— Э-э-э! — отмахнулся главбух. — Пустое! Надо их любить не так, как каждый! Деньги! — выдохнул он, понизив голос. — Деньги! — повторил он по-другому, возвышая голос. — Деньги надо любить больше отца и матери, больше детей, больше света белого, больше свободы, больше жизни надо их любить. Из тебя будут кровь выпускать по капле и за каждую каплю требовать деньги, ты кровь отдай, а деньги, если их любишь, оставь! Вот как надо любить деньги! Погребинский даже испугался, с какой страстью произносил свое слово о деньгах этот толстый, с виду как будто бы добродушный человек. Лицо его изменилось: глаза горели, на щеках проступил румянец, лоб заблестел. — Выпьем! Выпили по стопке. Закусили. Погребинский хмелел медленно. Карачаев толк в вине знал, выпить умел. — Готов? — переспросил он. — Ну, смотри! У нас закон такой: если ты попадешься, мы все будем за тебя драться. Если не выкупим — поможем в заключении, вернешься — тебе и стол и дом. Но если выдашь кого-нибудь, найдем под землей. Попомни! Под землей найдем, могилку разроем и закопаем!.. Погребинский занялся реализацией неучтенной продукции. Производство консервного завода шло параллельно делу, или, наоборот, «дело» шло параллельно производству. «Компания» скупала продукцию, сырье для консервного производства за наличный расчет везде, где только можно: в колхозах, совхозах, у частных лиц, иногда и в магазинах. В самом приобретении продуктов за наличный расчет состава преступления не было — завод имел право закупать сырье. Преступные действия начинались, и это очень хорошо усвоил Погребинский, когда за сырье выплачивались деньги из собственного кармана Карачаева. Возникал не обложенный государственным налогом подпольный товарооборот. Следующая ступень углубляла противоречия с Уголовным кодексом, открывалось «второе действие» частного предпринимательства. Здесь обходили не только налог на товарооборот, но и использовали государственное оборудование в целях личной наживы. Сырье, скупленное на средства карачаевской компании, сваливалось в один котел с сырьем, приобретенным на государственные средства, и в обработанном виде поступало в цеха. Никто не мог установить, в какую баночку заливался компот из фруктов, оплаченных государством, а в какую — из кармана карачаевцев. Дальше — больше. Завод имел план выпуска продукции. Под этот план государственные организации снабжали завод стеклотарой, металлическими банками. Имея прочные связи с поставщиками тары, карачаевцы получали за взятки внеплановую посуду, вызывая недостаток в снабжении других заводов. За выпуск неплановой и неучтенной продукции некоторым рабочим платил наличными сам Карачаев. За два-три дня «вкалывания» на карачаевцев рабочий получал больше месячного заработка, и основная работа превращалась лишь в прикрытие левого заработка. Следующий этап — реализация неучтенной продукции — втягивал в преступный круг новых лиц. Заводская продукция сдавалась для реализации на торговые базы или (на договорных началах) прямо в магазины. Вместе с плановой без накладных, с теми же этикетками сдавалась и неучтенная продукция. Таким образом в карачаевском беличьем колесе крутились директора магазинов, продавцы, кассиры. Карачаев всерьез готовил помощника, раскрывая ему один за другим секреты «бизнеса». Погребинский не сразу понял, какими деньгами ворочал Карачаев, а когда произвел несколько приблизительных расчетов — испугался. Посоветоваться бы с юристом, да кому доверишься! Сам перечитал Уголовный кодекс. Выглядело все чрезвычайно тревожно, но теперь уже выйти из дела было невозможно. Гарик как-то замкнулся и притих. Ему хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю — так стало страшно. Опасность встала перед ним воочию, в полный рост только после того, как он понял масштабы проделываемых им и его покровителями операций. «Боже мой, какой