– И поспешность его отправки, в точку. – И ты планируешь убедиться во всем сама. – И я планирую убедиться во всем сама. Ох. – Значит, ты скажешь, что не видела сообщения? – К сожалению, я уже ответила на него. – Валери опустила глаза на завтрак. – Написала, что соболезную утрате и так далее. – А, ясно. Тогда у тебя просто нет повода заявиться к Менару. – Они посидели несколько секунд молча, пока она ковырялась вилкой в еде. – Послушай, – спокойно продолжил Ричард, – пару недель назад мы с ним разговаривали насчет поставки в гостиницу его новомодных йогуртов… – И? – В глазах Валери вспыхнул огонек оживления. – И ничего. Это была одна из тех вежливых бесед, которые ни к чему не ведут. – Она выглядела разочарованной, поэтом Ричард торопливо спросил: – Но ведь с тобой лично никто не знаком, так? – Так. – Тогда, проезжая мимо по пути обратно в ресторан, чтобы забрать твою машину, мы можем просто заскочить к Менарам и поинтересоваться насчет его решения… – Он самодовольно отхлебнул кофе, который был слишком горячим для столь смелого поступка. – О, Ричард! – воскликнула Валери, откладывая вилку. – Ты гений! Глава четвертая Валери так и искрилась от нетерпения, точно статическое электричество. Если накануне вечером она и была подавленной и раздраженной, то только до получения сообщения о смерти Фабриса Менара, немедленно сделав вывод о наличии, как это называли раньше, преступного умысла, учитывая скандал с веганским козьим сыром в ресторане. Эта почти детская жажда приключений заразила и Ричарда, несмотря на полное отсутствие инфантильности в его характере, чем он очень гордился. Заметив намек на интригу, Валери пришла в восторг и вела себя, будто ребенок в первый день летних каникул. Конечно, азарт погони тек в ее крови, принимая во внимание профессию охотницы за головами, которая, очевидно, пользовалась большим спросом. Приключение требовалось ей не меньше, чем очередная доза наркоману, хотя на этот раз оно долго не протянет, как и сам Менар. Ричард точно это знал и чувствовал себя слегка виноватым, придерживая информацию о слабом сердце короля сыров, о чем было известно целой округе. Как и льву в «Волшебнике страны Оз», Ричарду не хватало смелости рассказать обо всем Валери. – Хорошо спалось? – единственное, что он сумел придумать для завязки беседы, пока вел машину по той же проселочной дороге, по которой они возвращались в гостиницу вчера, но на этот раз куда осторожнее. – Что? А, да, мы отлично выспались, спасибо. – Паспарту, кажется, тоже согласно кивнул с заднего сиденья. – Хотя тебе следовало упомянуть, что все номера заняты. Я бы нашла другую гостиницу… – О нет! – Ричард сразу же понял, что его реакция походила скорее на панический вопль, чем на сдержанную реплику учтивой беседы. Эффект усилило то обстоятельство, что он оторвал глаза от дороги и машину занесло, в точности как вчера. – И слышать об этом не хочу, – добавил он, стараясь максимально похоже скопировать тон Дэвида Нивена во время перестрелки и одновременно выравнивая автомобиль. – Ну и глупо! – хихикнула Валери, заставив Ричарда покраснеть. – Зачем мужчины вообще носят парики? Осознав, что речь идет не о нем, он задумался над вопросом. – Полагаю, из нежелания примириться со своими недостатками. Хотя мне об этом никогда не приходилось волноваться. – Ричард понял, что напрашивается на комплимент, как любой другой мужчина среднего возраста, и молча упрекнул себя. – У тебя чудесные волосы. Но лысина тебе бы точно не пошла, хотя некоторым она даже к лицу. – Пожалуй, сгодится и так. – Однако я считаю, что подобные люди что-то скрывают, иногда и от самих себя. Твой постоялец совершенно меняется с накладными волосами, они повышают его самооценку. – Валери умолкла, обдумывая мысль. – Когда женщины увеличивают грудь, то делают это для себя или для других? Наверное, и то и то. Ричард отбросил идею вернуть комплимент и сосредоточился на дороге впереди, едва слышно за шумом двигателя обронив: – Удивлен, что ты не заметила этого раньше. Такие вещи обычно выделяются и совершенно очевидны. Я о накладных волосах, конечно, а не о… э-э… – Валери не отреагировала, кажется, даже не расслышав последние слова. – Как думаешь, парики вроде вставных зубов? Клей теряет свою эффективность ближе к концу дня, что-то вроде того? – Интересно, надевает ли он искусственные волосы, когда садится за написание статьи? – высказала спутница мысли вслух. – Могу поспорить, что да. – Она наклонилась к сумке за своим огромным мобильным телефоном и через пару минут достала то, что искала. – Август Татильон, самый известный знаток кулинарного превосходства во Франции. Глупец. – Как и многие критики. Ричард встречал немало таких за свою карьеру киноисторика. Некоторые были истинными