– Вот-вот, – согласился Сеня. – В большинстве семей разгорается скандал. Если же налево порулила жена, то обманутая вторая половина может и руки распустить. В случае измены очень часто происходит развод. О детях в такой момент мужик вообще не думает, а вот у бабы возникает мысль, как одной малышей поднять, каким образом побольше алиментов состричь. Война вспыхивает по всем фронтам. Если же свободный брак, тогда живут мирно, могут свои амурные делишки сообща обсуждать. Понятно, что дочери никто из родителей правду не откроет. Юрий въехал в новые хоромы спустя несколько месяцев после смерти Ивана. Он вроде случайно познакомился с Евгенией, но нам понятно, что встреча была подстроена. И падает дождь вопросов. Каким образом Рогачев узнал, с кем дружит Евгения? Кто рассказал ему о характере Жени, о крючках, на которые ее легко поймать? Какова цель Рогачева, зачем он вступил в брак, что надеется от него получить? Откуда он знал, что подход к вдове Ивана Ильича открыт? Что за птичка начирикала ему в уши про свободный брак Морозовых и про то, что вдова особо горевать не хочет? – Не знаю, – пробормотала я. Глава одиннадцатая Гостиница, в которой работала Атаманова, не имела пяти звезд. Подобному заведению и одной звезды не дадут. Это был просто дом коротких свиданий, куда девушки с панели приводят клиентов, а неверные супруги – своих любовников. – Вы одна? – уточнила девушка на ресепшене. – У нас почасовая оплата. – Хочу увидеть Раису Николаевну, – объяснила я. – Именами клиентов не интересуемся, – объяснила дежурная. – Атаманову, – уточнила я, – она горничная. – А, Райка, – засмеялась моя собеседница, – сейчас вызову. Не прошло и пяти минут, как из коридора медленным шагом выползла очень худая женщина. Она ощупала меня взглядом и уточнила: – Дарья? Я кивнула. – Пошли. Когда мы добрались по коридору до последней двери, Атаманова пнула ее ногой. – Заходите. Я втиснулась в крохотный чулан, где стояли швабры и ведра. Раиса перевернула вверх дном две емкости. – Садитесь. Давайте деньги. Я протянула ей конверт. Атаманова оторвала клапан, пересчитала купюры, потом расстегнула рабочий халат и кофту под ним, засунула казначейские билеты в лифчик и улыбнулась. – Ну? Чего надо? – Вы работали у Анфисы Егоровны Никитиной? И узнали случайно о наличии в доме сейфа? – Она им часто пользовалась, – хмыкнула Рая, – велела мне молчать, никому не говорить про железный ящик. Я хозяйку любила, рот заткнула. Сейчас рассказать не стремно – Анфиса Егоровна давно умерла, ей никто навредить не может. – Следователю, который работал по делу об убийстве Никитиной, вы сообщили, что неожиданно увидели хозяйку около сейфа. Она вам рассказала про брошь «Царь». – Набрехала ему, – без тени смущения призналась Рая. – Анфиса велела поклясться, что никто ее секрет не узнает. Вот я и обдурила полицейского. И вообще, не люблю их! – Сейчас решили нарушить клятву? – Деньги нужны, – снова проявила откровенность женщина. – Работаю в трех местах, а все равно на жизнь не хватает. И времени много прошло. Кто сейчас про Анфису помнит? Никитина странная была, словно из двух разных людей слеплена и они по очереди из нее вылезали. В понедельник Фиса ласковая, любит всех, во вторник – злобина осатанелая, так и норовит кому-то гадостей навалять. И у хозяйки отсутствовал задний ход. – Задний ход? Вы о чем? – Нормальный человек наваляет глупостей, нахамит, дерьмом обольет, потом усовестится, задний ход дает! Извиняться начинает, подарок покупает – стыдно ему. У всякого крышу сбить можно, нет людей, которые ни разу на метле не летали. Но когда остываешь, хочешь наладить отношения. Вот мы с Катькой Николаевой, соседкой по лестничной площадке, сто раз так ругались, что дым из ушей. А потом я бутылку возьму, Катюше в дверь