я дурак, — казнился Гарик, — влип, влип... Если что, ведь я им — чужак. Да нет, зачем же меня подставлять — я ведь выдать могу, проболтаться... Так что если что — путь один: сами же дружки и пришьют. Небось не пожалеют. Такие не пожалеют...» География реализации продукции была широкой. Пришлось Погребинскому поездить. В Ленинграде из десятка магазинов только три брали такой товар. Директор одного из них, Владимир Владимирович Бегун, хватал неучтенную продукцию в любых количествах и реализовывал ее почти мгновенно. Однажды он пригласил Погребинского провести вечерок в дружеской компании. Подпольной роскоши Гарик уже не удивлялся. Этот провинциальный налет с него сошел. И не такое можно соорудить на шальные деньги. В собравшихся он сразу угадал дельцов. На них как бы была печать. Люди избалованные, пресыщенные развлекались вяло и хмуро. Изобилие на столе было как бы самоцелью. О делах ни слова — разговор крутился вокруг одной темы: где, когда и с кем «хорошо посидели», сколько выпито, кто охмелел, кто оказался крепким мужиком... В этом обществе Погребинский и познакомился с Дианой. На этот раз бизнесмены собрались провести вечер не с «девочками», а с женами. Диана пришла одна, без мужа. Все меж собой знакомы, все как будто друзья-товарищи, но Гарик научился улавливать, когда люди разъединены. Денег, надо полагать, всем дамам на туалеты доставало, каждая постаралась не ударить лицом в грязь. Серьги, броши, браслеты, кольца, ожерелья — полный ювелирный набор! И как полагается, никаких искусственно выращенных жемчугов, никаких фианитов — все только натуральное. В этом обществе так полагается. Диана выделялась не стоимостью развешанных бриллиантов. Она была хороша сама по себе: стройная, буквально точеная. Огромные выразительные зелено-кошачьи глаза, копна жестких волос цвета античного золота. В длинных пальцах зажата сигарета (не какая-нибудь «Столичная», уловил Гарик, «Астор»!). Гарик сел рядом с ней, начал сыпать остротами. — Откуда вы, дитя диких степей? — покосилась на него Диана. — Из Умани! — Я не об этом спрашиваю! — поправила она с усмешкой. — Где вы воспитывались? — Там, где меня уже нет! Тонкие бровки поползли вверх. — У вас уже опыт? Вы ветеран? Погребинский и не думал намекать на свое прошлое, но ее догадка поразила. Он присмирел, сник, веселости как не бывало... Диана Гарика поразила. Ее красота казалась сверхъестественной, кружила голову. Для таких унылых сборищ он слишком молод — ему бы потанцевать, пообнимать партнершу. Он вновь попытался затеять разговор с Дианой, но не смог найти подходящей темы. Его суетливые старания были замечены, не обошлось без подтрунивания и безобидных шуток. Когда все вышли из-за стола, Бегун перехватил его и отвел в сторонку. — Решил дамочку закадрить? — спросил он. — Напрасны старания! Будь с ней осторожен! Таких карасей, как ты, она с хвоста глотает! Способна любое состояние проглотить! Муженек ее скоро без подштанников останется! Кстати, ее настоящее имя довольно прозаично — Дарья. Но я тебе ничего не говорил. Гарику стало вовсе не по себе: «Ну и черт с ним! Какое у меня состояние? Проглотит! С хвоста! Карась! Я жизнью рискую[1], а он меня карасем...» — Тоска! — неожиданно вмешалась в его размышления Диана. — Уходить пора! Вы проводите? «Господи, до чего же она прелесть», — не веря собственным ушам, подумал Гарик. Вышли на улицу. Неподалеку стояли Дианины «Жигули». Она взглянула на часы, улыбнулась: — Домой рановато... — А если не домой? — обрывающимся от надежды голосом спросил Погребинский. — А если не домой, то поедем к настоящим людям. Пока машина пробиралась темными улочками, Гарик, улучив подходящий момент, положил руку на колено Дианы. Бурного протеста или возмущения не последовало. Она спокойно отвела его руку и как отрубила: — Не по Сеньке шапка, не по голове колпак! И такая сила