Все произошло так, будто мы были совершенно одни – мы даже не подумали о прохожих. Прохожие! Они вполне могли бы здесь появиться. Но нас бы ничто не остановило. Даже угроза ареста. Я вздрагиваю. – Замерзла? – спрашивает он. – Немного дует, если честно. Он накрывает меня своим пальто. Наша перина теперь снова превратилась в бесформенную груду одежды и грязи, а вместо моей пуховой подушки опять его рука. Я чувствую, что пора привести себя в порядок, и нашариваю свои трусики. Он следует моему примеру – подтягивает трусы, спущенные до лодыжек, надевает брюки. – Кажется, на мне половина всего здешнего вереска, – замечает он. – А на мне другая половина, – смеюсь я, неэлегантно стряхивая песок. Он сует руку в карман пальто, достает смятую пачку «Мальборо», вытаскивает одну сигарету и зажигалку «Бик». Щелкает колесиком. Пламя зажигается не с первой попытки, но наконец он закуривает, глубоко затягиваясь. Его скулы выглядят острыми и четкими, утренняя щетина это подчеркивает. Он протягивает мне сигарету, и я беру ее, как будто это самое обычное, что я когда-либо делала. Изо всех сил стараясь не выставить себя идиоткой, я посасываю фильтр, полная решимости не дать проклятой штуке погаснуть. Он усмехается: – Ты никогда не курила, да? – С чего ты взял? – Несложно догадаться. Я улыбаюсь: – Теперь это звучит глупо, но я всегда боялась, что это может меня убить. Я смотрю на сигарету и делаю еще одну затяжку. И, словно в подтверждение его слов, поперхнувшись дымом, захожусь в приступе кашля. – Дыши. – Я пытаюсь. Он смотрит мне в лицо, посерьезнев: – Ты смеешься, плачешь или задыхаешься? – Не знаю, – бормочу я и сажусь, услышав в отдалении топот ног пары бегунов. Кашель от испуга сразу проходит. – Ущипни меня, – говорю я. – Мы действительно это сделали? Он тянется ко мне и убирает прядь волос с моего лба, потом гладит ладонью по щеке. – Действительно сделали, – подтверждает он. – И это было прекрасно. Я чувствую, что краснею. – Да, именно так. – И я очень сочувствую по поводу твоих новостей. Искренне. – О, не бери в голову. Ты сделал мой день. А у меня ведь каждый день на счету. – Не стоит их считать, – советует он, мрачно тряхнув своими растрепанными волосами. – Тебе надо просто жить ими. Он забирает сигарету из моих неопытных рук, снова зажигает ее, глубоко затягивается и возвращает мне, словно решив предоставить второй шанс. – Наверно, я пас. Он вскидывает брови, улыбнувшись, и ложится на спину. Зажав сигарету губами, он смотрит сквозь густые ветви на кусочки ясного голубого неба. – По крайней мере, теперь ты можешь делать все это. – О чем ты? – Ты знаешь, – после паузы отвечает он. – Все, что, как ты думала, могло убить тебя. Внезапно я вспоминаю о письмах – смелых, честных, безрассудных словах, которые, возможно, уже находятся в руках адресатов, и вздрагиваю. Он тянет меня назад, снова укладывая рядом с собой, принимая в теплый изгиб своего тела. – Для начала ты можешь стать восьмидесятидневным курильщиком, – продолжает он с улыбкой, выпуская колечки дыма изо рта. – Я тебе в этом завидую. – Он поворячивается ко мне с прилипшей к нижней губе сигаретой. – Хм-м. Люблю это дело. – Тебе нужно запретить курить! – восклицаю я. – Мне? – Да! Потому что ты делаешь курение привлекательным. Позволять курить на публике надо только людям вроде меня. Я стала бы лучшим предупреждением из всех возможных. Все бы смотрели на меня и думали: «Господи, как она неприятна! И воняет дымом». Он одобрительно смеется, как будто я самый забавный человек на Земле. Меня не волнует, если он притворяется. – Я воняю дымом? – спрашивает он. – Мне нравится, как ты пахнешь. Он фыркает: – Мне бы стоило бросить. – Да, – соглашаюсь я, но затем морщусь. – Боже, я говорю как ужасная ханжа, да? Он поводит рукой по сторонам, как бы указывая на отсутствие вокруг нас стен спальни, и ухмыляется: – Нет, ты не ханжа. – О да, – соглашаюсь я. – Ты не представляешь, как это смело. Я никогда не делала ничего подобного раньше. Не говоря уж об отсутствии предохранения. Эта мысль только сейчас приходит мне в голову, но кому теперь нужно предохраняться? – На самом деле это не в моих привычках, – заверяет он. – Но ты не производишь впечатления обычного человека. В отличие от меня. Всю свою жизнь я придерживалась правил безопасности. Ты освободил меня от этого, и мне действительно нужно было это сделать. Чтобы узнать, каково это. – Я переворачиваюсь на живот, приподнимаюсь на локтях и пристально на него смотрю. – И ты заставил меня кое-что понять. Он приподнимается рядом со мной, задев меня локтем. – Я? – Да… Когда я сказала тебе, что умираю, это освободило меня для жизни. Он печально вздыхает и сминает окурок в траве. – Обращайся. Мы встаем на ноги, и он спрашивает мой номер, но я отвечаю, что ему нет нужды быть вежливым. – Я не из вежливости спрашиваю, – возражает он. – Я на самом деле хочу снова с тобой встретиться! – Он пытается отряхнуть мокрую траву и грязь с мятых брюк. – Какой в этом смысл? – Да брось, – настаивает он. – Давай еще встретимся. Мы можем делать вместе и другие штуки. Ходить в музеи, кино, пабы. Ходить на свидания, как будто завтра никогда не наступит, извини за каламбур. Жить сегодняшним днем, насыщенно, втискивая в него все, что угодно! Или мы можем просто, ну, ты знаешь… – Он нахально усмехается, наклонив голову: – Трахаться! Я смеюсь, слегка шокированная его откровенностью. Мне положительно нравится этот человек! Это сильное искушение. – Соглашайся, – продолжает он. – А иначе чем ты будешь заниматься? Загибать пальцы, считая дни? Да, я бы очень хотела, чтобы кто-то обнимал и успокаивал меня в темные одинокие часы, но наверняка это не то, что он ищет. Кроме того, зачем ему связываться с женщиной, которой не дотянет даже до следующего сезона? – Нет, – отвечаю я. – Давай оставим все как есть. Зачем портить момент? – А я бы хотел улучшить его. Для начала отыскать матрас и чистые простыни. Звучит заманчиво, верно?