Павлу стало тошно, гадко, страшно. Боже мой, что же делать, что делать-то? Почему тупик? Первый брак по дурости, по неопытности, хорошо, хоть без детей. С работой ерунда. Впереди — пустота. Мать с отцом, вижу, косятся на меня: они правильные, а я не так живу. А что значит так? Выдумали люди себе правила: это хорошо, это плохо; так можно, так — нет. А можно, хорошо ставить преграды на пути молодым ребятам, полным надежд, желаний, сил? Нет, на́ тебе 120 рублей после вуза и будь счастлив, дружок, корми семью как знаешь или не женись. Ну почему все так трудно, почему все так неправильно в его жизни, почему? Есть ведь везучие ребята: Венька Крюков вон как устроился — пятый год в Женеве пребывает с распрекрасной своей женой. А все ее папочка устроил. Коля Станков, бездарь из бездарей, а процветает, телеинтервью берет у знаменитостей. Так ведь тетка-то у него известно кто! А мой папаша с принципами: я, мол, сынок, сам все, вот этими руками, и ты давай. Так ведь время-то другое, папаша! Какая-то страшная, отчаянная злоба закипала в душе Павла. Он готов был винить целый свет в своих неудачах. Казалось, он ненавидел всех — и чужих, и самых близких — за то, что теперь один на один с собой должен сделать выбор. Отказаться сейчас значило потерять навсегда Диану. А он ее любил. Это было странное чувство — какое-то обжигающее, повелевающее, сковывающее волю. Да, вот и пришел мой час очнуться. Плохо, когда приятные сны больше не снятся и по ночам мучают кошмары. Что ж, надо попробовать. Все будет зависеть от меня самого — посмотрю, по крайней мере, чего я стою. Да и вообще надо хоть раз в жизни испытать какое-нибудь острое ощущение, влезть в авантюру. Пора стать настоящим мужиком. Так он и объявил Диане. — Наконец-то я слышу речи не мальчика, но мужа! Поезд тронется, все ляжет по полкам. Всему свой срок... Я так верю в тебя, дорогой, в нас... Начали рушиться препятствия, которые издали выглядели несокрушимыми. Павел и Диана вернулись в Ленинград. Жили пока в оставленной бывшим мужем Дианы квартире, за которую предстояло еще выплатить немалый пай. Павел порывался занять где-нибудь денег, очень не хотелось оставаться должным Алояну, но Диана успокоила его: — Он очень порядочный человек в денежных делах, не волнуйся. Приехал Погребинский, стал торопить Павла с принятием окончательного решения насчет нового дела. Бегун предлагал открыть в одном из совхозов цех по консервированию продуктов: все на полной законности и, что немаловажно, дело хорошо знакомое Погребинскому. Но это сопряжено с трудностями: слишком громоздки перевозки. Диана послала Гарика за консультацией к своему бывшему супругу. — Решила Дианочка собственное дело завести? — рассмеялся Алоян. — К тому все и шло. Надеюсь, не ты мой заместитель? Погребинский уловил в его вопросе не столько досаду, сколько насмешку. Ответил в такт: — Бог миловал! — Именно миловал! — подтвердил Алоян. — Особа деловая! А ты на каких же ролях? Таскать каштаны из огня? — Я хочу, чтобы продукция в портфеле помещалась. Мал золотник, да дорог! — ответил гость, пропустив мимо ушей очередную насмешку. — Слово «золото» пусть из твоего лексикона навечно исчезнет. Делец и золото — это все равно, что порох и огонь. Можно посоветовать линейки, гребенки, да очень уж неходовой товар. Неплохо зубные щетки, а еще лучше всякие броши, запонки, колечки со вставками под янтарь. Если четко следить за модой, такой товар найдет сбыт... Но под какой крышей это производить? Установки нужны, плавильные печи, прессы... — Совхоз. Колхоз. Алоян усмехнулся и отрицательно покачал головой. — Придется поискать дурака директора или председателя! — А ему чем плохо? Всегда будет иметь дополнение к бюджету! — На это-то они падки, да уж больно смешно в совхозе делать латунную бижутерию. А удобная вещь! Латунь можно покупать, например, в магазинах «Юный техник». Очень важный момент! Сырье — вот главный вопрос! В нем заключена вся погибель! Не укради сырье! Если случайненько спутаешь свое сырье и сырье производства — пиши пропало! Один килограмм латунной ленты стоит что-то около рубля... Скажем, на брошку уйдет пять грамм. А каждая брошка стоит два рубля. Тогда двести брошек вы получаете за рубль, а продаете их за четыреста. Но это, мальчики, никак не может быть вашей чистой прибылью. Реализация! Еще один момент вечности! Все усилия ничто, если нет реализации через магазины и палатки. Производственные расходы... Грубо, я отвел бы на них примерно одну треть. Итого, на один рубль вы имели бы прибыль в сто рублей... Есть смысл немного приукрасить латунь. Технически это сложно, но разрешимо. Из полистирола можно изготавливать ягодки под янтарь. Изделие поднимается в цене на рубль, но в результате ваша прибыль составит двести рублей на один вложенный. Рассуждая о различных деталях производства, он одновременно производил расчеты на микрокалькуляторе. Закончив, произнес: — Консультация стоит денег! Мне надобно было бы получить с вас тысячу рублей за совет. Погребинский присвистнул. Алоян усмехнулся. — Но на первый раз прощаю. Все равно, если вы этим займетесь, неизбежно придете ко мне! Без меня вам тут не ступить ни шагу. Тогда и сочтемся... Погребинскому идея понравилась: Алоян предложил малые габариты и удобную транспортировку продукции. Павел утешился тем, что хотя бы здесь его способности пригодятся. Нужно искать крышу: совхоз или колхоз, и Погребинский помчался на поклон к Карачаеву. Тот, как всегда, осторожничал. Поговорить выехали за город, в рощицу, дабы не было вокруг посторонних глаз. — Как с отцом? — спросил главбух. — Убийц нашли? — Нет... — Плохо! Пока дело совсем не распутают, будешь маячить под взглядами милиции. — Я к его делу никакого отношения не имел и ничего не знаю. А знал бы, то помог бы милиции... Карачаев пристально взглянул на Погребинского: — Надо было бы помочь! Обязательно! — Не в силах! — Ладно! Свяжу тебя с нужным человеком! Что я буду иметь? — Как скажете! — с готовностью отозвался Погребинский. — Адресок стоит тысячу рублей... Погребинский опустил руку в карман, Карачаев остановил его. — Не спеши! Я уже говорил, что в таких делах — все на честности. Пойдет дело, будут деньги, тогда и рассчитаешься! А вдруг я захочу продукцией взять? Я, что же, не понимаю всех сложностей с консервными банками? Ты ловко придумал, как уйти от транспортировки. А расходы по транспорту — это же треть прибыли. Так-то! Есть между Москвой и Ленинградом тяжкие места для сельского хозяйства. Не на чем там деньги делать! Они согласятся и с галантереей, хотя затея, прямо скажем, для сельской местности диковатая! — Ну, а на правах пайщика у вас нет желания, Василий Васильевич? — Поглядим, всякому овощу свое время, Гарик. Погребинский никогда не слыхал о таких местах, через которые ему пришлось добираться до совхоза. Совхоз назывался «Воронки», озеро — Вороньим, село — Воронихой. Вот откуда приходила на консервный заводик в Умань клюква, морошка, брусника, вот откуда привозились грибы. Мощенная булыжником, покрытая грязью дорога словно прогибалась под тяжестью грузовика, колыхалась, как волны. Клюквенники — не окинешь глазом. По сторонам стояли стеной сосновые боры. Но эта прелесть была чужда Погребинскому — он уже несколько раз подумывал, не повернуть ли обратно. Обрекать себя на жизнь в такой глухомани? Но останавливало очень веское соображение: в эту глухомань милиция за три года не доскачет... Все здесь для Погребинского, природного горожанина, выглядело неприветливо — даже озеро, огромное, голубое, не радовало его. Он побоялся бы купаться в нем, хотя прекрасно плавал. — Что на заводе? Заказ привез? — спросил директор совхоза Андронов. — Я не с заказом... Карачаев записку передал. Погребинский протянул листок из ученической тетради. Записка лаконичная: «Иван! Верь ему, как мне. Вас. Вас.» — Ну-ну! — проворчал Андронов. — Что нужно? Опять брусники? — Бывала и брусника! — с намеком ответил Погребинский. — Как у вас в совхозе с рентабельностью? — Плохо! — Есть предложение! Открываем у вас подсобный цех. — Ложки-плошки? — засмеялся Андронов. — Нарезать ложек и плошек много можно. Если есть художник — то и раскрасить... А скажи, какой в том прок? У нас в области все магазины завалены этим добром. Копеечное дело... — Копейка рубль бережет, — поправил его Погребинский. — Но можно кое-что придумать и повеселее. Рвать из рук товар будут. — Ну? — Ювелирные изделия без драгоценных металлов. На рубль вложенного сырья совхоз получит четыреста рублей чистого дохода. Транспортных расходов никаких, оборудование окупится в несколько дней, оплата труда — на четыреста рублей прибыли возьмет всего лишь процентов пятнадцать... Латунная проволока, латунная лента и полистирол... Погребинский ждал вопроса, к которому в последнее время начал привыкать: «А что я буду иметь?». Андронов внимательно посмотрел на него: — У нас сбруй для лошадей нет... — И не будет! — ответил Погребинский. — Если делать сбрую, стоимость сырья составит восемьдесят процентов, да плюс пятнадцать процентов оплата труда... Пять процентов прибыли? Какой смысл? Погребинский все еще ждал вопроса от Андронова, что он будет иметь? Но Андронов так вопроса не ставил. «Умный человек! — решил Гарик. — Осторожный, не то что галантерейщики!» — Итак, на рубль — четыреста... Сколько нужно времени, чтобы изготовить твои цацки? — На потоке — в неделю несколько тысяч! Какая девчонка не купит за два рубля брошку с подделкой под янтарь? Галантерейщики на этом товаре план делают! — Кто же этим будет заниматься? — Я и мой дружок! Художник! Надо только помещение и рабочих человек пять. Один этот цех даст дохода больше, чем весь совхоз... Андронов вдруг улыбнулся. — Идет! Но если продукция не найдет сбыта, то придется вам с художником на другую работу переходить. Тогда не жалуйтесь и не плачьте!