Рен: Вчера утром. Я бы с радостью послушала, как прошел День благодарения, но не хочу никого обидеть, уснув в процессе. Александр: Не глупи. Ступай в постель; тебе потребен отдых[61]. Джеймс: Где твой чемодан? Рен: Внизу. Сил пока нет его тащить. Джеймс: Я принесу. Рен: Может, не надо? – Пусть идет, – сказала Мередит, отводя волосы Рен со лба. – Ты посмотри на себя, тебя саму бы кто отнес. – Идем, – сказала Филиппа. – Я тебе помогу устроиться. Они вдвоем скрылись в коридоре, а Джеймс исчез на лестнице. Александр сонно улыбнулся и произнес: – Вся шайка в сборе. Он лениво перевел взгляд с меня на Мередит, и его улыбка погасла. Казалось, вся мягкость Мередит покинула комнату вместе с Рен, и она стояла, глядя на меня твердо и непоколебимо. – Ладно, – сказал Александр. – Пойду я, пожалуй, курну на ночь. Он плотно обернул шею шарфом и вышел, тихонько насвистывая «Тайных любовников». (Я прикинул, не броситься ли за ним и не спихнуть ли его с лестницы.) Мередит снова стояла в позе фламинго, упершись ступней в колено. Даже это в ее исполнении выглядело изящно. Я не знал, куда деть руки, поэтому сунул их в задние карманы, вышло как-то слишком обыденно. – Как Нью-Йорк? – спросил я. – Ну, знаешь, суета, беготня, – сухо ответила она. – Парад был. – Ясно. – А как Огайо? – Отстой, – сказал я. – Как всегда. То, что я мог приехать в Нью-Йорк и не приехал, так тяжело висело между нами, что упоминать об этом не было нужды. – Как твои? – спросил я. – Понятия не имею, – ответила она. – Всего разок видела Калеба, а остальные все в Канаде. – А. Я представил, как она бродит по пустой квартире и нечему ее отвлечь от мыслей о смерти Ричарда. Каникулы у нас, кажется, прошли довольно похоже: часами читали и таращились в потолок, никакой связи с родными, такими незнакомыми, что они могли бы принадлежать к другому биологическому виду. Конечно, мне выпала нежданная удача, приехал Джеймс, а ей повезло меньше. Невозможное извинение приклеило мой язык к нёбу. Мередит сложила руки на груди: – Я пошла ложиться, если тебе нечего сказать. Нечего. Я отчаянно хотел, но в голове было пусто. Поразительно, насколько часто человека, который так любил слова, эти слова и подводили. Мередит ждала, глядя на меня, а когда я промолчал, маска равнодушия у нее на лице на мгновение треснула, и я увидел под ней тихое разочарование. – Ладно, – сказала она. – Тогда спокойной ночи. – Я… Мередит, подожди. – Что? – устало, без выражения спросила она. Я переступил с ноги на ногу, неуверенно, нетвердо, проклял свое косноязычие. – Ты… э-э… хочешь спать одна? – Не знаю, – ответила она. – Ты хочешь спать со мной или все-таки предпочтешь с Джеймсом? Я отвел взгляд, надеясь, что она не заметит, как у меня теплеют щеки. Когда я снова посмотрел на Мередит, она качала головой, и один уголок рта у нее был чуть вздернут; что-то среднее между жалостью и презрением. Она не стала ждать ответа – просто развернулась и пошла обратно по коридору. Я смотрел ей вслед, приводы в моем мозгу жужжали и выдавали ничтожные, неуместные ответы, а потом она ушла, и что-либо говорить стало поздно. Я помыкался у камина, решая, не пойти ли за ней – вломиться к ней в комнату, прижать к стене и целовать, пока она не задохнется до того, что не сможет выговорить всегдашние злые слова, – или просто вернуться в Башню и попытаться уснуть. Для первого я был слишком труслив, для второго – слишком взбудоражен. Выбрать, как поступить, я не смог, поэтому просто взял куртку. Ночь оказалась такой холодной, что воздух за порогом словно бил по лицу. Я пошел сквозь лес, подняв плечи, чтобы не замерзли уши, высматривая корни и камни, о которые мог споткнуться в темноте. До причала я дошел, почти не понимая, где нахожусь. Ноги сами вынесли меня туда, словно он был тем самым местом, куда логичнее всего пойти. Озеро лежало в ночи, черное и неподвижное, как зеркало, безупречно отражая поверхностью пять сотен звезд. Луны не было – только кружок пустоты в звездном поле, там, где должна быть луна. На мостках в одиночестве сидел Александр, болтая над водой ногами. Я дошел до конца мостков и остановился у него за спиной. Наверное, он слышал мои шаги, но никак не отреагировал, просто сидел и смотрел на озеро, сжав коленями руки. – Можно с тобой посидеть? – спросил я, выдохнув облачко слов. – Конечно. Я сел рядом, какое-то время мы молчали. – Дунешь? – в конце концов спросил он. – Да, не помешает. Он не глядя сунул руку в карман, потом протянул мне косяк и зашарил в поисках зажигалки. Чиркнул, ожил огонек, я вдохнул глубоко, как только мог, опалив дымом горло. – Спасибо, – сказал я после второй затяжки и протянул косяк обратно. Он кивнул, не обернувшись. – Как прошло? Я понял, что он о моем разговоре с Мередит. – Не очень. Мы довольно долго сидели молча, дым и наше дыхание вились и перемешивались, уплывая прочь над водой. Я пытался выбросить Мередит из головы, но безопасного способа отвлечься не было. Во всех уголках моего мозга жались на четвереньках сомнения и страхи, готовясь прыгнуть и вонзить в меня зубы, стоило дать малейший повод. – Колборн приходил в Замок, – сказал я, вовсе не собираясь этого говорить. Я никому не рассказывал, что подслушал, но знание это было опасным, и я не мог себе его доверить. – Когда? – спросил Александр. – Вчера. – Ты с ним говорил? – Нет, но слышал, как он разговаривал с другим копом. Рыжий такой, помоложе. Раньше его не видел. Александр глотнул дым, и тот вышел у него из ноздрей отчетливо по-драконьи. – О чем говорили? – неуверенно спросил он; по интонации можно было предположить, что он на самом деле не хочет этого знать. – Обо всем… этом. – Я широко махнул рукой, обводя озеро, причал и нас обоих. – Думаешь, он что-то подозревает? – спросил Александр. Тот, кто знал его хуже меня, не услышал бы в его голосе страха. – Он знает, что мы соврали. Просто не знает о чем. – Черт. – Ага. Он затянулся, и кончик косяка вспыхнул оранжевым, единственный яркий уголек в тоскливой иллинойсской глуши. Оставалась только пяточка. Александр протянул окурок мне; я в последний раз затянулся и загасил его. – Что будем делать? – Думаю, ничего, – сказал Александр, и это пустое слово «ничего» заставило меня сжать в карманах кулаки. – Придерживаться нашей истории. Пытаться не поехать крышей. – Надо сказать остальным. Он просто ждет, когда кто-то из нас оступится. Он покачал головой. – Если узнают, начнут чудить.