Часть 2 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Много десятилетий спустя, когда Гор Видал признался в авторстве книг Бокса и выпустил их в одном томе, «Нью-Йорк таймс» опубликовала разгромную рецензию.
Несмотря на вереницу забавных случайностей и тот факт, что Видал не без гордости сообщил, что написал роман «Смерть в пятой позиции» всего за восемь дней, три детектива Бокса-Видала вовсе не шутка мастера и тем более не какая-то поденщина, написанная исключительно ради денег.
Несомненно, неугомонный по характеру Видал продолжал экспериментировать: ему наверняка хотелось попробовать свои силы в популярном жанре и вовсе не за тем, чтобы быть «не хуже других», а доказать себе и, конечно же, читательскому миру, что и в этом жанре он может выступить с обычным своим блеском.
Вне всякого сомнения, у него получилось. Детективы Бокса не просто разгадки лихо закрученных загадочных убийств, в них ненавязчиво, но отчетливо слышен «шум времени». В них живой и естественный отклик на злободневные события того времени — разгул маккартизма и антикоммунизма, стремление реакционных политических сил руководить США — и многое другое…
Детективы американца Гора Видала написаны в русле типичного английского канона, а в США его верным адептом был С. С. Ван Дайн.
Происходит убийство в замкнутом пространстве, потом еще несколько, причем жертвами становятся те, на которых падает подозрение; ограниченный круг персонажей, обычно тесно связанных друг с другом; туповатые и иногда откровенно смешные служаки-полицейские — все это есть в романах Видала.
Гибель примы балетной труппы во время премьеры, взрыв в доме видного сенатора, убийство в загородном доме — писатель демонстративно использует каноническую сюжетную структуру.
Но Видал не был бы Видалом, если бы не внес в известную структуру нечто свое, чего никогда еще ни у кого не было.
Центральный персонаж всех трех книг, Питер Саржент Второй, не профессионал и не любитель частных расследований. Он, так сказать, сыщик поневоле, особенно в первом романе — на него в силу обстоятельств падает подозрение, хотя никаких мотивов убивать известную балерину у него нет.
Саржент — толковый и проницательный парень, откровенно циничный, любитель женщин. Его профессия — журналист и специальность по связи с общественностью научили его разбираться в людях и во многих случаях верно угадывать мотивы их поступков.
Но в отличие от, скажем, Пуаро или мисс Марпл, Саржент вовсе не взыскует справедливого наказания для преступника. Заметим, кстати, что большинство из жертв люди откровенно малосимпатичные. Саржентом движет возможная выгода — публикация эксклюзивных статей и, конечно же, элементарное человеческое любопытство.
К чести его, он своих целей никогда не скрывает. Узнав о гибели Эллы Саттон, он тут же начинает думать, каким «образом извлечь из этой трагедии пользу. Конечно, это было не слишком благородно, но я принадлежал к не слишком благородному племени людей, торгующих талантами других и использующих даже их несчастья».
В детективе часто бывает, что многие персонажи носят чисто функциональный характер, их образы практически не разработаны и не остаются в читательской памяти. Подобным грешила даже такой корифей жанра, как Агата Кристи.
Видал же и в своих детективных опытах остается выдающимся мастером. Во всех трех романах практически нет «проходных» персонажей. Большинство из них обрисовано выпукло, точно и остроумно.
Так, например, секретарша Саржента мисс Флин, строгая дама средних лет, по существу, не принимает участие в действии — он только периодически разговаривает с ней по телефону. Но как блистательно схвачен и лаконично изображен этот типаж: «Мисс Флин была, пожалуй, единственным известным мне человеком, который был способен говорить курсивом; но временами она умудрялась сделать так, что даже ее молчание звучало столь же значительно, как строчка многоточий».
А чего стоит омаразмевший от старости и постоянного пьянства влиятельный театральный критик, который путает всех и вся и за которого пишут молодые коллеги!
Читателя может удивить превосходное знание театрального, в частности, балетного закулисья, запутанных и сложных отношений в мире балета, который некогда один острослов окрестил «террариумом единомышленников».
