Пока мы разговаривали, я готовился. — На вечер воскресенья вы устроили два алиби, на тот вечер, в который убили своего дядю. Первое было в клубе. Второе — на вечеринке у Эванса, где вы наткнулись на нас… Должен сказать, встреча оказалась неожиданной. — Вы договорились встретиться с дядей в клубе примерно в двенадцать тридцать. Вы туда приехали, а он пришел пешком… вдоль берега. Думаю, вы встретились на берегу у пляжных домиков. Поговорили, возможно, пошли от клуба к дому. Потом где-то присели, и вы ударили его по голове чем-то тяжелым… — Скажем, камнем. — Потом втащили его в дом, так как знали, что полиция занята перегоревшими предохранителями, а остальные спят. Немного выждав, вы перерезали Клейпулу горло ножом и засунули его под качалку, а нож бросили рядом, чтобы бросить новые подозрения на Брекстона. Вы были уверены: Гривс поверит, что человек с интеллектом Брекстона может оставить нож со своими отпечатками и инициалами возле трупа. — Очень хорошо, Саржент. В вашем рассказе тут и там не хватает нескольких мелких штрихов, но главное вы представляете правильно. Продолжайте. — Тогда вы вновь вернулись в клуб и появились там вторично, делая вид, что никуда не уходили. А после этого отправились на вечеринку к Эвансу. Вы не совершили ни малейшей ошибки. Я особенно нажимал на это обстоятельство. Передо мной были две возможности. Одна состояла в том, чтобы исчезнуть в тумане, рискуя получить пулю, другая — в том, чтобы атаковать его первым, до того, как он нажмет курок пистолета, который, я уверен, находился у него в кармане и был направлен мне в живот. Приняв решение, я торопливо говорил, чтобы польстить ему, сделать вид, что я считаю его совершенно чистым и для него совершенно не опасен. Он был слишком умен, чтобы попасться на эту удочку, но ему доставляло удовольствие слушать, как я его расхваливаю. — В конце концов, — сказал он, — вы единственный человек, с которым я могу поговорить об этом. Расскажите, как получилось, что вы начали меня подозревать. Ведь больше никто ничего не понял. — Мне просто повезло. Я рассказал вам кое-что, чего вы не знали, помните? Рассказал, что Элли была с Брекстоном в момент убийства Клейпула. Я знал, что убийца не мог этого знать, а другие не слышали. Вы стали быстро действовать, как я и полагал. Элли не должна была вновь прийти в себя. Ее показания спасли бы Брекстона. А ее смерть обрекла бы его бесповоротно. В этот момент вы создали вторую линию защиты, которая привела меня в восхищение. Это был разговор о налоговых проблемах Розы. Вам об этом могли рассказать ваш дядя или Элли. Вы понимали, что хозяйка — потенциальный кандидат на роль убийцы Милдред… По крайней мере, у нее был самый обоснованный мотив. Вы взяли один из ее носовых платков, рассчитывая подбросить его в комнату Элли, если что-то пойдет не так. Это должно было обвинить Розу, но либо вы забыли его использовать, либо были слишком уверены в успехе. Домой вы вернулись в полночь, в тот момент, когда меняются сестры. У вас было не более пяти минут, чтобы сделать Элли укол стрихнина, который вы предварительно взяли в ванной комнате миссис Виринг. Вы распахнули свое окно, прошли по крыше галереи в комнату Элли, открыли ее окно, повернули ключ в двери комнаты миссис Виринг, что оказалось очень удачным, так как чуть было не столкнулись с мисс Ланг. Потом начали делать укол Элли, но не хватило времени. Мисс Ланг подняла тревогу. Вы отперли дверь между комнатами, вернулись через окно к себе и сделали вид, что только что появились. — Великолепно! — Ренден явно испытывал удовольствие, слушая, какой он умный. — Только добавим еще парочку деталей. Во-первых, ключ от комнаты Элли накануне был положен под подушку Брекстона… что оказалось очень кстати. Во-вторых, вся затея с оконными рамами. Мне пришлось открывать их ножом… Я боялся, что не удастся поставить их на место. К счастью, они были настолько изношены, что свободно встали на место, после того как я их открыл. Вы также совершенно правы, когда говорите о носовом платке. Я собирался использовать его, если Элли удалось снять Брекстона с крючка. — Ваше упоминание об убийстве сэра Томаса Овербери помогло мне, — я придвинулся к нему поближе. — Дела были похожи… — Вовсе нет. Разве я упоминал об этом? Забыл… Это было неосторожно. А что еще вывело вас на меня? — Одно замечание… Вы как-то упомянули о «подходящем моменте». Не знаю почему, но это запало мне в голову. Скажу откровенно, я никогда не верил, что Милдред была убита. А Клейпул верил. Поэтому это могло быть убийством в подходящий момент, совершенным под прикрытием предполагаемого убийства и организованным таким образом, чтобы в деталях соответствовать первому якобы убийству. И наконец, прошлой ночью Лиз дала мне последний фрагмент информации, в котором я так нуждался: она видела Клейпула в клубе за несколько минут до его смерти. Никто не знал, что он был там. Она только случайно взглянула на него. А что вы тоже были там, мы знали. Картина начала складываться. Потом, когда я узнал о бостонских газетах… — Приятно было побеседовать, — он отступил на шаг. Сейчас. Сейчас. Сейчас… Я взял себя в руки и заговорил еще быстрее. И пока говорил, дюйм за дюймом приближался к нему. Я уже решился. — Но вот зачем вы его убили? Этого я никак не мог понять. Никак не мог найти подходящего мотива. — Деньги. Он был постоянным опекуном моего трастового фонда. Пока он был жив и мне не исполнилось сорок лет, я не мог даже прикоснуться к этим деньгам. Я не хотел так долго ждать. Он был очень жесток, и я всегда его ненавидел. Когда Милдред умерла, мне показалось, что возможность появилась. Другой такой никогда бы не представилось. Я начал — и это оказалось захватывающим занятием. Я всегда внимательно изучал убийства. Планировал их в голове исключительно ради спортивного интереса. И был даже удивлен, как легко оказалось осуществить такое убийство на деле… как легко оказаться в стороне от него. Я придвинулся еще на фут, причем Ренден этого не заметил. — А теперь, — спокойно сказал он, — мистер Саржент неожиданно покинет Истхемптон до заседания суда, вместе с багажом и навсегда. К тому времени, когда выяснится, что его нет и на Манхэттене, с Брекстоном будет покончено… Я сильно ударил его в нижнюю часть живота. Раздался хлопок, напоминающий звук пробки, вылетевшей из бутылки. Потянуло порохом. В первый момент, когда мы сцепились, у меня не было уверенности, что он не попал в меня. По своему военному опыту я знал, что можно получить пулю и поначалу не заметить этого. Но он все-таки не попал. Мы яростно боролись у самой воды. Ренден ругался, тяжело дыша, и сражался, как слабое, но доведенное до отчаяния животное; правда, проку от этого не было, и скоро он уже валялся навзничь на земле, едва дыша, а в плаще его темнела дыра величиной с серебряный доллар, которую он прожег, когда стрелял в меня… Револьвер валялся на песке в метре от нас. Я сунул его в карман, потом поднял Рендена и потащил в дом… В волосы его забилась морская пена, пышная, словно пивная, и он шел той же самой дорогой, которую выбрал три дня назад, когда тащил к дому потерявшего сознание Флетчера Клейпула. 