– Никогда не понимал этот монолог, – сказал я. – То есть я его понимаю, но не вижу в нем смысла. Так долго пытался выровнять счет и восстановить хоть какой-то порядок, и на́ тебе, Гамлет внезапно фаталист. Матрас под Джеймсом снова качнулся. Наверное, он повернулся лицом ко мне, но было слишком темно. – По-моему, ты его прекрасно понимаешь. Он тоже не видит ни в чем смысла. Его мир разваливается на куски, и как только он осознает, что не остановит его, не исправит и не изменит, остается только одно. Мои глаза привыкали к темноте медленно, это бесило. – И что же? Тень Джеймса пожала в сумраке плечами. – Снять с себя ответственность. Винить во всем судьбу. Сцена 10 На следующее утро я постепенно возвращался в сознание, качаясь на поверхности сна и пока не открывая глаз. Что-то щекотало мне плечо, и я вспомнил: Джеймс. В отличие от нескольких ночей, что я провел, лежа рядом с Мередит в Холлсуорт-Хаусе, я мгновенно, остро осознал его присутствие. Я открыл один глаз, не понимая, подвинуться или нет, но не хотел будить Джеймса. Ночью он перекатился ко мне, и его голова уткнулась мне в плечо, а дыхание сбегало по моей руке с каждым его выдохом. Неожиданная, странная мысль, что я не хочу двигаться, пронзила меня с удивительной ясностью солнечного луча, упавшего наискосок точно мне в глаза. С теплым сонным весом Джеймса в постели мне было естественно, удобно, comme il faut[57]. Я лежал тихо-тихо, думая, чего жду, и понемногу опять задремал. Спал я слишком недолго и неглубоко, чтобы мне что-то приснилось. Вскоре – казалось, через несколько секунд – я снова проснулся с неясным ощущением, что рядом кто-то шепчется. Шепот понемногу сгущался, рос и наконец разрешился поспешно подавленным хихиканьем. Я приподнялся на локте; Джеймс заворочался рядом, но до конца не проснулся. Я яростно заморгал и, приноровившись к резкому утреннему свету, злобно уставился на сестер. Они мялись на пороге, обе в пижамах. Лея прикусила нижнюю губу, продолжая беззвучно хихикать. Кэролайн прислонилась к дверному косяку и ухмылялась, глядя на меня; ее худые ноги торчали из огромной толстовки Университета Огайо, как спички. – Брысь отсюда, обе, – сказал я. Лея рассмеялась вслух. Джеймс открыл глаза, прищурился, глядя на меня, потом повернулся к двери, проследив мой взгляд. – Доброе утро? – сказал он. Кэролайн: Познакомишь нас со своим парнем, Оливер? Я: Иди в пень, Кэролайн. Джеймс: Я Джеймс. Рад знакомству с вами обеими. Лея сочла это уморительно смешным. Кэролайн: Признаешься маме с папой? Я: Я серьезно, брысь из моей комнаты. Кэролайн (Джеймсу): Что ты в нем нашел? Джеймс: Издеваешься? Оливер мутит с самой горячей девушкой на курсе. Кэролайн: С рыжей? Джеймс: С ней самой. Пауза. Лея: Да ладно. Я думала, она с Ричардом. Кэролайн: Да, куда он делся? Я: Никуда он не делся. Вон отсюда, обе. Я отбросил одеяло, встал с кровати и вытолкал их обеих в коридор. Лея таращилась на меня, словно видела в первый раз. – Оливер, – скверным театральным шепотом сказала она, – Оливер, а вы с Мередит что, правда… – Хорош, я об этом говорить не намерен. Я подпихнул ее к лестнице, и она нехотя пошла вниз, но Кэролайн задержалась, чтобы сказать: – Мама хочет знать, тебя и твоего парня ждать к завтраку? – Может, тебе за нас обоих поесть? Ее улыбка скисла, обернувшись гримасой. Я тут же пожалел о том, что сказал, но извиняться не стал. Она пробормотала что-то похожее на «козел» и тихонько пошла вниз. Я вернулся в комнату. Джеймс уже встал, рылся в своей сумке. – Значит, это твои сестры, – сказал он. Если ему и было неловко, виду он не подал. – Прости. – Да ничего, – ответил он. – У меня никого, ни братьев, ни сестер. – Ну, не трать время, не жалей. – Я покосился на дверь, впервые прикинув, к чему может привести то, что Джеймс здесь. Мне было плевать, что моя родня подумает о Джеймсе, но не плевать, что подумает о них он. По сравнению с отцом сёстры были еще цветочками. – Завтракать будешь? – Не откажусь. Хочу познакомиться со всей твоей семьей. – Я не отвечаю за то, что они могут тебе наговорить. – Ты