– Секундант? Какой секундант? – Технический специалист по юмору, который редактирует окончательную постановку миниатюры, выбрасывает ненужное, докручивает гайки, отлаживает эффекты, подчеркивает оттенки интонации и следит даже за выражением глаз комика. Смешить – дело тонкое. А как известно, где тонко, там и рвется. Артисты так погружены в работу, что не замечают присутствия Лукреции. Неожиданно Феликс Шаттам вскрикивает: – Черт! У меня пропал голос! Боб, опять! Я не могу говорить! Я пропал! Врача! Громкоговоритель верещит: – Больше ждать нельзя! Двадцать пять минут опоздания! Публика неистовствует и топает ногами: – Фе-ликс! Фе-ликс! Артист взмок от отчаяния. – Это невозможно! Катастрофа! У меня пропал голос! Я не могу выступать, верните им деньги! – Принесите ему меда! – кричит секундант. Пожарный Тампести убегает и возвращается с большой желтой банкой. Феликс съедает одну, две, десять ложек меда. Он пытается что-то сказать, но лишь хрипит, как осипший соловей. Он опустошает банку, пытается прочистить горло, но это заканчивается приступом кашля. – Надо возвращать деньги! – твердит он, побагровев от волнения. – Ладно, пора применять сильнодействующие средства. Я вызываю врача! – говорит Боб. Лукреция в растерянности наблюдает за ними. – Возвращайте деньги! Все отменяем! Я не могу говорить, у меня пропал голос! – повторяет Феликс. – Сейчас придет врач, – подбадривает его Боб. Пожарный шепчет Лукреции: – Не волнуйтесь. Каждый вечер одно и то же. У него от страха парализует голосовые связки. – Они действительно все отменят и вернут деньги? – Да нет, конечно. Это все психология. Переклинило его. Комики – самый легковозбудимый народ в мире. Нервы вечно на пределе, нескончаемые жалобы и боли во всем теле. Но хотя все это происходит только в его воображении, снять стресс без врача не получается. – Где этот чертов врач? – рычит Боб. Наконец появляется старичок с огромной сумкой. – Как вчера, доктор. Как вчера. Врач явно смущен. – Вы знаете, что этого нельзя делать. Ежедневное применение кортизона опасно – возникает привыкание. Это не игрушки! Зал вопит: – Фе-ликс! Фе-ликс! – У нас нет выхода, доктор. Приступайте! Врач достает шприц, наполняет его лекарством и втыкает иглу в горло Феликса, туда, где находятся голосовые связки. Вытирает ватным тампоном красную капельку. – А-э-и-о-у. Шла Саша по шоссе и сосала сушку. Ба-бе-би-бо-бу, бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа. Зал продолжает неистовствовать. Громкоговоритель оживает: – Утихомирьте зрителей! Начинаем! Молодая журналистка остается за кулисами и смотрит выступление. Сцена освещена, пурпурный бархатный занавес разъезжается под аплодисменты публики. Феликс Шаттам, ставший после смерти Дария Возняка самым популярным юмористом Франции, начинает первый скетч. – Ну, друзья, долго же вы собираетесь! Сколько вас можно ждать? – произносит он голосом президента республики. Зал смеется. – У меня для вас две новости, хорошая и плохая. Хорошая: выступление началось. Плохая: вам придется терпеть меня целых полтора часа. Но это все-таки не пятилетний срок. Зал взрывается хохотом. Секундант Боб облегченно вздыхает. Феликс вызвал две первые волны смеха, самое трудное позади. Теперь все пойдет как по нотам. Он следит за выступлением с хронометром в руках. К Лукреции подходит пожарный. – Я не люблю имитаторов. Как правило, в обычной жизни эти люди безлики, вот и поют с чужого голоса. – Я знал всех комиков моего времени, они ведь выступали здесь… – Кажется, пожарный решил пуститься в воспоминания. – Дарий чем-то напоминал Колюша, а Феликс больше похож на Тьерри Лелюрона. Кстати, жен обоим нашел их агент Ледерманн. Лукреция пытается слушать скетч, но пожарный невозмутимо продолжает: – Быть имитатором – это болезнь. У них раздвоение личности. Но их не лечат, а наоборот… Им платят за то, что они выставляют свою патологию напоказ! Лукреции это кажется забавным, и она думает, что пожарный не так уж далек от истины. Смех в зале затихает и возникает вновь, как океанский прибой. Волны становятся все выше, и последняя накрывает весь зал. Зрители встают, начинается овация. – Еще! Еще! Феликс! Феликс! Комик бросает взгляд на Боба, который жестом дает понять, что время еще есть. Феликс не заставляет себя упрашивать. Он читает еще два скетча, изображая папу Римского и президента США. Полный триумф. Кланяясь, Феликс напоминает, что будет участвовать в шоу, посвященном памяти Дария, которое состоится здесь же, в «Олимпии». Пурпурный занавес закрывается. Артист с трудом протискивается к своей гримерке сквозь толпу поклонников, требующих автограф. Служба безопасности оттесняет их к выходу и обещает, что Феликс выйдет к ним. Когда коридор пустеет, Лукреция подходит к Бобу, стоящему перед гримеркой, и просит разрешения взять интервью для «Современного обозревателя». – Феликс устал. Его нельзя беспокоить, поговорите завтра с его пресс-атташе. Лукреция хватает Боба за запястье, выворачивает ему руку и врывается в гримерку. – Что вы делаете? – удивленно восклицает Феликс, который снимает грим перед зеркалом. – Я журналистка. Хочу задать вам несколько вопросов. – Сейчас совсем не подходящее время. Боб уже входит с угрожающим видом, он готов вызвать службу безопасности. Лукреция быстро перебирает список ключей. Деньги? Нет. Секс? Нет. Слава? Нет. Умение слушать? Нет. Только что у него был припадок паники. Этот человек живет в страхе. Страх – вот отличный ключ. Она поворачивается к комику. – Я пришла спасти вам жизнь. Здесь умер Дарий, и это не было несчастным случаем. Вы тоже погибнете, если не поможете мне! Феликс испытующе смотрит на нее, затем разражается хохотом и обращается к Бобу, которому по-прежнему не до смеха: – Отличная шутка! Господи, кажется, я поняла! Юмор – вот правильный ключ. Значит, я ошибалась. Есть юмористы, которые любят смеяться. — Что ж, хорошо. Я дам интервью, но при одном условии: вы рассмешите меня еще раз.