– Точнее эксперт определить не смогла. Они какое-то время помолчали. Я не смел шелохнуться в своем укрытии. – Что думаешь? – в конце концов спросил Уолтон. Колборн негромко раздраженно хмыкнул. Я потихоньку подался вперед, пока снова его не увидел; он качал головой, прикусив язык. – Молодежь эта, – сказал он. – Четвертый курс. Не верю я им. – Почему? – Они же, мать их, актеры, – ответил Колборн. – Могут врать, как дышат, а как поймешь? – Ох ты ж. Они опять замолчали. Потом Уолтон спросил: – Что будем делать? – Последим. Подождем, пока кто-нибудь не расколется. – Он обвел взглядом пустую столовую. – Вшестером в этой норе, рядом никого? Долго ждать не придется. Полы заскрипели – они пошли в кухню. – Ставлю на сестру, – сказал Уолтон. – Может, и так, – ответил Колборн. – Посмотрим. – Куда сейчас? – Хочу дойти до того места, где нашли бутылку, посмотрю, может, пойму, как Ричард оттуда попал на причал. – Ладно, а потом? – Не знаю. Зависит от того, найдем ли мы что. Уолтон что-то ответил, но его голос уже настолько отдалился, что я не расслышал. Шаркнув, за ними с глухим стуком закрылась дверь. Я сполз на пол, у меня обмякли ноги, словно в них не было костей. Огромная тень Ричарда встала у меня в мозгу, и если бы я мог говорить, то сказал бы ему: – Был у тебя досуг в свой смертный час / Разглядывать, что скрыто в глубине? На что он в моем воображении ответил: – Казалось, был; я часто порывался / Дух испустить, но все поток ревнивый / Не позволял душе моей уйти, / Чтоб отыскать пустой просторный воздух. – И ты от этой муки не проснулся?[58] – спросил я. Он наконец бросил Шекспира и просто сказал: – Нет. Сцена 12 Первый день занятий прошел удивительно тихо. Рен не появилась, а Мередит приехала в понедельник так поздно, что никто из нас ее не видел, и ей разрешили поспать во вторник. Поскольку пришли только мальчики и Филиппа, преподаватели просто рассказали, что нас ждет в коротком семестре между Днем благодарения и Рождеством: «Ромео и Джульетта», начало занятий фехтованием и отрывки к семестровым экзаменам. Вечер застал нас в библиотеке Замка (которую я накануне усиленно приводил в порядок). На столах громоздились ручки, карандаши, маркеры, блокноты и винные бокалы. В камине полыхал огонь, озарявший всю комнату, но холод он прогнал не полностью. Мы с Филиппой сидели с ногами на диване, лицом друг к другу, укрывшись толстым шерстяным одеялом. У меня уже час назад начали слипаться глаза, и я наконец позволил им закрыться. Наверное, я бы уснул, если бы не постоянное движение левой ступни Филиппы, качавшейся возле моей ноги, когда Филиппа писала. Слова нового отрывка катались у меня между ушей, бессвязные и беспорядочные, еще не выстроенные в ряд и не затверженные на память. Мне дали нечто на удивление мощное – пламенную речь Филиппа Бастарда перед боем, из «Короля Иоанна»: Величества, послушайте меня: На время подружитесь и совместно Острейшие направьте злодеянья На этот город – а его разрушим, Идите друг на друга в свой черед И режьте всех, пусть черт их поберет[59]. Сел я, когда раздался голосок: – Привет. Прошу прощения за опоздание. – Рен! – Джеймс взлетел из кресла. Она стояла в дверях, глаза у нее были сонные и усталые, на плече висела дорожная сумка. – Мы думали, ты не вернешься, – сказал Александр, нехорошо глянув в коридор, в сторону комнаты Мередит. – Я вас достала? – спросила Рен, пока Джеймс снимал у нее с плеча сумку и ставил ее на пол. – Нет, конечно. Как ты? – Филиппа поднялась, заранее раскинув руки. Рен вплыла в объятия и крепко обхватила Филиппу за талию. – Уже лучше. Я следом за Филиппой поднялся с дивана и, на мгновение исполнившись глупой нежности, обнял их обеих. – И нам. Александр фыркнул. – Нет, серьезно? – сказал он. – Обнимашки? Мы теперь это практикуем? – Заткнись, – сказала Рен, прижимаясь щекой к плечу Филиппы. – Не надо все портить. – Хорошо. В следующую секунду длинные обезьяньи руки Александра сжали всех нас, а потом подключился и Джеймс. Мы потеряли равновесие, качнулись, попавшая в западню Рен хохотала в сердце нашего живого узла. Этот звук сотряс нас всех, прошел насквозь, от тела к телу, текуче, как дуновение теплого воздуха. – Это что еще такое? Я взглянул поверх голов в сторону коридора. – Мередит. Она стояла в дверях, босиком, чисто умытая, в легинсах и длинной футболке, которая, я был почти уверен, когда-то принадлежала Ричарду. Волосы у нее были всклокочены, взгляд затуманенный и бестолковый. Я с аэропорта ее не видел, и у меня немножко сбилось дыхание. Мы расцепились, кучка распалась, каждый отступил на полшага, и из середины показалась Рен. Суровое лицо Мередит смягчилось. – Рен. – Я. Она слабо улыбнулась. Мередит заморгала, неверными ногами вошла в комнату и воткнулась в Рен. Они обнимались, хохотали, норовя упасть – мы с Филиппой едва успели их поймать, пока они не сшибли кофейный столик. Когда мы все снова стояли на ногах, чувствуя, как горят ушибленные локти и отдавленные ноги, Мередит отпустила Рен и сказала: – Ты как раз вовремя. Утешься. Тебе всегда мы рады[60]. Филиппа: Ты, наверное, на ногах не стоишь. Когда ты вылетела из Лондона?