Гор Видал не только тонкий знаток и ценитель балета: после армейской службы он два года серьезно занимался танцем, посещая балетные классы, хотя вряд ли видел себя в будущем профессиональным танцовщиком. Мир балета был для него своим, потому что он хорошо знал и дружил со многими знаменитыми балеринами, танцовщиками и хореографами, в частности с Рудольфом Нуриевым. Поэтому для него принципиально важно поиронизировать над обывательским представлением о жизни звезд балета: «Согласно общепринятому мнению, жизнь великой балерины состоит из недолгих ежевечерних порханий, после чего, сбросив балетные туфельки, она пьет шампанское в компании с воротилами бизнеса. Нет, большую часть жизни они проводят в пропахших пылью репетиционных залах или классах, репетируя и репетируя год за годом, день за днем, даже после того, как становятся прима-балеринами».
С патрицианским презрением относится Видал к правому политическому экстремизму и язвительно над ним издевается. Великолепна в своей наивной откровенности заключительная фраза в телеграмме, присланной ветеранами: «В стране истинной демократии нет места разным точкам зрения на основополагающие принципы».
Думаю, мало кому из американских писателей удалось одной фразой обнажить тот двойной стандарт, который всегда господствовал в США, — на словах защищая демократию, обладающие властью никогда не приветствовали инакомыслие…
А ведь подлинная демократия как раз и требует многообразия взглядов и точек зрения.
О двойном стандарте откровенно говорит владелец завода, производящего взрывчатку, Помрой, втолковывая Сарженту, словно непонятливому ребенку, основополагающие принципы американского бизнеса и политики (роман «Смерть на сон грядущий»): «Ведь наша страна следует одним принципам, а делает вид, что живет по другим. Предполагается, что контракты будут переданы лучшей компании, которая находится в самом прекрасном финансовом состоянии. «Помрой и Ко» — отличная компания, но существуют сотни ничуть не худших. Чтобы получить контракт, мне пришлось воспользоваться поддержкой наверху…»
Вам это ничего не напоминает, любезный читатель?
Не по таким ли «правилам» проходила наша славная приватизация?
По ходу расследования убийства крайне реакционного сенатора, пытающегося стать кандидатом в резиденты, достаточно циничный Саржент сталкивается с такими вопиющими нарушениями всех норм и правил честной политической борьбы, что даже ему становится не по себе.
Американские правые удивительно живучи — они и пятьдесят лет спустя во многом определяют политические решения, принимаемые правящей верхушкой США. Только тот, кто побывал в американской провинции, способен по-настоящему оценить такие размышления Саржента: «Я всегда считал подарком судьбы, что не родился и не рос в маленьком американском городке. Конечно, такие городишки — становой хребет нации, но какое же там царит невежество, фанатизм и скука! Я вспоминаю свое краткое пребывание в небольшой деревушке, где обо мне за спиной говорили не иначе как о «еврее из Нью-Йорка», хотя именно в тот момент я состоял в епископальной церкви. Таковы были чувства жителей глубинной Америки по отношению к чужакам».
Настороженность к «иным», «чужим», сознательное и последовательное неприятие всего, что хоть в небольшой степени, но противоречит «устоям», столь глубоко укоренившееся в американском обществе, постоянно высмеивается патрицием Видалом: «Члены клуба относились к зажиточным (но не богатым), принятым в обществе (но не знаменитым) представителям среднего класса Америки, составляющим ее основную опору. Они гордились своими старинными корнями, восходившими обычно к какому-нибудь фермеру восемнадцатого века. Их имена не были известны широкой публике, однако Америку они считали пирамидой, на вершине которой видели самих себя. Эта иллюзия поддерживалась тем фактом, что их не принимали люди богатые и известные, а сами они отказывались общаться с людьми беднее себя. Их самым любимым словом и самой высокой оценкой было «славный»… Они делили весь мир на славную и «неславную» половину и были совершенно счастливы, когда оказывались на нужной стороне этой границы. Необходимым признаком принадлежности к славной половине человеческого рода было членство в клубе и осуждение таких «неславных» элементов, как евреи, артисты, гомосексуалисты и знаменитости».
