— Где Сашка? Кирилл пожал плечами: — В кровати, конечно. Где еще может быть ребенок в 11 вечера? — Я не могла прийти раньше… — Марина автоматически настроилась на защиту. — Знаю, — кивнул Кирилл, — Мои ребята сказали, ты с налоговой бодаешься. Опять «мои ребята»! — Я с вокзала сразу такси взял, чтобы пораньше приехать, Сашку уложить. — С вокзала? Тебя не было в городе? — Марина непонимающе смотрела на него. — Естественно, не было! Деньги со счетов снять надо? Надо. С последнего клиента получить, аренду на офис закрыть… На все нужно время. Слушай, я же тебе еще не рассказал! — Кирилл так светился радостью, что нужда в фонаре отпала окончательно, — Я нашел в вашем городке двух ребят: один по юридической части, у второго связи по всему бывшему Союзу. Ну и я по своей специфике… Скооперируемся и открываем дело, будем спасать фирмы, которые вляпались сама понимаешь во что… От рэкета защитим, от налоговой отсудим. Мы выкупили Аллину «Де юре», она за копейки шла. Добавили к ней еще одно подразделение, я решил назвать его «Де факто». - он усмехнулся и поглядел на нее, ожидая, что она оценить его чувство юмора. Она оценила. — Замечательно! Только «Де юре» и «Де факто» мало. Еще третье отделение нужно — бюро ритуальных услуг. И назовите «Постфактум». Его выжидательный взгляд сменился укоризненным. — Ты, кажется, меня с кем-то путаешь. Все абсолютно законно. — он на мгновение задумался, — Ну, почти законно. Она лишь вздохнула. Господи, ну почему ее длинный язык всегда лезет вперед, обгоняя разум. Ну какое ей дело: фирма-не фирма. Главное, Кирилл здесь, он приехал! — Не знаю, интересует ли тебя… — все еще обиженно продолжал Кирилл, — Но суда над твоим гориллоподобным приятелем и его напарниками не будет. Со всеми произошли трагические несчастные случаи. Быстро, один за другим. Думаю, папочка Эдика душу отвел. До Аллы запоздал добраться, так хоть с ее подручными разобрался. И сразу успокоился. Мы с ним виделись — благостный такой. Говорит, пусть Сашка будет единственным владельцем «Worldpress», а папуля станет обращаться по мере надобности. Хотя кто ее мерил, эту меру? У Марины голова шла кругом. Закрытые счета, проданный офис, несчастные случаи… Она ничегошеньки не понимала! Единственное, что было для нее знакомым и реальным — имя Аллы. Марина и уцепилась за то, что сочла самым главным. Она придвинулась вплотную к Кириллу, привстала на цыпочки, чтобы густая темнота не мешала ей видеть его лицо, и пристально глядя ему в глаза спросила: — Почему ты не пошел с ней? Она не обманывала, действительно готова была сделать для тебя все! Почему ты отказался? На его лице промелькнуло выражение досады. Он скривил губы, словно не знал, злиться ему или смеяться, раздраженно передернул плечами и неохотно процедил: — Вот именно: все бы для меня сделала, в лепешку расшиблась, а я бы от такой благодати возле нее с ума сошел. Я, Мариша, старомодный мужик. Я сам сильный и хочу, чтобы рядом была слабая женщина. Чтобы слезы утирать, защищать, спасать. А Алку зачем спасать, сама кого хошь спасет, кого хошь уроет. Я когда от нее уходил, я ведь себя спасал, мечту свою. Марина почувствовала, что у нее кружится голова. Эти слова она уже слышала, а точнее — читала. Мысленно она сделала себе заметочку: немедленно уничтожить Пашкино прощальное письмо. Кирилл ни в коем случае не должен его увидеть. Пусть уж каждый мужчина подбирает себе слабую женщину в меру собственных сил. — И это все? — настороженно спросила Марина. Кирилл посмотрел на нее, как на идиотку, устало вздохнул: — Мариш, что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Я спас твою жизнь, я убил какую-никакую, но все таки свою жену, я закрыл устойчивый, прибыльный бизнес и открыл новый… Мало того, Я ВЫНЕС ТВОЙ ЧЕРТОВ МУСОР! И ты меня спрашиваешь: «И это все?» Восторженными, сияющими глазами Марина всмотрелась ему в лицо, зачем-то заглянула в мусорное ведерко, и замирающим голосом прошептала: — Ты что, таким манером мне предложение делаешь? Он притянул ее к себе, она прижалась к его груди, его горячее дыхание обожгло ей губы, и она вдруг поняла, что темный двор наполняется неземным сиянием, а мусорный бак, похоже, зацвел розовым кустом. Сжав ее в объятиях так, что она задохнулась, Кирилл прошептал: — Но не рассчитывай, что я буду таскать это ведро каждый день! — Я думаю, мы со временем договоримся. Эпилог Крест светлого гранита раскинул свои крылья над сидящими мужчиной и женщиной. Мужчина задумчиво провел цветком по золотистым буквам