не спустишься? – Приду, дай мне минутку, – сказал я. – Найдешь дорогу? Он просунул голову в горловину чистого голубого свитера. – Справлюсь. Когда он ушел, я быстро натянул свежую футболку и вчерашние треники. Вынул из «Театра зависти» закладку, сунул ее в карман. Выйдя на площадку, прислушался к голосам, доносившимся снизу. Судя по звуку, Лея забрасывала Джеймса вопросами о Калифорнии. Мать едва могла вставить слово, но, когда ей это удавалось, голос ее звучал одновременно вежливо, озадаченно и с едва уловимым подозрением. С облегчением подумав, что отец, похоже, уже ушел, я прокрался по коридору в его кабинет, проскользнул внутрь и закрыл дверь. Скверная комнатушка, на столе гудит здоровенный монитор, как доисторический зверь в спячке. Я снял трубку телефона, прижал ее ухом к плечу, вытащил из кармана закладку. После катастрофы за праздничным обедом я подумывал на выходные метнуться на Манхэттен. Чистая авантюра, но перспектива встречи с Мередит в пустом пентхаусе – независимо от того, что бы там ни произошло, – была куда привлекательнее, чем затвориться еще на три дня в своей бывшей спальне, прячась от родителей и Кэролайн. Но потом на пороге, как некое божественное вмешательство, объявился Джеймс. Телефон громко гудел мне в ухо. Я слишком сильно сжал трубку, в глубине души надеясь, что Мередит не ответит. – Алло? Возможно, дело было в расстоянии или в качестве связи, но голос у нее был нетвердый, рассеянный, словно она только что проснулась. От одной низкой нотки ее голоса у меня в животе вспыхнули угли. Я взглянул на дверь, убедиться, что она закрыта. – Мередит, привет. Это… это Оливер, – сказал я. – Слушай, тут вчера ночью Джеймс свалился как снег на голову. Я понятия не имел, что он едет, но не могу же я его тут бросить. Думаю, с Нью-Йорком не получится. Короткая пустая тишина. Потом Мередит сказала: – Ну конечно. Сцена 11 Первый день декабря выдался солнечным, бодрящим и морозным. По расписанию занятия должны были начаться завтра, и, когда мы явились в кампус, нам сообщили, что мы можем снова заселиться в Замок – в четыре часа дня. Александр и Филиппа устроились за нашим всегдашним столом в «Свинской голове», грея ладони о кружки грога на сидре, а Джеймс пил чай с Фредериком. Мередит сидела в Ла-Гуардии, ее рейс задержали. От Рен новостей не было. Я заволок сумки на третий этаж Холла, меня ненадолго вызвал декан Холиншед. Он предложил решение моей внезапной проблемы со средствами: сочетание ссуд, неистраченных стипендиальных денег и подработки. Я слушал, кивал, бесконечно его благодарил, а когда он меня отпустил, снова взвалил сумку на плечо и направился по тропе через лес. Как пояснил Холиншед, одной из моих обязанностей теперь будет уборка и обслуживание Замка. Я совершенно не счел это унизительным. Я был в таком восторге, что не уезжаю из Деллакера, что отдраил бы все туалеты в Холле, если бы попросили. В Замке все так и было вверх дном, как до нашего отъезда. Я решил начать с кухни, где кругом валялся мусор, оставшийся после той злополучной вечеринки в честь «Цезаря». Мне сказали, что все необходимое для уборки под раковиной – раньше мне не приходило в голову туда заглядывать. Но сперва я разжег в библиотеке камин. В Замке стоял мучительный холод, словно зима просочилась между камнями и поселилась здесь в наше отсутствие. Я взял из корзины несколько газетных листов, скомкал их, сунул под два свежих полена; старый пепел убирать не стал. Пара минут возни с каминными спичками, и вот уже горит небольшой, но стойкий огонь. Я тер над ним руки, пока снова не начал их чувствовать. Распрямившись, я услышал, как внизу открылась дверь. Я замер в ожидании. Что, Александр пробрался в дом за три часа до срока? Я про себя его выругал и на цыпочках спустился, надеясь, что удастся не пустить его в кухню, и пытаясь придумать причину, по которой сам уже здесь. (Я не хотел грузить его или остальных своей семейной драмой. У нас своей драмы хватало.) В двух ступеньках от пола меня остановил незнакомый голос: – Так зачем мы здесь, напомни?