Предметом постоянных язвительных насмешек писателя является претенциозное ничтожество высшего света Америки. На страницах романов мелькает хозяйка светского салона Альма Эддердейл, достопочтенный батюшка которой сделал свое состояние на чикагских бойнях.
Уморительно смешны и сцены с «поющей» собачкой Гермионой, принадлежащей еще одной скучающей богачке.
Одним словом, сочиняя детективы, Гор Видал не изменил себе, оставаясь точным и остроумным критиком того, что он никак не мог принять в американском обществе.
С 1954 по 1964 год Видал не выпустил ни одного романа. Он на десять лет с головой ушел в работу на телевидении и в Голливуде, чтобы обеспечить себе полную финансовую независимость и потом писать что захочет, и не думать об издательских гонорарах. В эти десять лет были написаны две пьесы «Визит на малую планету» и «Самый достойный», с большим успехом прошедшие на Бродвее.
В 1964 году выходит исторический роман «Юлиан» о римском императоре, чья религиозная терпимость позволила его подданным вновь почитать древних языческих богов. Книга немедленно стала бестселлером.
Но быть может, наибольшую славу принесла писателю трилогия, посвященная истории политической жизни в США — «Вашингтон, округ Колумбия» (1967), «Вице-президент Аарон Бэрр» (1973) и «1876» (1976), а также роман о Линкольне (1984).
Перечитывая трилогию, а она, по праву считающаяся американской классикой XX века, существует в превосходном русском переводе, поражаешься многочисленным аналогиям с нашими днями.
Соответствующие страницы так и просятся в цитаты. Так, в романе «1876» один из новоявленных американских богачей безо всякого стыда заявляет: «Я не могу выносить всех этих Тилденов, Биглоу, Брайантов, это сборище старых слезливых баб, которые полагают, что мы имели бы все это богатство, эти железные дороги и фабрики, исправно посещая церковь! Черт возьми, мы получили все это, перерезая друг другу глотки и воруя все, что не было намертво прибито… И закон — это вещь, которую вы покупаете, если есть возможность… а вместе с законом и судью, если сумеете».
В эти годы в Америке завершалось строительство капиталистического общества. Герой романа, историк и публицист Скайлер, вернувшийся на родину из Европы, где много лет жил, поражен увиденным: «Тридцать лет назад я не мог даже вообразить, что в этой стране возникнет обширный и неистребимый преступный класс, так же как и ужасающая бедность, мрачно контрастирующая с невероятной роскошью тех людей, с которыми мы общались в Нью-Йорке».
А что мы могли «вообразить» тридцать лет назад?
Сегодня мы, семьдесят лет с гаком с оптимизмом строившие социализм, с тем же неувядаемым оптимизмом строим капитализм. И тут американский опыт, точно и зорко описанный Гором Видалом, для нас поистине бесценен. Хотите знать, что нас ждет, внимательно прочтите не только три детектива, но политическую трилогию умного и объективного человека и прекрасного писателя.
В заключение маленькая забавная история, которой хочется поделиться.
Вскоре после прихода к власти в СССР М. Горбачева в Москве состоялся Международный форум деятелей мировой культуры, на котором новый лидер страны изложил свою теорию «нового мышления». Среди множества именитых гостей форума был и Гор Видал. Выпала честь побывать на заседаниях в Кремле и автору этих строк. В перерывах мы много общались с Видалом и вместе обедали.
Он выступил, как всегда, с блистательной и остроумной речью, которая неоднократно сопровождалась дружным хохотом зала. Видал рассказывал о Рейгане, которого давно и неплохо знал еще по годам, проведенным в Голливуде, сообщив, что по его глубокому убеждению, Рейган почерпнул идею «звездных войн» из научно-фантастических фильмов. Закончил он следующими словами: «Если эти две великие страны — США и СССР — в ближайшие годы не пойдут навстречу друг другу, то в XXI веке жители обеих стран будут говорить по-японски или по-китайски».