прозвучала в ее голосе, что Гарик сразу и окончательно понял: здесь ему надеяться не на что. «Настоящие люди» оказались моложе друзей Бегуна и веселее. Музыка, видео, вольное дружеское обращение и разговоры уже не о том, кто, где и сколько выпил или что купил, а об эстрадных звездах, киноактерах и киноактрисах, достоинствах заграничных фильмов, машин, о современной живописи и древних иконах. В комнатах просторно, три небольших столика: вино, фрукты, бутерброды. Подходи, наливай и садись. Стульев раз, два... Садись на пол, на пушистый палас. Никто не стесняется отсутствия денег, здесь это не считается признаком дурного тона, и многие надеются их где-то раздобыть. Девицы смелы, свободны, хотя Гарик подумал, что победа над ними не далась бы с легкостью. Нет, он не пожалел, что сюда попал. Ну что же, они пообтесаны, я это у них перейму, а я — с деньгами, стало быть, дальше, чем они, могу пойти». Правда, куда пойти, он пока не знал. Весь вечер Гарик старался держаться поближе к Диане, но с навязчивыми знаками внимания больше не приставал, да здесь это и не было принято, его просто подняли бы на смех. Ради вот такой жизни деньги, пожалуй, и стоило добывать. — Что тебя связывает с денежными мешками? — неожиданно спросила Диана. — А вас? — чуть растерявшись, спросил Гарик. — Ничего, — ответила она. — Надо было продать одну вещицу. Для этого они только и годятся. Глотают все, что блестит. Как крокодилы... Ты с ними в деле? Погребинский испугался вопроса, но голым отрицанием здесь не отделаешься. Решил промолчать. Диана усмехнулась. — Не бойся, я не из милиции. Но не подумай, что они свет в окне. Навозные жуки! Взлета нет. Для стариков годится, для твоего возраста скучны. И рассмеялась, глядя, как забегали от испуга глаза у Гарика. — Ладно! Хватит об этом. Только мой тебе совет, не таскайся с ними по квартирам... Справедливый совет. Погребинский оценил его. Не одобрил бы его визитов на квартиру к Бегуну и Карачаев, это уж точно. Номер телефона у Дианы он все-таки выпросил... Осень в тот год выдалась солнечная и теплая. Жара стояла весь сентябрь, сохли травы, желтели листья, а лето все не уходило — урожайный год на овощи. Погребинский ездил из одного города в другой. Рад был, что выпали два дня отдыха после поездок в Ленинград. Возвращаясь, он гнал два грузовика с пустой тарой — банками для консервирования. Знакомство с Дианой его вдохновляло и радовало. Это была женщина того круга, к которому он никогда не допускался. «Наверное, — думал он, — с ней ничего не выйдет, уж больно хороша для меня, я ведь понимаю. Но через нее можно войти в круг людей, который всегда меня манил умением жить по-настоящему. Крутить модные записи, одеваться по самой последней моде, не отставая от заграницы, разъезжать на иностранных машинах, сходиться и расходиться с длинноногими девицами — мастерицами в любви. Такой жизни охота, а не той, которую ведут «карачаевцы» и «бегуновцы» — скучища, аж скулы сводит». В кабинет Карачаева Гарик ввалился с улыбочкой. — Что блин распустил? — буркнул главбух. — Пошли в сад! Сад при заводике не очень-то большой, но есть где уединиться. Отошли подальше от строений. Карачаев мрачен, поглядывает пристально, испытующе. — Как поездочка? — Вполне благополучно! — ответил Гарик. — Не было ли каких происшествий с милицией? — Все по ряду, по порядочку. — Не мельтеши! Болезнь надо лечить загодя! Если что случилось, не скрывай. Мы должны меры принять! Погребинский не на шутку испугался, и, видимо, это не ускользнуло от внимания Карачаева. — Ничего не было! — закричал Гарик. — Ничего! — Тобой здесь милиция интересуется! — оглушил Карачаев. — Что ей вдруг понадобилось? Гарик одеревенел. — Разве узнать нельзя было? — Нельзя! Москва тебя разыскивает! — У меня никаких признаков не было, — ответил упавшим голосом Гарик. — Может быть, кто из шоферов?