– Дайте мне его зал. – Нет, не могу. На него приходят девяносто человек, которые уходят разочарованными. А на тебя пять, хотя они остаются довольны. Закон чисел на его стороне. Закон сборов, во всяком случае. А для меня это самый важный показатель. Ты, наверное, самый остроумный и талантливый артист из всех, что выступали в этом театре, но люди об этом не знают, потому что о тебе не говорят средства массовой информации. А слухи, увы, распространяются медленно. Пойми и ты меня. Я возьму Бельгадо. – Николя Бельгадо? Но у него все шутки ниже пояса! – Может быть, но он нравится молодежи, и его начали показывать на популярных каналах – видимо, потому, что тема «ниже пояса» нарушает запреты. Бери с него пример, попробуй более «запретный» юмор. – Может, некрофилию? Люди, которые трахаются с трупами, для вас достаточно запретны? – Почему бы и нет! Я серьезно, Себ. Юмор должен потрясать устои. «Ниже пояса» – это просто, но и до этого надо было додуматься. Николя занял свободную нишу. Себ глубоко вздыхает. – Если вы меня оставите, я отдам сто процентов сборов. Директор ласково кладет ему руку на плечо. – Это непрофессионально. Ты нищенствуешь. Я не могу заставить тебя работать бесплатно. Ты же не собака! – Я так решил. Я слишком люблю сцену и не могу ее покинуть. – Но у меня тоже есть совесть. Я не могу обирать бедных талантливых комиков. – Да, ведь вы даете сцену богатым бездарным комикам, которым она вовсе не нужна. Вы же знаете, Николя Бельгадо – сын производителя сахарной свеклы. Он выступает, чтобы хоть чем-то себя занять. А на телевидение он пролез благодаря связям отца, который покупает рекламное время. – Ну вот, ты становишься злым, собираешь сплетни про коллег. Однако ты забываешь: не хочу тебя обидеть, но, когда тебя показывают по телевизору, ты производишь впечатление… совершенно заурядного человека. Лицо Себа искажается от самого страшного оскорбления, которое только может услышать профессиональный юморист. – Послушай, Себ. Вот тебе дружеский совет: продолжать карьеру в твоем случае – это просто продлевать агонию. Затаившись в последнем ряду, Лукреция, не дыша, слушает их разговор. Себастьян Доллен хочет что-то сказать, открывает рот, потом, очевидно передумав, уходит, тяжело ступая. Лукреция бесшумно встает и следует за ним. Себастьян Доллен заходит в ближайшее кафе, здоровается с несколькими знакомыми. Хозяин тепло приветствует его. Комик садится за стойку и требует водки. – Прости, Себастьян. Ты мне и так должен больше тысячи евро. Хозяин указывает на объявление, висящее над бутылками: «Мы не отпускаем в кредит, чтобы не терять друзей». – Всего одну рюмку! У меня был тяжелый день… Я дам тебе бесплатные билеты на свое следующее выступление. – Я уже был на твоем выступлении. С сыном. Ему не понравилось. – Да ему же три года! Он все время плакал. И кстати, сорвал спектакль. Хозяин непоколебим. – Вот именно. Юмористическое шоу не должно вызывать слезы у детей. Может быть, тебе что-то поменять в своем творчестве? Хозяин смотрит на комика, и его начинает терзать совесть. Он достает бутылку водки и наливает стакан до краев. – В последний раз. Через час Себастьян Доллен, пошатываясь, выходит из бистро, которое тут же закрывается. Хозяин явно не сдержал слово. Комик прислоняется к дорожному указателю и рушится вместе с ним на землю. Никто не пытается поднять его, и он лежит на тротуаре, словно тряпичная кукла. Молодой человек в кепке подходит к Себастьяну, делает вид, что хочет помочь, и запускает руку ему в карман, чтобы стащить бумажник. Лукреция догоняет парня в кепке. Она хватает его за плечо, наносит сильный удар в живот. Пока вор, согнувшись пополам, хватает воздух ртом, она забирает у него бумажник и возвращает владельцу, который все еще валяется под фонарем. Себастьян Доллен открывает один глаз и вместо благодарности произносит: – Он все равно пустой. Лукреция помогает комику встать. Он шатается и опирается на ее плечо. – Я видела ваше выступление и слышала разговор с директором. Я журналистка и… Он резко отталкивает ее, едва не падает, но все-таки удерживается на ногах. – Куда вы лезете? Оставьте меня в покое! Я не нуждаюсь в вашей жалости! Лукреция отмечает, что ключ «сочувствие» не работает. Чтобы