— Интересно, с чего начались эти слухи? — попытался я увильнуть от ответа. — О, ты все знаешь и не хочешь мне сказать! — возмутилась она. — Обещаю, я никому ни слова. — Даешь честное слово? — Питер, ну расскажи! Ведь ты был там. Ты видел, как все случилось, верно? — Действительно, я видел, как все произошло. — Я поставил пустой бокал на ограждение пирса и обнял ее за талию, но она тут же стряхнула мою руку. — Рассказывай! — Я тебя не привлекаю? — Тебе бы следовало знать, что мужчины нас, женщин, совсем не привлекают, — высокомерно бросила она. — Нас интересует только домашнее хозяйство, да еще к тому же наши сексуальные инстинкты полностью развиваются только к концу третьего десятка. Так что я слишком молода, чтобы реагировать на такие вещи. — Зато я уже слишком стар. Мужчина, как общеизвестно, достигает пика сексуальности в шестнадцать лет, потом с возрастом этот пик неуклонно снижается. Так что я давно уже миновал максимум… скажем так, своих эротических возможностей, когда мне достаточно было малейшего… — О, Питер, расскажи мне или я закричу! Ее любопытство положило конец нашему диалогу в духе Кинси. Последнее время в наших кругах стало модно вести себя в строгом соответствии с открытиями этого ученого, и мы действовали и чувствовали примерно так же, как большинство других. Я был практически готов перейти к действиям, описанным в главе, посвященной предварительным ласкам, приводящим к оргазму без обладания; но, к сожалению, моя партнерша, как все здоровые девушки, слишком увлеченная убийством, и в самом деле принялась кричать. — Ради Бога, замолчи! — нервно бросил я. К счастью, на террасе оставались только вконец набравшиеся гости. Трио младших клерков из захудалых банков с восторгом аплодировало ее первому крику; парочки на пирсе были настолько заняты своими делами, что якобы ее не слышали. — Так ты расскажешь мне? — спросила она, набрав воздуху, чтобы закричать погромче. — Да нечего рассказывать. Миссис Брекстон выпила четыре таблетки снотворного, пошла купаться и утонула раньше, чем мы сумели до нее добраться. — А зачем она приняла четыре таблетки снотворного? — Этот вопрос повис над головами, как Фемистоклов меч. — Дамоклов, — поправила она, продемонстрировав достоинства классического образования. — И кто ей дал таблетки? — Неизвестно. — Или она сама их выпила? — Я тоже так думаю, но полиция считает иначе. — Они думают, что ей их тайно дал Поль Брекстон? — Или кто-нибудь еще… хотя почему именно четыре таблетки? Это же не смертельная доза. Если с ней действительно хотели разделаться, для надежности понадобилась бы дюжина. — Это очень хитро задумано, Питер, и дураку ясно. Она собиралась купаться: что могло быть умнее, чем дать ей снотворное, чтобы затуманить ее сознание? И в результате она попала в это ужасное течение! — Я мог бы придумать куда умнее. Между прочим… — я опять положил ей руку на талию, но она совершенно не отреагировала. — С другой стороны, не думаю, что можно было знать наверняка, пойдет ли она купаться. Ужасно интересно, верно? И случилось не с кем-нибудь, а с Брекстонами. — Пойдут неприятные разговоры, — сказал я, привлекая ее еще ближе к себе и чувствуя ее свежий теплый запах, отдававший лилиями. — Что тебе взбрело в голову, Питер? — Да не в голову… — Все мужчины одинаковы — грязные грубые животные. — Ты бы предпочла меня встретить шестнадцатилетним мальчиком? — И что бы я стала с ним делать? — Скромно побудила бы меня накинуть вуаль на… — Это будет во всех газетах, верно? — Что? Про шестнадцатилетнего… — Нет, ты просто идиот. Про смерть миссис Брекстон. — Ну, конечно… — Для тебя ведь это просто замечательно! Это же твоя работа, верно? — Меня нанимали не для того, чтобы заниматься смертью миссис Брекстон. Едва я это сказал, как сам поразился скрытому смыслу этих слов. Дико, конечно… но тем не менее могла миссис Виринг предчувствовать какие-то неприятности и пригласить меня заранее, на всякий случай? Она была из тех людей, которые могут заглядывать вперед: своеобразная комбинация Хетти Грин и пьяницы. Тут мне пришло в голову, что именно она может оказаться тем человеком, который помог ее племяннице перейти в лучший мир. Правда, мотив был неясен, но тогда я не знал мотивов и других… Все эти люди были для меня чужими. А на такой поступок миссис Виринг была вполне способна — в ней сочетались