энтузиастами дела, другие же скорее напоминали стервятников, которые прятались в темноте и надеялись обнаружить слабость потенциальной жертвы, слетаясь на плохие новости, как на труп. И каждый вел себя так, словно обладал мудростью Соломона. Ричард же считал их надменными убийцами радости. Лично он никогда не видел фильмов, в которых не мог найти хоть каких-то достоинств, и такое положение дел его вполне устраивало. – Появился его последний отзыв, – с вернувшимся энтузиазмом сказала Валери. – Ресторан Les Gens Qui Mangent, Сен-Совер. – Она помедлила, прежде чем продолжить. – Боже мой. – Что там? – Заголовок гласит: «Король умер, но был ли он когда-нибудь жив?» – Ого. Звучит не особенно уважительно, учитывая обстоятельства, – поморщился Ричард и поторопил Валери, которая начала читать про себя: – Ну? – Ой, прости. Итак. – Она откашлялась. – «Я опаздывал на свой поезд. Как всегда, вокзал Монпарнас переполняли неприкаянные путники города, который пришел в упадок». Кажется, он считает себя вторым Виктором Гюго. «Не сумев уделить времени на обед в своем привычном ресторанчике Четырнадцатого округа, я купил готовый сэндвич в упаковке из ларька зала ожидания: обычный багет с ветчиной, простой jambon beurre. Увы, тесто оказалось рыхлым, а начинка и вовсе лишь оскорбляла своим существованием напрасно погибшую свинью. Масло же сделали явно из свернувшегося молока». – Как думаешь, он обязан так подробно описывать любую свою трапезу? Наверное, это крайне утомительно. – Хочешь послушать, что дальше? – спросила Валери, явно подводя к кульминационному моменту. – Давай. – «И все же это было лучшее из того, что я попробовал за день». – Жестоко. – «Блюда знаменитого шеф-повара, да и вообще любого повара, как и каждого, кто готовит еду для других, – это воплощение их личности, отражение их характера, – продолжила зачитывать Валери. – Это их душа, поданная на тарелке; само обнаженное сердце, вырванное из груди; суть их существования. Посему с грустью вынужден объявить, что Себастьен Гроссмаллард больше не великий и ужасный мастер французской кухни. Он просто ужасный. Пустая оболочка, не содержащая жизненной силы, повар-зомби. Его звезда не закатилась, а просто выгорела от вспышек бессмысленной злобы, уничтожая в процессе другие светила, которые сияли на небосклоне…» – Да уж, месье Татильон правду говорил, что это некролог, – покачал головой Ричард. – И даже хуже. – А мне показалось, что ужин вполне удался. Обжаренные в шампанском гребешки со спаржей были… – «…оставив от них выжженные комья, как прибрежная галька после экологической катастрофы». – Ну, не знаю. Равиоли с телятиной… – «Были так недоварены, что казалось, коровы до сих пор плачут от расставания со своими детьми». – Вот это да! А что там про луковый соус субиз? – «Напоминал содержимое маслоотстойника». Пару минут Ричард молчал, переваривая услышанное. – Что ж, как я и сказал, на мой вкус ужин вышел довольно неплохим. – Да, но ты же англичанин, – заявила Валери таким тоном, будто национальность автоматически сводила к нулю любое мнение собеседника. – И что это значит? – не сумев скрыть обиду, спросил Ричард. – Это значит, что ты воспринимаешь еду иначе, вот и все. Для французов прием пищи – целое событие, приключение, искусство. Для англичан же это способ восполнить калории, простое топливо: заправился – и поехал дальше. Ничего больше. Ричард хотел бы возразить, что данный стереотип постепенно прекращает быть правдой. По крайней мере, пабы теперь называли гастропабами, если там подавали мясо в собственном соку, а не подливку. Вспомнилось, как в юности дед покидал заведение, если объявление на грифельной доске гласило о тройной обжарке картошки к рыбе. Он отмахивался: «Не собираюсь платить за сожженную еду. Баловство это все». – Ну, тогда вчерашнее топливо было чертовски хорошим, – угрюмо проворчал Ричард. Какое-то время они ехали в тишине. Он чувствовал легкую обиду, словно нес ответственность за кулинарное наследие своей нации, Валери же молчала, потому что не имела ни малейшего понятия, что собеседник вообще уязвлен. – Интересно… – медленно проговорила она, но не стала продолжать мысль. – Что именно? – в конце концов резко уточнил Ричард. – Десерт, причина той дурацкой сцены, которая разыгралась при моем прибытии… – Даже страшно предположить, каким образом его описал Татильон. – Утверждает, что блюдо спасло вечер от окончательной катастрофы, – с удивлением откликнулась Валери. – Правда? Могу поспорить, Гроссмаллард не согласился бы с этой точкой зрения. – А, нет. Извини, я не дочитала предложение. Хочешь послушать? – Если ты думаешь, что мой примитивный вкус позволит оценить столь сложную кулинарную концепцию. – Ты о чем? – Ни о чем. Читай. Валери снова откашлялась.