завоевать доверие этого выпавшего из гнезда птенца нужно что-то другое. Помогу ему катиться вниз по наклонной плоскости. – Можно угостить вас стаканчиком? Это успокаивает. Себастьян Доллен хочет отказаться, но ему не хватает силы воли. – Я, кстати, еще и голодна, – говорит Лукреция. Она находит индийский ресторанчик, еще открытый в этот поздний час. Себастьян падает на стул, Лукреция заказывает бутылку вина. 13,7 градуса. Это развяжет ему язык. Себастьян Доллен залпом выпивает целый бокал. – Мне не нужна помощь, – бормочет он. – И уж во всяком случае, от журналистов. Ик. Они не сделали мне ничего хорошего. Всегда игнорировали меня, пренебрегали моей работой. Они могли бы меня спасти, но не захотели! Так оставьте теперь меня в покое! Уже слишком поздно. – Скажите, Себ, сколько дней вы не ели? Его выступающие скулы и худая фигура говорят о вынужденном посте. Лукреция заказывает курицу тандури и сырные лепешки. – Я не голоден. Лукреция снова наливает ему полный бокал бордо. – Что вам нужно? – спрашивает Доллен. – Я готовлю репортаж о смерти Дария. – Надоело, со всех сторон только о нем и слышно! Говорите обо мне, это единственное, что меня интересует. – Но его смерть наверняка взволновала вас? – Да уж, взволновала – так взволновала! Он усмехается. – Я страшно рад, что этот урод подох, что его сожрут черви, что он сгниет! Я бы с удовольствием помочился на его могилу! С этими словами Себастьян Доллен выходит в туалет. Через некоторое время он возвращается в зал, застегивая на ходу ширинку. – Вы были с ним знакомы? – спрашивает Лукреция. – Да, и это было незабываемое знакомство! Он пришел на мое первое выступление. Я усадил его на лучшее место. Я заставил публику аплодировать ему! «Сегодня нам повезло, вместе с нами в зале находится гениальный комик, Циклоп, сам Великий Дарий!» Он встал, и все зрители, мои зрители, ему хлопали! Я тогда собирал залы на сто пятьдесят – двести человек. После спектакля он сказал (мне врезалось в память каждое слово): «Мне понравились три твоих скетча, я буду их исполнять». Я подумал, что не понял его, и спросил: «Вы хотите их купить?» А он ответил: «Нет, идеи принадлежат всем, я возьму их себе, вот и все». Я возразил: «Но эти скетчи написал я. Я их создатель». А он положил мне руку на плечо и сказал: «Идеями должны распоряжаться не те, кому они пришли в голову, а те, кто может донести их до зрителя. Если бы скетчи могли сами принимать решение, они выбрали бы не тебя, ничтожного, никому не известного комика, а меня, великого Дария, знаменитого артиста, который может обеспечить им лучшую жизнь. Поэтому не будь эгоистом, считай свои скетчи детьми, которые хотят сменить семью и стать богатыми и счастливыми». Себастьян Доллен словно заново переживает эту сцену. Официант в тюрбане и тапках с загнутыми носами приносит курицу тандури, и комик жадно набрасывается на еду. – Я помню, он еще сказал: «Представь, что я щедрый приемный отец. Я воспитаю твоих детей, осыплю их подарками и прославлю на весь мир». Я ответил: «Нет, я не позволю украсть моих детей». Тут его тон совершенно переменился, он стал угрожать: «Думаю, ты не понимаешь, с кем говоришь! Что ж, будь по-твоему. Я хотел по-хорошему, но тебе не нравится честная игра. Я все равно отниму у тебя то, что мне нужно. А будешь мешать, сверну тебе шею». – Вы ни с кем его не путаете? – с сомнением спрашивает Лукреция. – Вы считаете, такое можно выдумать? Я говорю о Циклопе. О человеке с горящим сердечком в глазу. О любимце толпы. Лукреция пристально смотрит на него. – В это трудно поверить… Но продолжайте. Что же было дальше? – говорит она, записывая слова Себа, чтобы показать ему: информацию, полученную от него, она считает важной. – Дарий, как и обещал, начал практически слово в слово исполнять три скетча из моего репертуара. В залах на несколько тысяч зрителей. Сволочь. Он все предусмотрел и, видимо, записал их на мобильный телефон во время моего выступления. Три моих лучших скетча! С тем же успехом он мог прийти в картинную галерею, украсть три знаменитых полотна, а потом продать их. Чистый, неприкрытый грабеж! Себ роняет на пол вилку. Под неодобрительными взглядами остальных посетителей он поднимает ее и вытирает салфеткой.