Филиппа: И отец приедет за тобой в такую рань? Джеймс: Нет. Возьму такси. Мередит: Александр, а ты вообще куда? Александр: К приемному брату в Филли. Хз, где мамка. А ты? Она наклонила бокал, глядя, как водянистые опивки скотча просачиваются между кубиками льда. – Родители в Монреале с Дэвидом и его женой, – сказала она. – Так что в квартире будем только мы с Калебом, если он когда-нибудь придет с работы. Я хотел ее как-то утешить, но не смел к ней прикоснуться, не при остальных. Что-то давило мне на грудь, словно ужас и потрясение последних дней надорвали мне сердце. Я: У нас самые депрессивные в истории планы на праздники. Джеймс: Думаю, у Рен еще хуже. Александр: Господи, да иди ты в жопу за одно то, что сказал это вслух. Джеймс: Просто взглянул с другой точки зрения. Мередит: Думаете, она вернется после каникул? На стол обрушилась тишина. – Что? – громко произнес Александр. Мередит откинулась назад, взглянула на соседний стол. – Ну, сами подумайте, – сказала она, раза в четыре тише Александра. – Она поедет домой, похоронит брата, три дня будет горевать, а потом полетит за океан, на экзамены и прослушивания? Такого стресса она может не пережить. Она пожала плечами. – Может быть, Рен не вернется. Может, закончит на будущий год или вообще не станет. Не знаю. – Она тебе что-то сказала? – спросил Джеймс. – Нет! Она просто… Я бы на ее месте не захотела сразу возвращаться. А вы? – Боже, – Александр провел ладонями по лицу. – Я об этом даже не думал. Никто, кроме Мередит, не думал. Мы смотрели в свои бокалы с красными от стыда щеками. – Она должна вернуться, – сказал Джеймс, переводя взгляд с меня на Мередит, как будто мы могли его как-то успокоить. – Должна. – Для нее это может быть не лучший вариант, – отозвалась Мередит. – Ей, может быть, нужно передохнуть. Подальше от Деллакера и… от всех нас. Джеймс на мгновение замер, потом встал и вышел из-за стола, не произнеся ни слова. Александр мрачно смотрел ему вслед. – И стало их четыре, – сказал он. Сцена 8 Дом в Огайо, где жила моя семья, я навещать не любил. Один из двенадцати почти одинаковых домов (вагонка, выкрашенная в едва отличающийся от соседского оттенок бежевого) на тихой улице в пригороде. К каждому изначально прилагались черный почтовый ящик, серая подъездная дорожка и изумрудно-зеленая лужайка, по которой были разбросаны круглые кустики самшита – некоторые уже в белых рождественских гирляндах. Обед на День благодарения (традиционно мероприятие скучнейшее, которое делало чуть повеселее лишь обилие вина и еды), как правило, проходил напряженно. Мои родители сидели на разных концах стола, одетые, как я всегда про себя это называл, «для церкви»: черные слаксы и удручающе похожие свитера цвета зеленого горошка. Сестры толкались локтями на одной стороне, а я в одиночестве сидел на другой, гадая, когда это Кэролайн так похудела и когда, если на то пошло, Лея двинулась в противоположном направлении и обзавелась формами. Обе эти перемены, похоже, стали в мое отсутствие предметом раздора: отец то и дело говорил Кэролайн, чтобы она «перестала играть с обедом и начала его есть», а мать поглядывала на вырез Леи, словно от его глубины ей делалось основательно не по себе. Не обращая внимания на ее пристальный взгляд, Лея засыпала меня вопросами про Деллакер с тех самых пор, как мы откупорили вино. По какой-то причине она исполнилась глубочайшего интереса к моему альтернативному образованию, в то время как Кэролайн не выказывала ровно никакой заинтересованности. (Я и не думал обижаться. Кэролайн редко интересовалась