– У них ни знамен, ни эмблем, – объяснил Блат. – Но хорошее оружие и дозорные по всем правилам. Они дезертиры. Ставлю на это чуллов. – Ха! – воскликнул Твлакв. – Блат, ты ставишь моих чуллов против того, кто выбросил «башню». Но, светлость, хоть этот дурень совсем не умеет играть, думаю, он прав. Надо запрячь чуллов и немедленно уезжать. Ночная тьма нам на руку, и это следует использовать. Она кивнула. Собирая лагерь и запрягая чуллов, мужчины двигались быстро, даже грузный Твлакв. Рабы, не получившие вечерней похлебки, ворчали. Шаллан остановилась возле их клетки, ощущая стыд. У ее семьи были рабы – не только паршуны и ревнители. Обычные рабы. В большинстве случаев они жили не хуже темноглазых, лишенных права путешествовать. А вот эти бедолаги выглядели больными и полумертвыми от голода. «Шаллан, ты сама в шаге от того, чтобы оказаться в такой же клетке, – подумала она и вздрогнула, когда прошел Твлакв и прошипел проклятия в адрес пленников. – Нет. Он не осмелится тебя туда засунуть. Просто убьет». Пришлось снова напомнить Блату, чтобы он помог ей забраться на сиденье. Тэг загнал паршунов в их клетку, проклиная за медлительность, потом вскарабкался на свое место. Его фургон был замыкающим. Взошла первая луна, и стало светлее, чем Шаллан хотелось бы. Казалось, что каждый шаг чуллов сопровождается хрустом, оглушительным, как раскат грома во время Великой бури. Они задевали растения, которые девушка назвала «хрустешипами», – с веточками в виде трубок из песчаника. Они трещали и тряслись. Продвижение было небыстрым – чуллы не умели двигаться иначе. Пока они шли, Шаллан заметила огни на склоне холма, до жути близкие. Походные костры; минут десять пешим ходом. Ветер переменился и принес отзвуки далеких голосов, звон металла о металл, – наверное, там шел тренировочный бой. Твлакв развернул караван на восток. Шаллан нахмурилась в ночи. – Почему так? – шепотом спросила она. – Помните, мы видели овраг? – так же шепотом ответил Блат. – Он окажется между нами и бандитами, на случай если они что-то услышат и захотят проверить. Шаллан кивнула: – Что будем делать, если нас поймают? – Тогда нам несдобровать. – Может, сумеем откупиться? – Дезертиры не такие, как обычные разбойники. Эти люди предали все. Клятвы. Свои семьи. Дезертирство ломает человека, делает способным на все, потому что ты уже отказался от того, что раньше боялся потерять. – Ого! – выдохнула Шаллан, бросив взгляд через плечо. – Я… да, это решение меняет всю твою жизнь. И хотелось бы верить, что в тебе осталось хоть немного чести, но сам знаешь, что отказался от нее окончательно и бесповоротно. Он замолчал, а Шаллан слишком волновалась, чтобы подтолкнуть к дальнейшим откровениям. Она продолжала следить за огнями на склоне холма, а фургоны все катились и катились в ночи, и в конце концов темнота скрыла их бегство. 16 Мастер-мечник Шустроформы нежны прикосновенья, Боги многим однажды ее даровали, И дерзновенных постигло крушенье — Были очень точны, но меры не знали. Из «Песни перебора» слушателей, строфа 27 Знаешь, – сказал Моаш, стоявший рядом с Каладином, – я предполагал, что это место будет… – Больше? – предположил Дрехи с легким акцентом. – Лучше, – ответил Моаш и обвел тренировочную площадку многозначительным взглядом. – Здесь все так же, как и там, где тренируются темноглазые солдаты. Здание предназначалось для светлоглазых Далинара. В центре имелся большой открытый внутренний двор с толстым слоем песка. Приподнятая деревянная пешеходная дорожка огибала площадку, располагаясь между песком и окружавшей его узкой постройкой глубиной всего в одну комнату. Это сооружение закрывало двор со всех сторон, не считая фасада, где возвели стену с арочным входом; крыша здания была широкой, и тень от нее падала на деревянную дорожку. Светлоглазые офицеры болтали в тени или наблюдали, как посреди залитого солнечным светом двора кто-то тренируется; ревнители сновали туда-сюда, разнося оружие или напитки. На тренировочных площадках всегда так. Каладин посетил несколько комплексов, подобных этому. В основном в те времена, когда еще был новобранцем в армии Амарама. Он стиснул зубы, упираясь пальцами в арку, ведущую к площадке. Прошло семь дней после прибытия Амарама в военные лагеря. Семь дней Каладин был вынужден мириться с тем фактом, что Амарам и Далинар – друзья. Юноша решил, что будет шквально счастлив в связи с прибытием Амарама. Ведь это, в конце концов, означало, что появился шанс наконец-то проткнуть предателя копьем. «Нет, – подумал Каладин у входа на тренировочную площадку. – Не копьем. Ножом. Я хочу быть с ним рядом, лицом к лицу, чтобы видеть, как он паникует, умирая. Я хочу почувствовать, как нож войдет в его тело». Каладин махнул своим людям и прошел под аркой, вынудив себя сосредоточиться на окружающем, а не на Амараме. Арка была из хорошего камня, добытого в каменоломне поблизости, и форма у нее была обычная – с усиленной восточной стороной. Судя по скромным отложениям крема, эти стены воздвигли недавно. Еще один признак того, что Далинар начал