– Затем, что я хочу осмотреться, пока ребятишки не вселились обратно. – Как скажешь, Джо. Я присел на нижней ступеньке и заглянул в дверной проем. В столовой спиной ко мне стояли двое. Я узнал того, что повыше, – вернее, узнал его коричневый бомбер. Колборн. Тот, что пониже, был в синей стеганой куртке и узловатом желтом шарфе, почти наверняка связанном вручную. Из-за копны непослушных пылающе-рыжих волос казалось, что голова у него горит. (Звали его, как я в итоге узнал, Нед Уолтон.) Он перекатился с носка на пятку, осмотрелся. – Что ищем, шеф? – Не зови меня шефом, – со вздохом ответил Колборн; было понятно, что он не впервые отдает этот приказ. – Я не шеф. И ничего не трогай. Уолтон пошел к окну, на ходу стащил перчатки, зубами за кончики пальцев, и сунул их в карман. Я прикинул, видно ли причал оттуда, где он стоит. Уолтон: У них раньше студенты погибали? Колборн: Танцовщица с собой покончила, лет десять назад. Узнала, что не прошла на четвертый курс, ушла к себе в комнату и вскрыла вены. Уолтон: Господи боже. Колборн: Я ее тут видел. Хорошенькая. Как будто из бумажной салфетки вся. Журналисты бесновались, обвиняли школу, что «доводит студентов до отчаянного состояния». Уолтон: И с этим парнишкой то же самое? Колборн развернулся на месте, уперся руками в бока; лицо у него было собранное и задумчивое. – Нет, он, как я понял, был звездой. Видел в городе здоровенные красные афиши? «Я – Цезарь»? – Да. – Так это он. – Стремный чувак. Колборн кивнул. – Ребятишки об этом ни гу-гу, но есть ощущение, что не все его любили. – Даже так? – спросил Уолтон, подняв рыжую бровь. – Именно. Уолтон нахмурился, глядя на Колборна. – Так мы поэтому здесь? – спросил он. – Я думал, постановление есть – несчастный случай. – Ага. – По лицу Колборна пробежала тень. – Есть. – Ладно, – сказал Уолтон с вопросительным подъемом интонации. Он прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди. – Введи меня в курс. Колбор шагнул вперед, глядя на пол. – Дней десять назад, – сказал он, – четверокурсники и разные другие студенты с театрального были на спектакле в корпусе изящных искусств. – Он махнул рукой в сторону КОФИЯ, на северо-восток. Я сел на пятки, схватившись одной рукой за стену, чтобы удержать равновесие. Дышал я носом, часто и мелко, холодный воздух жег мне легкие. Колборн все шел, осторожно ставя одну ногу перед другой, обходил комнату по широкой дуге. – Спектакль закончился где-то в десять тридцать, – продолжал он, – и ребятишки пошли сюда, через лес, тут уже вовсю шла вечеринка. Музыка, танцы, наркота, бухло. Ричард засел в библиотеке с бутылкой скотча. – Если он звезда, то чего прятался? – А вот этого мне, похоже, никто и не хочет рассказывать. Он был не в духе, тут все соглашаются, но из-за чего? Один из третьекурсников предположил, что у него были проблемы с девушкой. – А кто у нас девушка? – Мередит Дарденн, тоже с четвертого. – Откуда я знаю эту фамилию? – Ее семья делает те понтовые часы. Могли бы весь город купить, если бы захотели. – Думаешь, поэтому никто на нее не указал? Колборн пожал плечами: – Не скажу. Но они, судя по всему, разругались и подрались на глазах у всех, а к концу вечера она уже обжималась с другим. Уолтон тихо, зловеще присвистнул. Я подался вперед, упершись ладонями в колени. Кровь рванулась у меня из конечностей и груди вверх, зашумела в ушах. Уолтон: И с кем же? Колборн: Они не хотели говорить, но кто-то шепнул про Оливера Маркса. Он тоже с четвертого. Сказал, что пошел с ней наверх, но, если ему верить, они просто «разговаривали». Уолтон: Непохоже. Колборн: Ты еще девочку не видел. Даже не понимаешь, насколько непохоже. Уолтон хмыкнул. – А она что об этом говорит? – Ну, их рассказы совпадают, – ответил Колборн. – Она говорит, что они пошли в ее комнату, разговаривали, а потом Ричард поднялся и попытался выломать дверь. Они его не пустили, и он в конце концов куда-то умчался сам не свой. И вот тут начинается туман. – Что за туман? Колборн остановился лицом к Уолтону, нахмурился, как будто его замешательство раздражало его самого. – Примерно в то же время – а никто толком не может сказать, сколько было времени, – расходятся почти все, кроме четверокурсников. Ричард срывается из-под двери своей девушки – она там, возможно, кувыркается с кем-то из общих друзей, или они просто разговаривают, – хватает бутылку «Гленфиддика» и выходит из дома. Он уже пьян – в пьяном виде он агрессивен, тут тоже все согласны, – и вот он вываливается во двор, где его двоюродная сестра разговаривает с Джеймсом Фэрроу. Уолтон: Тоже с четвертого? Колборн: Сосед Маркса по комнате. Они живут наверху, на чердаке. Уолтон: Так, и что дальше? – Рен – сестра – пытается урезонить Ричарда, но он ее «отшвыривает». Слова Фэрроу. Когда я его спросил, что это значит, он замолк. Вот я и думаю, не пустил ли Ричард в ход кулаки, раз никто из них за ним не пошел. Как бы то ни было, Фэрроу остается с сестрой, а Ричард скрывается в лесу. Лицо Колборна помрачнело, густые брови нависли над глазами. – Никто его больше не видит, пока на следующее утро Александр Васс – тоже с четвертого, последний – не спускается на причал покурить и не находит его в воде. Итого, у нас примерно три часа, когда мы не знаем, где Ричард был и что делал. Они оба помолчали, глядя в узкое окно. День снаружи заливало жесткое белое солнце, никак не смягчавшее пронизывающий холод. – А эксперт что говорит? – спросил Уолтон. – Ну, сильный удар по голове, но она не может сказать, чем именно. Изначально мы предположили, что он и был причиной смерти. Уолтон наморщил лоб. – А что, нет? – Нет. Колборн тяжело выдохнул, его плечи чуть опустились. – Он был жив, когда упал в воду. Жив, но или без сознания, или слишком оглушен, чтобы перевернуться. Что бы это ни было, оно его ударило прямо в лицо, травма серьезная, но не смертельная. – А от чего он тогда умер? – Утонул, – ответил Колборн. – В каком-то смысле. Захлебнулся собственной кровью. Я отвернулся от двери, прислонился к стене. Голова у меня кружилась, пульс бился слабо и далеко, и я подумал, каково это: воздуха все меньше, жизнь утекает в воду вокруг тебя, а твоя кровь, густая, как разлившаяся нефть, заползает во все пустоты, пока не поднимается к глазам и весь мир не делается алым. Удушье. Отказ всех систем. Провал в темноту. Из соседней комнаты донесся резкий, внятный голос Колборна: – Не складывается. Что-то мы упускаем. – Бутылку от виски нашли? – В лесу, примерно в четверти мили от причала. Думали, может, его бутылкой и ударили, но она целая. Пустая, целая, крови нет, отпечатки только его. Так что он, черт возьми, делал с трех утра до шести? – Это время смерти?