безумие и методичность, очень странная комбинация. Мысль казалась вполне здравой. Лиз заметила мою неожиданную задумчивость. — О чем ты думаешь? Обдумываешь способы меня соблазнить? Я фыркнул. — Что может быть на свете более неблагородного, чем женщина? У тебя нет ни малейшего чувственного интереса к представителям мужского пола, даже к такому прекрасному экземпляру, как я, и в то же время ты днем и ночью думаешь, когда же тебя соблазнят… — И о ведении домашнего хозяйства. Маленькая двухкомнатная квартирка в поселке Питера Купера. Холодильник, набитый продуктами… Детское питание от фирмы «Клапп» и симпатичный толстенький малыш, периодически писающий в специальной детской кроватке «Беби-лерой» за четырнадцать долларов девяносто пять центов от фирмы «Мейки». — Боже мой, ты совершенно созрела для замужества! Лиз загадочно улыбнулась: — Мы все созрели. Дело в том, что я веду колонку для молодых супружеских пар в одном из журналов Нью-Йорка, конечно не в «Харперс Базар». Нечто для более среднего класса. Они хотят, чтобы я описывала блаженство за тридцать пять долларов в неделю. Просто не представляешь, какой я буду хорошей женой! — Для замужества нужно нечто большее. — Чем тридцать пять долларов? Да, тут я с тобой согласна. Полагаю, мне понравится кто-то очень богатый. Но серьезно, Питер, ты же не веришь, что Брекстон убил свою жену, не правда ли? Я хочу сказать, что это просто ни на что не похоже… — Я не знаю, что думать. На тот момент это была, пожалуй, моя самая ясная и самая точная фраза. Потом я потребовал, чтобы она поклялась держать все в тайне, и мы вернулись обратно. Там уже дым шел коромыслом. Самые славные люди разошлись по домам. Один джентльмен свалился с ног в туалете (припоминаете историю с покойным Хью Лонгом в мужском туалете Лонг-Айленда несколько лет назад?), муж и жена обнимались в темном углу (правда, это был муж другой женщины и жена другого мужчины). Компания студентов, симпатичная шайка загорелых бездельников, распевала во все горло, чувствуя себя до предела счастливыми, и строила планы дальнейших действий, которые сводились к широкомасштабной атаке на Саутхемптон. Я уже слышал скрип тормозов, скрежет металла машин и звон разбиваемых стекол… Что делать — молодость! И молодость в весьма подходящей форме Лиз Бессемер принадлежала в эту ночь мне. Ее дядюшка с тетушкой отправились домой. Парни, пытавшиеся бороться со мной за ее расположение, либо исчезли с оказавшимися под рукой более доступными девицами, либо уныло бродили среди припаркованных автомобилей. — Давай прогуляемся в Монтаук! Эта блестящая идея пришла в голову Лиз в тот момент, когда мы медленно двигались по танцплощадке, вальсируя под фокстрот. У меня не было никакого чувства ритма, и, кроме того, я умел танцевать только вальс, что и делал под любую музыку. — Пешком? — Я поведу машину, у меня тут машина… По крайней мере, я надеюсь. Тетушка наверняка отправилась домой с нашими гостями… Тетушка действительно отправилась домой на машине гостей, оставив в наше распоряжение прекрасный «бьюик» с откидным верхом. Лиз скользнула на место водителя, я расслабился рядом с нею, и мы стремительно помчались по центру длинного шоссе, идущего параллельно дюнам на протяжении всей дороги до Монтаука, конечной железнодорожной станции Лонг-Айленда. Луна нас буквально слепила, светила нам прямо в глаза. Остановились мы задолго до Монтаука. По моим указаниям мы свернули с дороги и прочертили длинный след по песку, оканчивавшийся в Атлантическом океане. Между двумя дюнами, в миле от ближайшего погруженного в темноту дома, мы предались радостям любви. Мне никогда не приходилось видеть подобной ночи. Небо заполнили все звезды, какие только можно видеть в наших благословенных широтах, и повсюду, по всему небу, дождем сыпались метеориты. Когда все было кончено, мы продолжали лежать рядом на песке, еще хранившем тепло солнца, и смотреть на звезды, метеориты и луну. Соленый ветерок с моря овевал наши обнаженные тела. Лиз вздрогнула, я ее обнял и прижал к себе… Она в моих объятиях казалась удивительно легка… — Мне нужно домой, — сказала она, и голос ее был тих и больше меня не дразнил. — Скоро утро. Мы оба некоторое время подумали над этим. Она приподнялась на локте и с любопытством посмотрела на меня при свете луны. — О чем ты думаешь? — Ни о чем. — Расскажи.