считать военные лагеря чем-то постоянным: он сносил простые, временные строения и заменял их крепкими зданиями. – Не знаю, чего ты ждал, – сказал Дрехи Моашу, оглядевшись по сторонам. – Каким образом тренировочная площадка для светлоглазых может отличаться от обычной? Ты думал, тут алмазная пыль вместо песка? – Ой-ой, – усмехнулся Каладин. – Понятия не имею, как она может отличаться, – ответил Моаш. – Просто они ведь сами над ней так трясутся. Никаких темноглазых на «особенной» тренировочной площадке. Я не понимаю, что в ней такого особенного. – Все дело в том, что ты не думаешь как светлоглазый, – пояснил Каладин. – Это место особенное по одной простой причине. – И по какой же? – По той, что нас тут нет, – сказал Каладин и пошел вперед. – По крайней мере, обычно. С ним были Дрехи, Моаш и еще пятеро – членов Четвертого моста и выживших солдат из прежней Кобальтовой гвардии. Далинар передал их под командование Каладина, и того ожидал приятный сюрприз: они приняли нового командира без единого возражения. Все произвели на него сильное впечатление. Кобальтовая гвардия заслужила свою репутацию. Несколько гвардейцев, все темноглазые, ели теперь вместе с Четвертым мостом. Они попросили выдать им такие же нашивки, и Каладин выполнил просьбу, но приказал пришить эмблему Кобальтовой гвардии на другое плечо и продолжать носить ее в знак гордости. Капитан, держа копье в руке, подвел свой отряд к группе ревнителей, которые поспешили навстречу. Ревнители были в воринских религиозных нарядах – просторных туниках и штанах, перевязанных на талии обычными веревками. Одежда нищих. Они были рабами – и в то же самое время не были. Каладин раньше уделял им не особо много внимания. Его мать, наверное, сокрушалась бы по поводу того, как мало для него значили религиозные предписания. Но Каладин решил, что, раз уж Всемогущий о нем не очень-то заботится, почему бы не ответить взаимностью? – Это тренировочная площадка для светлоглазых! – строго проговорила старшая ревнительница. Она была стройной и гибкой женщиной, хотя о ревнителях не следовало думать как о мужчинах или женщинах. У нее была обритая наголо голова, как и у спутников, которые носили аккуратные бороды без усов. – Капитан Каладин, Четвертый мост, – представился юноша, окидывая тренировочный зал взглядом и опуская копье на плечо. Во время тренировки тут легко мог произойти несчастный случай. Ему придется быть очень внимательным. – Мы здесь, чтобы охранять сыновей Холина, пока они тренируются. – Капитан? – насмешливо переспросил один из ревнителей. – Ты?.. Другой жрец что-то ему шепнул и вынудил замолчать. Новости о Каладине быстро распространились по лагерю, но ревнители нередко вели замкнутую жизнь. – Дрехи, – проговорил Каладин, указывая направление, – видишь камнепочки в верхней части той стены? – Ага. – Они там выросли не сами по себе. Значит, туда можно забраться. – Разумеется, можно, – сказала главная ревнительница. – Лестница в северо-западном углу. У меня есть ключ. – Хорошо, тогда впустите его, – распорядился Каладин. – Дрехи, будешь наблюдать сверху. – Слушаюсь! – Дрехи рысью побежал к лестнице. – И какая опасность, по-твоему, угрожает им здесь? – спросила жрица, скрестив руки на груди. – Я вижу много оружия, – пояснил Каладин, – много людей, которые входят и выходят, и… Это что, осколочные клинки? Ума не приложу, что может пойти не так. – Он многозначительно уставился на женщину, и она со вздохом передала ключ помощнику, который побежал следом за Дрехи. Каладин определил посты всем своим спутникам. Они разошлись по местам, и остались только они с Моашем. Худощавый мостовик немедленно повернулся к осколочным клинкам, стоило о них упомянуть, и теперь не сводил с оружия жадного взгляда. Пара светлоглазых с клинками перешла в центр покрытого песком двора. Один клинок был длинный и тонкий с массивным перекрестьем, другой – широким, громадным, со зловещими шипами, слегка похожими на языки пламени, которые торчали с обеих сторон в нижней трети лезвия. Режущая кромка обоих мечей была покрыта защитными накладками, подобными неполным ножнам. – Хм, не узнаю ни одного из них. Я считал, что знаю всех осколочников в лагере, – сказал Моаш. – Они не осколочники, – пояснила ревнительница. – Они используют королевские клинки. – Элокар позволяет другим людям брать свой осколочный клинок? – спросил Каладин. – Это великая традиция. – Жрица была явно раздражена необходимостью объяснять. – Великие князья в своих собственных княжествах до объединения делали то же самое, а теперь это обязанность и честь для короля. Мужчины могут использовать осколочный клинок и осколочный доспех короля, чтобы упражняться. Светлоглазые в наших армиях должны уметь обращаться с осколками, ради общего блага. Клинок и доспех непросты в обращении, и если осколочник погибнет во время битвы, то очень важно, чтобы кто-то другой смог ими незамедлительно воспользоваться. В этом есть смысл, решил Каладин, хотя ему трудно было представить, что светлоглазый позволял кому-то притрагиваться к своему клинку.