позвоню, покаюсь: «Прости Райку-дуру, устала очень, пашу целый день, а денег нет!» Николаева меня обнимет: «Заходи, Раюша, сама хотела к тебе бежать. Все понимаю. Я картошки нажарила, огурчики сейчас открою». Тяпнем по граммульке, сразу жизнь хорошей покажется. И до новой ссоры. Мы друг на друга дольше тридцати минут не злобимся. Анфиса была другая. Если на кого надулась, то навсегда. Уж как Василий у нее в ногах валялся, обещал жену прогнать, на ней жениться, а она кремень! В дом его не впускала, приказывала мне гнать мерзавца вон. А что мужик плохого сделал? Один раз сгоряча сказал, что любимый папаша Фисы за деньги на все готов был. Ну так оно правда. Знаете, чем Егор Кириллович по жизни занимался? Людей невиновных за решетку сажал! Раиса перевела дух и продолжила: – Я его еще телом в живых застала, но голова у дядьки тогда уже совсем дурная стала. Врач приходил регулярно, Анфиса его просила выписать лекарство. Доктор ей отвечал: «Пока от Ал… цим… ничего не придумано». Забыла, как его болезнь называется. Заковыристое имя у недуга. Ой, чего он творил! Стекла бил, двери ломал. Ум потерял, а силы в руках-ногах много. Здоровенный бугай был даже в старости. Я его до смерти боялась. Анфиса же отца обожала, и он ее любил. Начнет дочь с Егором Кирилловичем разговаривать – тот притихнет, слушает женщину. Потом у Никитиной с Василием любовь случилась, он был женат, да не в первый раз. И чего она в нем нашла? Мужик старше Фисы на целую жизнь, кобель еще тот. В его возрасте пора о Боге думать, а Василий мимо меня идет – всегда за попу ущипнет. Анфисе бы подумать: если уж наконец-то захотела семью завести, приглядись внимательно к будущей половине. Дети у него от двух жен есть, да седина в бороду, а бес в ребро. Зачем тебе такой? Пень трухлявый, в придачу потаскун. Мужик ей цветы таскал, конфеты, слова милые в уши пел, но развод не оформлял, замуж не звал. Фиса долго ждала предложение отношения оформить, ну и лопнула терпелка. Она прямо у любовника спросила: «Распишемся или ты просто так со мной хоровод водишь?» Раиса захихикала: – Ох, мужики! Редко они думают перед тем, как высказаться. И Анфиса – хитрюга. Планами Василия она поинтересовалась после того, как гость пообедал, стопарик опрокинул, расслабился, осторожность потерял. Ну и изложил он свою позицию, признался: «Да вы, бабы, одинаковые, чего шило на мыло менять? И папаша твой сумасшедший. Вот помрет он, тогда и решу, что с тобой делать». Как вам такое? – Мне такое не очень понравится, – ответила я. Глава двенадцатая Атаманова вздохнула: – Я на кухне сковородку чистила, они в столовой беседовали, слышала диалог прекрасно. Когда Василий договорил, я голову в плечи втянула – ну, сейчас Анфиса ему мозг откусит! Отец для нее святой! Но Никитина очень спокойно ответила: «Твоя позиция понятна. Каждый человек имеет право на собственное мнение». Я от удивления выронила чугунину, которую щеткой полировала. Ну и ну! Хозяйке следовало от негодования взлететь фонтаном! Что с ней? Может, заболела? Но когда Василий уехал, все на место встало. Фиса на кухню вошла, сказала: «Данному господину отказано от дома. Увижу мерзавца в своей прихожей – выгоню и его, и тебя». Отрубила топором отношения. Раз – и в щепки. На следующий день Василий сообразил, что не то ляпнул, прибежал с букетом. Я дверь чуть приоткрыла, попросила: «Уходите, пожалуйста. Не велено вас впускать ни за какие пряники. Иначе место потеряю». И сразу Анфисе доложила, что поступила, как она приказала. Она улыбнулась: «Молодец. Егор Кириллович был следователем. А у них – как у военных: раз сверху распоряжение дано, выполнят. Никто твоего мнения не спросит. Но папа – добрый человек, жалел тех, кого на расстрел без всякой вины отправляли. Он сумел кое-кому помочь избежать казни. Если