чем-то, не имеющим отношения к изнуряющим тренировкам или своему помешательству на моде 60-х.) – Ты уже знаешь, какую пьесу вы возьмете в весеннем семестре? – спросила Лея. – Мы только что читали «Гамлета» по мировой литературе. – Сомневаюсь, что его, – сказал я. – Он был в прошлом году. – Хотела бы я увидеть вашего «Макбета», – увлеченно продолжала Лея. – Тут Хэллоуин был до изумления никакой. – Слишком взрослая, чтобы наряжаться в карнавальный костюм? – Я была на совершенно кошмарной вечеринке, оделась Амелией Эрхарт. По-моему, единственная из девушек пришла не в белье. Слово «белье» в ее устах прозвучало немного тревожно. Я не часто бывал дома в последние четыре года и по-прежнему думал о ней как о девочке намного моложе шестнадцати. – Ну, – сказал я, – это… ну да. – Лея, – произнесла мать. – Не за обедом. – Мама, бога ради. (Когда она начала называть ее «мама», а не «мамочка»? Я взял бокал и торопливо его осушил.) – У тебя есть фотографии с «Макбета»? – наседала на меня Лея. – Я бы очень хотела посмотреть. – Не подавай ей идей, пожалуйста, – сказал отец. – Одного актера в семье достаточно. Про себя я с ним согласился. От мысли о том, что на мою сестру в одной ночной рубашке будут глазеть все мальчишки Деллакера, меня слегка замутило. – Не волнуйся, – отозвалась Кэролайн, которая сидела, ссутулившись, и тащила из манжеты толстовки длинную нитку. – Лея для этого слишком умная. Щеки Леи запылали. – Почему ты всегда меня так называешь, как будто это что-то мерзкое? – Девочки, – сказала мать, – не сейчас. Кэролайн хмыкнула и замолчала, размазывая вилкой по тарелке картофельное пюре. Лея отхлебнула вина (ей позволили выпить полбокала, и все), румянец у нее еще не сошел. Отец вздохнул, покачал головой и сказал: – Оливер, передай подливку. Мучительных полчаса спустя мать отодвинула стул, чтобы собрать тарелки. Лея и Кэролайн принялись уносить посуду из столовой, но, когда я собрался встать, отец велел мне остаться на месте. – Нам с матерью нужно с тобой поговорить. Я выжидающе выпрямился. Но он больше ничего не сказал, просто вернулся к тарелке, стал собирать с нее оставшиеся крошки пирога. Я неуклюже, нервно налил себе четвертый бокал вина. Они каким-то образом узнали про Ричарда? Я провел у почтового ящика два дня и вытащил письмо из Деллакера, как только оно пришло, надеясь избежать именно этого. Прошло еще пять минут, пока не вернулась мать. Она села рядом с отцом на стул, на котором за обедом сидела Лея, и улыбнулась; верхняя губа у нее нервно подрагивала. Отец вытер рот, положил салфетку на колени и пристально посмотрел на меня. – Оливер, – сказал он. – У нас к тебе сложный разговор. – Хорошо, о чем? Отец повернулся к матери (как всегда, когда нужно было сказать «что-то сложное»): – Линда? Она потянулась через стол и взяла меня за руку, я не успел ее убрать. Мне остро захотелось вывернуться из этой хватки. – Легко об этом сказать не получится, – сказала она; в глазах у нее уже стояли слезы. – И, наверное, это будет для тебя неожиданностью, потому что ты так редко бываешь дома. Вина поползла у меня по хребту, как паук. – Твоя сестра… – Она коротко, с усилием, выдохнула. – У твоей сестры дела идут не очень. – У Кэролайн, – сказал отец, как будто не было ясно, кого она имеет в виду. – Она в этом семестре не вернется в школу, – продолжала мать. – Она очень старалась сдать экзамены, но врач, похоже, считает, что для здоровья ей лучше сделать перерыв. Я посмотрел на мать, потом на отца и сказал: – Ладно. Но что… – Пожалуйста, не перебивай, – прервал меня отец.