Я ощутил укол сочувственной неловкости. Ричард, дожидавшийся в кулисе выхода призраком Цезаря, переступил с ноги на ногу и плотнее скрестил на груди руки. – Нет, если их не пробовать на мне, – подала реплику Гвендолин, сидевшая в глубине зала. По тому, как преувеличенно она подчеркнула ритм, я понял, что она начинает уставать от сбоев. Джеймс: Нет, если их не пробовать на мне. Александр: Не любишь ты меня. Джеймс: Твои пороки Я не люблю. Александр: Друг их бы не заметил. Джеймс: Льстец не заметил бы – пускай они С Олимп размером! Александр: Приходи, Антоний, Октавий молодой, сюда! Отмстите Лишь Кассию – устал от мира Кассий… Текст? Гвендолин: Любимому не мил… Александр: Любимому не мил, противен брату, Изруган как холоп, все, в чем виновен, Записано… Черт. Текст? Гвендолин: …затвержено на память… Александр: Точно, простите… Затвержено на память, Чтоб в зубы ткнуть. О, вся моя душа Слезами изойдет! Александр протянул воображаемый кинжал (реквизит нам еще не дали) и рванул ворот рубашки. – Вот мой кинжал, – воскликнул он. – Вот грудь моя открыта, сердце в ней / Дороже копей… Простите, не то… Копи Плутоса. Так? Да мою же мать. Текст? Он взглянул на столик суфлера, но прежде, чем Гвендолин успела подать ему реплику, из левой кулисы в рабочий свет шагнул Ричард. – Прошу прощения, – сказал он, и его низкий голос эхом отозвался в почти пустом зале. – Мы всю ночь на эту сцену убьем? Ясно же, что они текста не знают. В последовавшей за этим тишине я с открытым ртом уставился на Джеймса, боясь обернуться. Они с Александром смотрели на Ричарда с таким негодованием, будто он сказал что-то непристойное, а Мередит застыла, где сидела, на полу в проходе, разминая ногу, чтобы снять судорогу. Рен и Филиппа вытянули шеи, всматриваясь в темноту поверх моего плеча. Я отважился глянуть назад. Гвендолин поднялась с кресла; Фредерик сидел рядом с ней, сложив руки на груди, и хмуро смотрел в пол. – Ричард, хватит, – резко произнесла Гвендолин. – Отдохни пять минут и не возвращайся, пока не остынешь. Сперва Ричард не двинулся, словно не понял, потом резко развернулся и, не сказав ни слова, ушел в левую кулису. Гвендолин посмотрела на Джеймса и Александра. – Вы двое тоже передохните, перечитайте текст и возвращайтесь готовыми к работе. Вообще – перерыв для всех. Ступайте. Никто не двинулся с места, и она замахала руками, выгоняя нас из зала, словно стайку не туда забредших цыплят. Я помедлил, пока мимо меня не пронесся Джеймс, потом пошел за ним на погрузочную площадку. Александр уже был там и уже раскуривал косяк. – Сукин он сын, – сказал Александр. – У него текста вдвое меньше, чем у нас, и хватает же наглости перебивать нас во время первого прогона? Да пошел он. Он сел, глубоко затянулся, потом передал косяк Джеймсу, который сделал одну короткую затяжку и вернул косяк. – Не то чтобы ты был неправ, – сказал Джеймс, выдыхая облачко белого дыма. – Но и он не совсем неправ. Александр бросил на него возмущенный взгляд. – Ну и ты тогда тоже иди. – Не дуйся. Мы должны были тверже знать текст. Ричард нам на это указал, только и всего. – Да, – сказал я. – Но сделал это как полный мудак. Уголок рта Джеймса подрагивал с обещанием улыбки. – И то правда. Открылась дверь, на пороге появилась Филиппа, обхватившая себя руками от ночного холода. – Эй. Ребят, вы как? Александр снова глубоко затянулся и приоткрыл рот, так что дым заструился наружу долгим ленивым потоком. – Длинный вышел вечер, – без выражения в голосе отозвался Джеймс. – Если вам от этого станет лучше, Мередит только что оторвала Ричарду башку. – За что? – спросил я. – За то, что вел себя как придурок, – ответила она, как будто это и так не было очевидно. – То, что она с ним спит, еще не значит, что она не видит, когда он козлит. Джеймс: Я запутался. Он придурок – или козел? Филиппа: Честно говоря, по-моему, Ричард может совмещать. Я: Ну, по крайней мере, ему какое-то время не дадут. Александр: Да. Класс. От этого ему сразу захочется стать частью команды. – Вообще-то он извинился, – сказала Филиппа. – Ну, перед Мередит. Сказал, что повел себя глупо и уже жалеет. – Правда? – спросил Александр, вокруг головы которого вился дым, словно она сейчас вспыхнет. – То есть он не только придурковатый козлино-мудацкий сукин сын, но и уже извинился? – Он бросил косяк на бетон и раздавил его пяткой. – Это просто замечательно, теперь нам и злиться-то не на что. Нет, правда, пошел он. Он закончил растирать косяк и поднял на нас глаза. Мы стояли вокруг него неровным кольцом, сжав губы и изо всех сил стараясь удержать лица. – Что?