тебя человек от смерти спас, рискнул своей жизнью, карьерой, как к нему потом относиться станешь?» Раиса положила ногу на ногу: – Подумала немного и ответила: «Всегда и во всем ему помогу». «Правильно, – согласилась Никитина. – Но представь, что тебя освободили, неужели не захочешь следователю подарок сделать?» Я согласилась: «Конечно, принесу что-то хорошее». И вот тогда она меня отвела в кладовку, сказала: «Ты знаешь, что у меня есть сейф. Но не в курсе, что там храню» – и открыла дверку. Я так удивилась, что не сдержала возглас: «Ух ты! Какая красота! Они настоящие?» «Конечно, – засмеялась Анфиса. – Егор Кириллович – умный человек. Что такое деньги? Бумага. Сейчас такие купюры в ходу, потом другие придумают. Некоторые люди картины собирают, но это большой риск: сегодня художник в моде, завтра – нет. Или ты не угадал, приобрел полотно, думая, что хороший капитал вложил. На старости лет захотел продать живопись, а та никому не нужна. А папа мой ювелирные изделия приобретал, да не абы какие, с историей». Потом она вынула из сейфа книгу типа амбарной, перелистнула, открыла одну коробку: «Вот, смотри! Колье «Хризантема»!» У меня аж дыхание перехватило! Такая красота! На золотой цепочке цветы, прямо как живые. Анфиса поняла, что я от восторга онемела, и засмеялась: «Ожерелье изготовил талантливый известный мастер, на листьях блестят капельки росы – это камушки драгоценные». «Сколько такое стоит?» – поинтересовалась я. «Сейчас точно не знаю, а лет двадцать назад, продав «Хризантему», можно было пол-Москвы купить, – ответила хозяйка, посмотрела в книгу и продолжила: – Вот что здесь о колье написано: принадлежало княгине Лобановой, это подарок ей на свадьбу от матери жениха». Раиса протяжно вздохнула и продолжила: – Чего греха таить, я хозяйке позавидовала. Анфиса может не работать, продаст кольцо из запаса или серьги – хватит средств ей на все свои удовольствия. А потом скандал случился. Приехал к ней сын Борис. Я впервые про наследника услышала, а он – вот он! Некрасивый, тощий, плохо одетый – июнь на дворе, а на парне сапоги зимние. Не удержалась, спросила: «У вас нет обуви по сезону?» Боря тихо ответил: «В детстве нас одевали, обували, кормили, но вечно в интернате жить не получится. Я больше не воспитанник, а вещей на летний сезон не дали. Мама не рада будет меня видеть, да я не стану ей надоедать. Насильно мил не будешь. Пришел денег один раз попросить. Мне надо где-то прописаться. Я хочу в институт поступить. Хорошо учился, две четверки только в аттестате». Мне парня жаль стало, но ответила ему: «Точно не знаю, но вроде воспитанникам интернатов государство комнату или даже квартиру дает». «По закону так, – согласился Борис, – да квадратные метры положены тем, у кого родителей нет, а у меня мать есть. Она от меня официально не отреклась. Не знаю почему. Может, вы в курсе? Когда мне двенадцать исполнилось, я обрадовался – подарок получил, конфеты в придачу. И в тот же день приехали муж с женой за мальчиком из младшей группы, усыновили его, забрали домой. Я у окна стоял, глядел, как мужчина ребенка несет, а женщина рядом идет. Такие счастливые. И тут воспитательница, Виктория Павловна, подошла, усмехнулась: «Тоже так хочешь?» Викторию Павловну никто у нас не любил – вредная была очень, – но ко мне она почему-то хорошо относилась. Я кивнул. Женщина засмеялась: «Выкинь глупость из головы, подростков очень редко в семьи забирают. Никому взрослые не нужны. Какая от вас радость? Только маленьких все хотят». Обидно стало, удивился: «Почему, когда мне три, четыре, пять лет было, меня никогда приемным родителям не показывали?» «Так у тебя мать есть, – сообщила воспитательница, – она от тебя не отказалась, отдала на время в связи с тяжелым материальным положением. Обещала