— Забавно, но она была не особо разговорчива. Трудно говорить, когда тебе ломают шею. И это я про курицу, само собой. — Так что ты решил? — Она опустилась на скамью, и он присел рядом. — Я решил, что мне не нравится, когда мной вертят. — А кто тобой вертит? — Ты. — Неправда. — Правда. — Она выглядела уязвленной. — Послушай, это не твоя вина, честно. Мною очень легко вертеть, вот только заплатить за это пришлось Аве Гарднер. — Сомневаюсь, что я вообще тобой вертела. — О, еще как, так делают все мои знакомые. — Он утомленно вздохнул. — Я всего лишь хочу жить спокойно, но так получается, что все время плетусь в хвосте чьих-то желаний. Я не виню тебя по большому счету, но за весьма короткое время я лишился постояльца, вероятно убитого, по твоему мнению — не один раз, если сказанное Томпсонами — правда. И парочка убийц-итальянцев, по твоему мнению, теперь отправляет мне типично мафиозные угрозы в виде мертвых куриц! — Но… — Пожалуйста, не перебивай. Дело в том, что я не припомню, чтобы когда-то подписывался на все это, и все же внезапно оказываюсь в самом, черт возьми, эпицентре. Я даже не знаю тебя; ты вполне могла бы сама убить Граншо! И бедную Аву. Или вступить в сговор с этими Риззоли. — И зачем же мне тогда здесь оставаться, если все это — я? — Не знаю, — едко ответил он. — У меня остались еще две курицы, может, твоя работа не окончена. Она поднялась. — Ты просто смешон. — Да, знаю. Я знаю, что смешон. Все вокруг — чертов театр абсурда. У нас есть старикашка, настолько не выносящий своего брата, что хочет найти его просто для того, чтобы продолжать бесить: полицейского, который, похоже, не считает пропавших людей своей работой; загадочную итальянскую пару, попавшую в лапы двух британских извращенцев; тебя, понукающую мной, будто мы женаты; и мертвую курицу! У меня есть все основания быть смешным. Я зол, как черт, и не собираюсь больше это терпеть[44]. Он посмотрел на нее, чтобы понять, заметила ли она отсылку к фильму, но было непохоже. «Господи Боже, — подумал он, — неужели эта женщина за всю жизнь не посмотрела ни одного фильма?» — В общем, я больше не собираюсь позволять вертеть собой. Теперь я буду делать все так, как мне нужно, ясно? Он повернулся к ней; если он готовился к возражениям, то его ждало разочарование. Вместо этого ее лицо выражало полнейшую невинность, словно до нее не дошло ни слова из той нелепой речи, что он произнес. — Конечно, — согласилась она, похлопав его по руке. — И что, как ты полагаешь, нам теперь делать? «Проклятие», — подумал Ричард. Здорово объявить, что ты теперь у руля, но затем следует предложить какой-нибудь план. — Что ж, я тут подумал, — начал он без особой убежденности. — Ты и курица? — Курица и я. Думаю, может, нам пора подключать того парня из полиции? — Он услышал, как Валери фыркнула себе под нос, что вполне отчетливо выражало ее несогласие. — Мы рассказали ему только о том, что Граншо пропал; и не говорили о крови и разбитых очках. Он определенно проявил бы больше энтузиазма, если бы ему были известны все обстоятельства, и не стал бы скидывать все на нас. — Но у нас нет доказательств, что они вообще существовали. Так что мы не расскажем ему ничего нового; а еще он может спросить, почему мы не рассказали ему все это сразу. — Но я собирался! — Однако доказательства, Ричард, доказательства исчезли вместе с Риззоли. — А как насчет судьи? Он наверняка по-настоящему переживает за брата, и мы могли бы рассказать ему о пропавших уликах. — Или, — тут она чуть замешкалась, — мы ищем улики самостоятельно, а затем идем в полицию. Мгновение он молчал, обдумывая ее слова. — Но ты уверена, что улики у этих Риззоли? — Да, уверена. — Значит, нам придется обыскать комнату Риззоли у Мартина и Дженни? — Ричард! — воскликнула Валери, вскакивая со скамьи. — Это гениальная идея! Мы устроим обыск у Риззоли! — Нет, постой, я и на секунду не… — Ты и правда очень хорош в этом. Ты абсолютно прав; теперь мы все будем делать по-твоему. — А? Послушай, подожди минутку. — Он замолчал; возникло ощущение, что губы шевелятся, а слова не выходят. Он чувствовал себя новичком, севшим сыграть партию в шахматы с гроссмейстером. Вот тебе и контроль. — Эй, босс! — Появилась мадам Таблье, с самокруткой в зубах, и обвела окрестности цепким взглядом, проверяя, успевает ли ухватить куриную тушку. — Босс! — Вы это мне? — скорбно вопросил Ричард. — Прибыли гости, просят номер на несколько дней. Я сказала, что в последнее время наши постояльцы не задерживаются дольше чем на ночь, но они все равно хотят поселиться. Мне отправить их в комнату немцев? Те уже