Погребинский только развел руками. — Ладно! Верю! — вздохнул Карачаев. — Пока верю! Обусловимся: если тебя задержат в Москве, им очень захочется порыться в твоих вещах. А ты скажешь, что чемодан с твоими лучшими вещами для спокойствия ты передал сторожихе, тете Даше. Стало быть, я буду знать, что взяли тебя по нашему делу и пытают, что и как! Ежели у них посторонний для нашего дела вопрос, про чемодан молчи. Ясненько? Шел пятый час. Еще целые сутки томиться в неизвестности ни у Карачаева, ни у Погребинского желания не было. Гарик отнес чемодан к тете Даше, на заводском грузовичке помчался в райотдел, где ему объявили, что надлежит ехать незамедлительно в Москву и явиться в Управление внутренних дел. В Москве, прямо с вокзала, он позвонил домой. К телефону подошла мать. Услышав голос сына, замолчала, потом донеслись глухие рыдания: — Откуда ты, сынок? — С вокзала! Меня вызывают! Где отец? Голос матери будто бы отвердел: — Умер отец! И потом, сквозь сдерживаемые рыдания: — Убит отец! Убит! Погребинский кинул трубку на рычаг и помчался домой... ...Все случилось неделю назад — как раз в то время, когда Гарик гулял в Ленинграде, у Бегуна. Никто пока ничего не знает. История крайне непонятная. Пришел на фабрику неизвестный, вызвал отца к воротам... О чем-то переговорили. Отец позвонил из проходной в цех, отпросился якобы в больницу. Удалился с тем человеком и пропал. Обезображенное тело отца нашли только через сутки, на берегу Москвы-реки. Видимо, что-то хотели у него выведать. В Управлении Погребинского ждал неизвестный ему Петр Петрович Долгушин. Представившись, он сумрачно спросил: — После освобождения работаете в Умани? Похоже, встали на путь исправления? — Отец советовал с простого рабочего начать, — потерянно пробормотал Гарик. Более подробно Долгушин расспрашивать его не стал. Поинтересовался только, когда Гарик узнал о смерти отца, нет ли каких соображений, кто мог это сделать, и признался, что мотивы убийства ему пока неизвестны. Отметив пропуск, попросил пока из Москвы не уезжать: вскоре его, наверное, пригласят повторно. Прямо из Управления Погребинский помчался к тетке на работу. Она отпросилась на полчасика, пошли в парк, сели на скамейку — Вот! Дождался. Всех под монастырь подвел! — зло процедила тетя Аня. — Не шуми! — остановил ее Гарик. — У меня у самого голова кругом идет! — С тебя все и началось! — наступала тетка. — С тебя! Обезумел от безделья, идиот! То воровать начал, а то... — Да что случилось? — Отца убили, это тебе мало? — Даже слишком! Глаза у меня на сухом месте, так думаешь, мне не горько? Не за мои же дела его убили! — Не за твои? — недоверчиво спросила тетка. — А за какие? Анна пристально вгляделась в племянника. — Ты расскажи лучше, что у вас были за лотерейные дела? — А ты не знал? — Клянусь, нет! Чем хочешь поклянусь, не знал! — Ну если не знал, так знай, что отец твой дурень! На фабрике ревизия. — Что там нашли? — То, что им надо было найти. Можно удивляться, что раньше не нашли. — Неучтенку? Тетку будто током ударило. — Откуда такая терминология? — Наслышан! Побывал же я кое-где. Ради чего отец... работал? — Было ради чего. Теперь роют, хотят все на него свалить. — А если и тебя спросят про «лотерейное счастье»? Анна рассмеялась. — Я чиста, как родниковая водица! Хоть на дыбу меня поднимай. Денег я им не отдам, а про остальное я знаю только понаслышке. Кроме отца, никто мне неизвестен из его компании. Да и отец твой был не главный, кто-то за его спиной стоял... Там, на Украине-то, хоть тихая заводь? Гарик свято хранил завет Карачаева и тетке не открылся. — Тихая, — ответил он. — Вот и сиди в ней... ...Вернувшись из Москвы, Погребинский «наставнику» объяснил, что вызывали его в связи с убийством отца. — Это я уже без тебя знаю! — буркнул Карачаев. — Кто убил, за что? Чем твой папаша занимался? Кого прогневил? Погребинский притворно вздохнул: — Для того и вызывали, чтобы узнать. Но я не знаю! — Ну, ну! Может, и знаешь! Ты не в милиции! Здесь нужна полная откровенность! — Работал отец мастером на небольшом заводе. Делали трехколесные велосипеды Жил тихо. — Откуда у тебя любовь к деньгам? — Это уже мое, благоприобретенное! — От «лотерейного счастья» тетки? А не отец ли в этом деле был подмога? — Если и отец, то разве она мне об этом скажет? — удивился осведомленности шефа Гарик. — Тебе не скажет, а там может сказать? Серьезное твое положение... С отцом в том деле не был повязан? — Нет! — Это легче. Так вот. Как только тебя в милицию вызвали, мы решили отчислить тебя с завода. Могло быть и хуже. Но коли отец убит, если что там и было, то все с ним и ушло. Сам на себя ты не пойдешь наволакивать. Но и нам тебя держать опасно. Притихни! Поработай в сторонке. Пройдет года два-три, повидаемся. Глядишь, обратно вернем. Твоя хватка мне нравится. Но помни: молчок! Из-под земли добудем! Карачаевское слово крепкое, запомни это. ...Миша и Лида учились в одном классе, дружили, частенько вместе готовили уроки, играли после школы во дворе и, казалось, знали друг друга целую вечность. Миша видел Лиду девочкой-замарашкой с пальцами, испачканными чернилами, видел ее в слезах после полученных «неудов», видел беспомощную у доски на уроке географии, которую она не любила... Все изменилось в девятом классе. После долгих летних каникул, когда все разъезжались кто куда, вдруг оказалось, что многое изменилось. Изменилось серьезно, качественно, безвозвратно. Михаил подошел поздороваться к Лиде. Она ли? За лето вытянулась, в чертах появились мягкость, женственность. Глаза — о таких говорят, что они с поволокой. А волосы красивыми крупными тяжелыми кольцами ложились на плечи. Как же можно было не замечать ее раньше?.. Вернулся из школы сам не свой. Потрясенный. Уже не сомневался, что любит. А она? Вдруг нет? Теперь это главный вопрос жизни. С кем посоветоваться? С товарищами? Так они же поднимут на смех, а еще хуже — проговорятся. Спросить у мамы? Михаилу впервые стало ужасно интересно, как познакомились его родители, с чего началось у них. Отец тихий, медлительный молчун. Мать говорлива, подвижна как ртуть, скора и на дело, и на слово решительна. Михаил решил схитрить и задать, как ему казалось, окольный вопрос: — Мам, скажи, когда ты влюбилась в первый раз? — В четырнадцать лет! — Разве девочки в этом возрасте влюбляются? Мария Ивановна рассмеялась. — О ком из твоих подруг речь? — Да нет! — поспешил разуверить ее Михаил. — Это чисто теоретическое любопытство. У нас в классе мальчики расселись с девочками, вот и все. — А ты с какой девочкой оказался рядом? — Пришлось сесть рядом с Лидой Маркиной...