навещать. И все, ни разу не приехала». Если отказа нет, то ребенок не сирота. Когда я из интерната уходил, Виктория Павловна дала мне адрес Анфисы Егоровны, сказала: «Может, кукушка тебе разок поможет? Ботинки купит летние!» Раиса чихнула. – Будьте здоровы, – быстро сказала я. – Холодно что-то, – поежилась Атаманова. – Сказала парню, что ему лучше уехать. И тут хозяйка появляется! Окинула юношу взглядом, спросила: «Вы мастер? Проходите в дом, Раиса покажет, где розетка не работает». Юноша в ответ: «Нет, я ваш сын Боря. Из детдома выписали, жить негде. Мама, помогите один раз, пожалуйста!» Стою ни жива ни мертва. Что Анфиса сделает? Меня вон выгонит точно, прощай, работа. Но хозяйка рассмеялась, потом спокойно сказала: «Молодой человек, вы придумали неплохую историю, прикинулись моим сыном в надежде получить жилье, еду, деньги на расходы. Но тот, кто вам сообщил о моем ребенке, не знает ничего про Борю. Поэтому сейчас быстро и молча проваливайте. Скажите спасибо, что не изобразила восторг, не пригласила вас пообедать и не вызвала полицию за время поедания вами, вруном, куриного супа, я вас просто выгоняю. Ну? Раз, два, три…» Парень пошел по тропинке к калитке, обернулся: «Честное слово, я ваш сын!» «Честное слово, я не твоя мать, – расхохоталась Анфиса. – Если решил состричь с меня деньги и жилье, то, мальчик, ты ошибся. Борис Никитин мертв. У тебя есть две минуты, чтобы уйти, по истечении данного времени вызову полицию». Раиса опять чихнула: – Как вам такое? – Вы не знали, что сын хозяйки скончался? – задала я вопрос. Атаманова опустила подбородок на грудь: – Хозяйка никогда не упоминала ни о мальчике, ни о его смерти. – Выпускник детдома больше не приходил? – Нет, он мошенник, – тихо ответила Раиса. – Настоящий ребенок потребовал бы проведение теста ДНК, доказал бы свое родство. А после смерти матери предъявил бы свои права на дом и все ценное. Но он не появился, значит, Анфиса оказалась права. – И кому все досталось? – У Егора Кирилловича была младшая сестра Авдотья, а у той – дочь Глафира. Еще у него вроде был сын, имени его не помню. Наверное, они наследство получили. Не знаю точно. Я поерзала на ведре: – Анфиса дружила с родней? – Авдотья никогда не приезжала в гости, а я жила в домике, который стоит в глубине участка. Анфиса придерживалась правил, которые сама себе написала. Говорила, что спать ложится ровно в восемь. В семь мне следовало уйти к себе и не выходить во двор ни под каким видом. Вставать ей надо было в одиннадцать. Может, кто к Никитиной и заходил, да я не видела. Глава тринадцатая – Странный график, – удивился Семен, – с двадцати до одиннадцати! Спать пятнадцать часов? Хотя, может, пожилым людям столько надо? Или к ней кто-то наведывался, поэтому хозяйка прислугу убирала. – Вы до какого места прослушали запись? – осведомилась я. – «Вставать ей надо было в одиннадцать», – процитировал Кузя, – это предпоследнее предложение. – Тогда сама продолжу. После смерти Анфисы Раиса растерялась, не понимала, что ей делать, не знала, кто возьмет на себя похоронные хлопоты, нашла в телефонной книге Никитиной телефон Авдотьи, позвонила ей. Ответил мужчина, назвался сыном Авдотьи. Имя у него простое, Саша, Леша или Сережа – домработница точно не помнит. Он сразу приехал, показал завещание, велел Атамановой немедленно собирать пожитки. Раиса от такого известия еле на ногах устояла, стала просить, чтобы ей дали несколько дней на переезд, объяснила, что свое жилье сдает. Но Саша-Алеша-Сережа не проявил сочувствия, пригрозил: «Если к ночи не уберешься со всем шмотьем, выброшу вещи за забор». – Хорош гусь! – возмутилась из коридора Марина. – Он не слышал, что в права на наследство вступают через полгода после смерти завещателя? И почему Атаманова не вызвала полицию?