4 — В приемной мисс Бессемер, — мисс Флин взглянула на меня своими твердокаменными глазами. — Ей не было назначено. — Но тем не менее я ее приму. Бедняжка… Она оказалась замешанной в торговлю белыми рабами в Джорджии. Я попытаюсь ей помочь. Ответ мисс Флин был непередаваем. Она исчезла, и через некоторое время в комнату ворвалась сияющая Лиз. — Герой! Дорогой Питер — ты герой! Когда я все прочла, то просто не поверила, что это тот же самый человек, которого я знала… Тот самый Питер Саржент, который… — Ей просто не хватило слов, и я позволил ей поцеловать меня в щеку. — Я даже не представляла, что ты такой смелый… — Ах-ах… — И такой правильный. — Лиз уселась возле моего стола и уставилась на меня. Я скромно отмахнулся. — Я просто выполнял свой долг. Мы здесь, в Южном Онтарио, понимаем, что долг важен сам по себе, даже если не сопровождается победными звуками фанфар… Глаза Лиз сузились, она задумалась. — Должна сказать, я тоже его подозревала. О, я ничего об этом не говорила, но у меня было предчувствие… Ты же знаешь, как это бывает. Особенно в ту ночь на вечеринке у Эванса, когда он убил своего дядю… У него очень близко посажены глаза. — Глаза? — Это всегда выдает: глаза и руки… Если они посажены слишком близко, это выдает преступную натуру. — Его руки тоже были посажены слишком близко? — Не смейся надо мной! Он ведь стрелял в тебя, верно? Я молча кивнул. — А потом ты швырнул его на землю и использовал приемы дзюдо, чтобы заставить признаться? — Это несколько приукрашенная версия, — потупился я, — хотя повозиться пришлось. Он конституцией напоминал хрупкого богомола, но дрался отчаянно. — Но у него был пистолет. Думаю, он угодит на электрический стул. — Заранее сказать нельзя. Возможно, в качестве линии защиты выберут умопомешательство… Особенно после того, как прочитают его записные книжки. Он все там расписал… Пишет об идеальном преступлении, очень похожем на то, что он совершил. Думаю, он своего рода маньяк… — О, это можно было сказать с первого же взгляда. Нет, точно, я знала, едва впервые на него взглянула. Нет, я не думала, что это он… Этого я сказать не могу. — Да? — Нет, я не могу этого сказать, но я действительно думала, что он какой-то странный, и теперь ты видишь, насколько я оказалась права. Ну да ладно, слушай, я никогда не видела, чтобы «Глоуб» предоставляла столько места, сколько отвели тебе… Буш должен быть просто вне себя от ярости. — Думаю, он расстроен. Это придавало бодрости, особенно при мысли о том, что колонку Элмера Буша вырезали полностью — а первоначально она размещалась на месте моего материала и гордо повествовала, как Элмер собственноручно собирал доказательства, чтобы Брекстон получил по заслугам. — А где сейчас Брекстон? — Не знаю. Думаю, сбежал куда-нибудь, чтобы пересидеть шумиху, — и жениться на Элли, когда все останется позади. Я встал и прошел в угол комнаты, где лицом к стене стояла большая картина. — Брекстон со слезами на глазах уговаривал меня взять что угодно: деньги, картины… одним словом, все, что захочу. Я перевернул холст — и на свет появилась юная мисс Ланг, еще не ставшая писательницей и несравненным автором «Бесед о книгах», абсолютно голая и торжествующе демонстрирующая свою золотистую кожу. Лиз взвизгнула от удовольствия. — Это же мисс Ланг! Я совершенно уверена. А знаешь, она совсем недурно выглядела. — Я собираюсь повесить портрет в офисе для всеобщего обозрения. И мне весьма пригодится небольшая сумма за то, чтобы держать эту картину подальше от ее конкурентов и врагов… — У нее слишком большие груди, — критически заметила Лиз, сопроводив эти слова той быстрой гримаской, какие появляются у женщин, когда они разглядывают друг друга. — Но многим нравятся именно такие, — заметил я, поворачивая портрет опять лицом к стене.