смылись. Мейеры съехали сразу же после того, как увидели мертвую курицу. Две травмированные девочки, их грозная мамаша и отец, понимающий, что ни в чем не виноват, но все равно терзаемый раскаянием, — они так и не дождались своего кофе и, вероятно, навсегда завязали с яйцами. — Да, — согласился Ричард, — если она готова. — Они пробыли не настолько долго, чтобы успеть устроить бардак. Много времени не займет. — Как их зовут? — Мари Гавине, мсье. Меня зовут Мари Гавине. — Хрупкая девичья фигурка выступила из-за спины мадам Таблье. — Мы встречались. И, мсье, мадам, — она кивнула Валери, — мне правда нужна ваша помощь. — Она чуть подвинулась, показав молодого человека позади. — Точнее, нам правда нужна ваша помощь. — Ха! — буркнула обиженная мадам Таблье, топая прочь. — А я тут, похоже, так, сбоку припека. Глава двенадцатая Трудно было не пялиться на Мелвила Санспойла. Со своей стороны Ричард рассматривал мир сквозь призму старых фильмов: жесты, характеры, внешность, ситуации — все делилось на категории и оценивалось согласно видению Голливуда. По этой причине для Ричарда Мелвил Санспойл был Петером Лорре[45], голубоглазым венгерским эмигрантом, который был самым популярным злодеем в Голливуде почти все сороковые: слабовольным, нервным, опасным. Никого похожего в современном кино ему не удалось вспомнить, и он решил, что в этом-то и проблема современного мира: в нем не было Петера Лорре. Однако в Мелвиле Санспойле было нечто такое, что вызывало безусловную симпатию. Он был наделен какой-то своеобразной силой, боевым духом, который кричал: «Да, спасибо, я точно знаю, чему противостою, но собираюсь победить». Также было очевидно, что Мари Гавине искренне любит его, и в этом молодому Санспойлу невероятно повезло, ведь он, как говаривал отец Ричарда, «перепрыгнул свой уровень». — У этого молодого человека очень странная внешность, — прошептала Валери Ричарду, — очень странная. А вот она очень хорошенькая. Подобные отношения были выше понимания Валери: красавчики должны держаться вместе. Нельзя нарушать эстетические границы, даже ради любви. «Возможно, это в ней говорит французская кровь», — подумал Ричард. А вот его мгновенное расположение к неудачнику, скорее всего, было британской чертой. — А мне он нравится, — сказал он, словно защищаясь. — Они оба мне нравятся. — Мсье, можно мне немного сахара? — голос у Мелвила был глубже, чем можно было предположить, глядя на него: звучный и мягкий, говоривший о классической театральной подготовке, с идеальной артикуляцией. — Конечно. — Ричард поставил сахарницу на середину стола, когда они с Валери устроились за ним, составив компанию юной парочке. Мадам Таблье, вполголоса ворча по поводу того, что ее исключили из обсуждения, грохотала наверху, подготавливая комнату для новых постояльцев. Паспарту с равнодушным видом сидел на диване и, как ни посмотри, походил на набитое чучело из местечкового музея. Все в молчании смотрели в свои чашки с кофе, ожидая, что кто-то другой заговорит первым. — Этот кофе очень вкусный, — сказала Мари. — Спасибо. — Ричард с радостью поддержал нейтральную тему. — Забавно, знаете ли, я заметил, едва стал готовить людям завтраки: в наши дни все уверены, что разбираются в кофе, но на самом деле никто в нем ничего не смыслит! Включая меня, должен признаться… — Со мной то же самое; люди у Бруно жалуются, а затем… — Зачем вам нужна наша помощь? — Предел терпения Валери к хождению кругами был достигнут с молниеносной скоростью. Снова повисло неловкое молчание. — Это как-то связано с бедным мсье Граншо? — Ричард, не удержавшись, закатил глаза при слове «бедный». — С тем, который пропал, я имею в виду, а не с судьей. Юные влюбленные быстро переглянулись. — На самом деле — с обоими, — последовал ответ Мари. — Понятно. — Валери внезапно расцвела победной улыбкой, и все немного расслабились. — Почему бы тогда не начать с начала, моя милая? Это теплое обращение слегка удивило Ричарда. «Эге, — подумал он, — да она превращается в мисс Марпл». И он вовсе не был уверен, что такие внезапные перемены ему по душе, поскольку опасался, что увязнет во всем этом еще глубже. — Спасибо, мадам. — Мелвил накрыл руку Мари своей, стоило ей заговорить, и она улыбнулась ему тепло и благодарно. — Я знаю, мы уже встречались, и когда я увидела вас сначала с офицером Боннивалом, а позже и с судьей, то не знала, что про вас думать. Но то, что они говорили о вас обоих, после того как вы ушли… — Вы подслушивали? — Тон Валери не был резок, она просто хотела получить представление об уровне честности. — О да, — последовал дерзкий ответ.