкие, извивающиеся, как маленький Кракен. Кожа сменилась на пеструю плоть моллюска. Он сжал преобразившиеся кулаки и почувствовал, как сквозь них течет богоданная сила. На миг он будто бы своими пальцами проскреб по борту деревянной лодки и вкусовыми присосками на кончиках учуял пот Карильон Тай и озоновый запашок ведьмы. А потом все исчезло. – Принеси подношение, – зашептала священница. – Заключи договор. – Разве у него осталось хоть что-то, годное в дар? Пальцы-щупальца сомкнулись на рукояти нового драконьего кинжала, и жрица кивнула: – Самое подходящее. Так угодишь ты богам. – Она указала на бухту: – Брось его в море Кракена, и Он признает тебя проводником своей воли. – Нет, – хрипло произнес он, большому языку слишком тесно во рту. – Не в этом сраном городе. Не на Ильбарине. Провались все здесь в бездну! – Он повернулся к телохранителям: – Найдете Дола Мартайна! Скажете, пусть готовит «Лунное Дитя» к немедленному отплытию! – Но, господин, илиастр загружен только наполовину… – Кракеновы пальцы сомкнулись на горле эшданца. И резко сжались, а выкаченные глаза охранника со сдавленным вздохом, покинувшим его губы, стали вознесенной Кракену молитвой. «Лунное Дитяти» вышло с вечерним приливом, буксиры вытолкали его с мелководья Утеса. В открытом океане зарычали могучие двигатели, завращались винты, уводя корабль на юг. Артоло бросил кинжал с кормовой палубы «Лунного Дитяти», и стеклянные воды Кракена приняли принесенный в жертву драконий зуб, поглотив его, как прежде поглотили Ильбарин.