надписи: П-а-в-е-л, — легкий мазок бледно-розового тюльпана ласково погладил имя, скользнул ниже — А-л-е-н-а. И снова П-а-в-е-л. Женщина сидела выпрямившись, ее внимательные глаза напряженно следили за ярко-синей курточкой, мелькавшей в прозрачном переплетении аллей. Наплевав, а вернее, просто не зная о торжественной печали этого места, карапуз лет двух бойким гномиком носился между рядами могил, решительно тараня весенние лужи. Губы женщины несколько раз дрогнули, словно она хотела окликнуть ребенка, но не решилась — то ли побоялась тревожить ясный солнечный покой кладбища, то ли не захотела разрушать звенящую радость малыша. — Что теперь? — наконец, спросила женщина. Долго молчать она была не в силах. — А? Сейчас домой пойдем, — мужчина вздохнул, словно очнувшись, — Неплохо получилось, правда? — хозяйственным взглядом окинул крест, витую ограду, скамеечку. — Я не об этом, — женщина покачала головой, — Я… — она неопределенно пошевелила пальцами, — Я об вообще. Мужчина легко пожал плечами. — В магазин по дороге зайдем, малому надо банку укропного чая купить. Придем домой, я партнеру позвоню, встречу перенесу. Ты пирог обещала испечь. Что еще? На работу завтра. Мало? — Не зли меня! — раздраженно встряхнула волосами женщина, — Я хочу знать, как мы будем жить дальше: ты, я, Сашка. Ты ведь знаешь, он меня мамой называет. — А меня папой. Разве плохо? — Мне — нет, а Аленка? Нечестно, если я — Сашкина мама, а ее словно и не было. — Почему не было? Мы поставим возле его кроватки фотографию, ну ту, что из роддома, где Аленка, Пашка и малый в свертке. Объясним Сашке, что это его мама и папа. — И они мама-папа и мы мама-папа? — Что такого? Мы расскажем ему, что вот эти молодые и красивые ребята — его родители, они его очень любили и пожертвовали жизнью, чтобы ему было хорошо. И завещали нам заботиться об их сыне. — А если он перестанет нас любить? Подрастет, начнутся проблемы, он перестанет нам доверять, будет скрытничать… Мы ему что-нибудь запретим, а он нам — «Вы мне не родители!», — в голосе женщины звучали нотки истинного трагизма, словно она уже стояла лицом к лицу с озлобленным подростком. Мужчина тихонько засмеялась. — Мариш, ты сказочку про мудрую Эльзу знаешь? Была такая немецкая барышня: сидела в погребе и рыдала, что через двадцать лет ее сыночек, которого еще и в проекте не было, топором по голове получит? — Не смейся! — вскинулась женщина, — Это воспитание! Это очень серьезно! От этого, может, вся Сашкина жизнь зависит! — Прости господи, какая же ты у меня балда! Прекрати глупости молоть! Мы воспитаем его как следует и не будет у нас подростковых проблем! А те, которые будут, мы перетерпим, потому что мы Сашку любим и он это знает. — Хорошо, а если появится наш с тобой ребенок? Сашка начнет ревновать, почувствует себя заброшенным… — Мы возьмем его на руки, поцелуем крепко-крепко, а потом все вместе пойдем гулять, — мужчина решительно поднялся, протянул женщине руку, помогая встать, — Хватит выдумывать несуществующие трагедии. Домой пошли, у меня зад замерз. — Ты иди. Я сейчас. Он открыл калитку, на мгновение оглянулся, и коротко кивнул могильным памятникам, словно прощаясь с приятелями, у которых скоротал вечерок. Она шагнула ближе к кресту, положила руку на перекладину, прижалась лбом: — Знаешь, я больше смерть не чувствую. Как она Аллу забрала, так и все, словно дверь закрылась. Но и ты ведь теперь не сможешь приходить? Ничего. Ты не волнуйся. Все будет хорошо. Я очень люблю тебя, сестренка! Она заторопилась вслед мужчине. — Сашка, беги сюда! К маме, к маме, к маме! Оп-ля, поймали! — прозвучал звонкий женский голос. — Сашка, осторожнее, сшибешь маму, ты ведь уже не маленький. Слушай, Марин, а он не простужен, что-то лобик теплый. — Нет у него температуры, я померила. Что я, больного ребенка сюда бы потащила? И вообще, чем меня проверять, лучше бы мусор вынес, второй день стоит. — Не проверяю я тебя, чего злишься! А мусор… За что мы домработнице платим, если я должен с чертовым мусором возиться? — И не совестно, пожилая женщина должна тяжеленный мешок тащить! — Твоя пожилая женщина диваны ворочает, я так не могу! Голоса удалялись по аллее, постепенно затихая. Вот смолкли совсем. Легкое бледное марево, издали похожее на фигуру женщины, дрожало вокруг светлого гранита креста. Яркий луч скользнул вдоль талого ручейка, отразился, сверкнула горсть искр, словно копна золотистых волос на мгновение заблестела под солнцем, и все исчезло. Померещилось. * * * notes Примечания