Когда в перерыве я подошел к Видалу, чтобы поздравить его с прекрасной речью, он спросил меня: «А почему публика не засмеялась в конце? Как ты думаешь? Я же хотел немного повеселить их…» Ответ пришел сам собой: «Думаю, в зале начали прикидывать, не поздно ли начинать учить эти языки — они ведь очень трудные».
Дорожа знакомством с этим выдающимся писателем и человеком, я верю, что его книги будут жить и помогать нам, людям России, лучше понимать Америку…
Г. Анджапаридзе
Глава первая
1
Смерть лилипутки Пич Сенду от рук, а точнее от ног взбесившегося слона во время циркового представления в Медисон Сквер Гарден поначалу расценили как несчастный случай. С трагедией такого сорта неизбежно можно столкнуться, если приходится заправлять цирком со слонами и лилипутами. Однако спустя несколько дней пошли разговоры о какой-то грязной игре.
Я с большим интересом прочитал статью в «Дейли Ньюс». Там шла речь о каком-то разговоре с какими-то угрозами; кто-то неназванный его подслушал и отправился в полицию с поразительной историей (о ней также ничего не говорилось), в которой выдвигалось обвинение против неназванной группы людей.
Все это выглядело весьма странно.
Мисс Флин, недремлющее око моей совести и секретарша по совместительству, дама пожилая, твердая, нетерпимая и порой даже безжалостная, но с симпатичной сединой в волосах, склонилась над моим плечом, что было для нее обычным явлением.
— Надеюсь, вы не собираетесь…
— Впутываться в это грязное дело? Нет. Или, по крайней мере, не стану впутываться до тех пор, пока меня не попросят. А это весьма маловероятно — у цирка собственных людей хватает.
— Однако кто-то из работников цирка, зная вашу склонность копаться во всяких сомнительных историях и преступлениях, может обратиться к вашим услугам…
— Для этого придется сначала меня поймать. Я испаряюсь. — Я поспешно встал; она удивленно посмотрела на меня, прикидывая, не собрался ли я на самом деле избавиться от материальной оболочки; мисс Флин изучала жаргон, но ее собственный язык оставался изысканным и холодным. Пришлось пояснить:
— Я исчезаю только на неделю.
Поняв, в чем дело, она кивнула.
— Вы приняли приглашение миссис Виринг погреться на солнышке в ее роскошном поместье на Лонг-Айленде?
— Только что. Нет смысла тут болтаться. Август — совершенно мертвый месяц. У нас сейчас нет ни единого дела, с которым вы бы не справились лучше меня. — Она кивнула в знак согласия. — Поэтому я отправляюсь в Истхемптон и посмотрю, что ей от меня нужно.
— Миссис Виринг никогда не стремилась укрепить свои позиции в обществе, — мисс Флин не преминула подчеркнуть свой снобизм.
— Ну, она станет не первой престарелой дамой, которую мы представим ничего не подозревающей публике.
Мисс Флин сердито посмотрела на меня. Она не только осуждала мою склонность возиться с разными сомнительными личностями и их деяниями, но заодно не переваривала почти всех клиентов моей фирмы по связям с общественностью — амбициозных процветающих типов, стремившихся протолкнуть в прессу дело своих рук или самих себя. За исключением истории с поющей собакой, потерявшей голос, у меня были довольно твердые позиции в этом специфическом бизнесе. Однако в последнее время там наметился явный застой. В августе Нью-Йорк вымирает и все стараются убраться подальше от жары. Таинственное приглашение миссис Виринг пришло как раз вовремя.
«Насколько мне известно, Альма Эддердейл — ваша хорошая знакомая… и моя тоже… Один из ее друзей назвал мне ваше имя. Мне бы очень хотелось, чтобы вы смогли приехать в пятницу и остаться у меня на уикенд: хотелось бы поговорить относительно небольшого проекта, дорогого моему сердцу. Пожалуйста, поскорее сообщите о своем решении. Надеюсь, вы не откажете.
Искренне ваша Роза Клейтон Виринг».