Я погрыз губу, прикидывая, насколько на самом деле велика опасность. Вспомнил, как столкнулся в ванной с Джеймсом в ночь вечеринки. Мы словно заключили без слов какой-то договор и ни с кем об этом не говорили. Так, незначительная мелочь. Но при мысли о том, что, возможно, тайны есть не только у нас, сердце мое заколотилось чуть быстрее. Если мы врем друг другу так же, как врем Колборну… – Я не смог закончить мысль. – Как думаешь, что с ним случилось? – спросил я. – После того как он ушел из Замка. – Не знаю, – Александр понял, о ком я. – Не верится, что он просто бродил по лесу. – А ты сам где был? Он покосился на меня и спросил: – А что? – Просто любопытно. Я не знаю, что было после того, как я, эм, ушел наверх. – Если я тебе скажу, ты должен пообещать, что не проболтаешься. – Почему? – Потому что, в отличие от тебя, – высокопарно произнес он, – я не целуюсь так, чтобы об этом знала вся школа. Со смесью любопытства и раздражения я сказал: – С кем ты был, балбес? Александр отвернулся с довольной улыбочкой. – С Колином. – С Колином? Не думал, что ему мальчики нравятся. Александр улыбнулся шире, показав острые собачьи зубы. – Он тоже не думал. Я нехотя рассмеялся – две минуты назад казалось, что это невозможно. – Зовите самого старшего пристава – мы тут раскрыли опаснейший случай любодейства, каких не знавала общественность![62] – Кто бы говорил. – Да иди ты, – сказал я. – Это она начала. – Само собой. Без обид, Оливер, но начинать что-то – не твоя манера. Я покачал головой, веселье мое слегка подпорчивала остаточная горечь после разговора с Мередит. – Вот я дурак. Александр: Если тебе от этого будет лучше, я бы поступил так же. Я: Да ты вообще кто? Александр: В смысле секса я – амфибия. Я: Большей жести я в жизни не слышал. Александр: А тебе бы не повредило попробовать. Я: Спасибо, на этот год катастроф в сексе мне достаточно. Я вздохнул, взглянул вниз, на свое отражение в воде. Лицо казалось каким-то незнакомым, я прищурился, пытаясь понять, что изменилось. Понимание ударило меня, как прямой в живот: сейчас, когда мои темные волосы были взлохмачены сильнее обычного, а голубые глаза из-за слабого света звезд ушли в тень, я почти напоминал Ричарда. На одно тошнотворное мгновение он уставился на меня со дна озера. Я резко вскинул голову. – У тебя все нормально? – спросил Александр. – Мне на секунду показалось, что ты собираешься туда броситься. – Ой. Нет. – Хорошо. Не надо. – Он поднялся на ноги. – Пошли. Холодина жуткая, а я тебя тут одного не оставлю. – Ладно. Я встал, стряхнул с колена пепел. Александр засунул руки поглубже в карманы и всмотрелся в темноту, покрывавшую противоположный берег. – Я как раз возвращался от Колина, – сказал он, и казалось, это случайная реплика, пока он не продолжил, – когда нашел его. Спустился сюда покурить… а он там. Я даже не подумал проверить, вдруг он живой, он казался абсолютно мертвым. Наверное, он меня не слышал. Я не понимал, почему он мне это рассказывает. Возможно, он каждое утро заново переживал то жуткое мгновение, свою находку, так же как я чувствовал, как у меня все обрывается в животе, и оказывался по горло в воспоминаниях почти каждый раз, когда закрывал глаза. – Но знаешь, что было странно? – сказал Александр. – Что? – В воде кровь была, а на мостках не было. Я посмотрел под ноги. Чистое сухое дерево, выцветшее за годы до костяного оттенка от ветра, солнца и воды. Ни капли красного. Ни единого пятна. – И что? – У него лицо было разбито. Если он ударился головой и упал в воду… обо что он ударился? Окурок нашего косяка тлел на самом краю мостков. Александр спихнул его носком ботинка. От точки падения разбежалась рябь, искажая отражение неба, так что звезды закачались и замигали, то пропадая, то появляясь. – Я все думаю про птицу. – Я не хотел этого говорить. Это было что-то вроде тика, непреодолимое побуждение, словно я смогу выбросить этот образ из головы, если слова слетят с моего языка. Александр непонимающе покосился на меня. – Какую птицу? – Из «Гамлета». Он мне ее напомнил. – А, – отозвался Александр. – Не уверен, что вижу его воробьем. Воробей слишком… хрупкий. – А какая он тогда птица? – Не знаю. Такая, которая врезается в окно, пытаясь наброситься на свое отражение. Теперь была моя очередь странно на него посмотреть, но едва мы встретились глазами, мне захотелось рассмеяться. Я пришел в ужас, потом понял, что Александр тоже едва сдерживается. – О боже, – сказал я, покачав головой. Александр наконец перестал задерживать дыхание и тихонько хихикнул. – Когда мы стали такими чудовищами? – Может, мы всегда ими были? Он пожал плечами, посмотрел, как мерцает и тает белое облачко его смеха. Казалось, вместе с облачком исчезло и его хорошее настроение, и когда он снова заговорил, голос у него был напряженный. – Или, может, у Ричарда научились, – сказал он. Это испугало меня больше, чем Колборн. Сцена 13 Неделю спустя мы пришли в кафетерий завтракать и обнаружили, что он гудит от праздничного волнения. За всеми столами распечатывали приглашения, болтали о рождественской маске – которая должна была состояться, как обычно, вопреки недавним событиям. Суета неожиданно освежала после склоненных голов и натянутых, неулыбчивых лиц, которые мы наблюдали несколько недель. – Кто хочет сходить за почтой? – спросил Александр, со всегдашним упоением зарываясь в груду хашбраунов. (Филиппа угрозами подняла его с постели, утверждая, что если он и дальше не будет регулярно питаться, то просто растворится в воздухе.) – А толку? – спросил я. – Мы же знаем, что там.