– Вот испугала. Из кино цитата? – Я знаю, кто ты такой, Рай. – Нет, не знаешь. Сюда ты приехала с уже сложившимся мнением. И это твой главный недостаток, Лена. Понимаешь, я не виновен. Если бы даже и был – давай предположим, что я убил твою сестру – я также и спасал жизни. Многие прямо сейчас живут только благодаря мне. Ты же собирала обо мне информацию. Поэтому знаешь мой послужной список. Ты же читала про женщину, которую я спас из реки. Читала. – Про то, как меня представили к награде за спасение заместителя шерифа во время пожара. Да, и это читала. – По детей, которых я вытащил из горящего трейлера. Да, да, да. Губернатор вручил ему медаль. Где-то в Биллингсе[18], в парке есть скамья, названная в честь доблестного святого Райсевика, который героически бросился в огонь. Она жалела, что чертовы дети там не сгорели – только бы он не хвастался. – Ты можешь меня ненавидеть, но назвать меня преступником, Лена, нельзя. – Он распрямил спину, казалось, что он раздувался и рос прямо у нее на глазах. – Понимаешь? Ты не можешь спорить с тем, что три больше одного. Три человека, которые к этому времени должны были превратиться в пищу для червей, но не превратились благодаря мне. Благодаря тому, что я делаю. Я напряженно работаю. Я рожден для этого. Я защищаю граждан. А если точнее, я спасаю людей. Я уже спас людей. Бог даст, я продолжу их спасать. Почему все эти жизни, спасенные в прошлом, и те, которые я могу спасти в будущем, должны значить меньше, чем жизнь твоей сестры? У него с подбородка свисала слюна. Он слизнул ее, будто ящерица. «Наконец мы начали куда-то двигаться», – подумала Лена и спросила вслух: – Это признание? – Нет, – ответил он. – Я защищаюсь от твоих нападок. – Ты веришь в ад? – Я верю в уравновешивание весов. «Уравновешивание весов». Словно все сводится к математике и так можно быть хорошим человеком. – Так, хорошо. Вот еще одна нападка: ты убил мою сестру, черт тебя побери, Рай. И тебе нужно было скрыть убийство. Поэтому ты сбросил ее тело с моста, чтобы представить как очередное самоубийство… – Нет. Попробуй еще раз. – Вначале ты избил ее до смерти… – Тогда остались бы синяки. – Или ты задушил ее. – Тогда остался бы след на шее… – Он не всегда остается. Не остался бы, если бы ты держал ее голову в пластиковом пакете. – Она умерла от удара о землю. Таково заключение патологоанатома. – Хорошо, в таком случае ты сбросил ее с моста, пока она все еще была жива. – Лена прилагала усилия, чтобы держать себя в руках и не дать голосу задрожать. – Только зачем это? – Ты все равно ошибаешься. – Так расскажи правду, Рай. – Зачем мне это делать? – Он пожевал губу, глаза у него больше не горели. – Ты ждешь определенный ответ, Лена. А это значит, тобой можно управлять. Пока тебе что-то от меня нужно, ты не посмеешь в моей голове прострелить дырку. Лене нечего было ответить. Это привело ее в ярость. На секунду она задумалась, а не прострелить ли ему яйца. «А я к этому готова?» Она не была уверена. Руки у нее воняли порохом от уже сделанных трех выстрелов. Стреляя здесь, а не на стрельбище, она испытывала волнение. Теперь все стало по-настоящему. От этой мысли Лена чувствовала напряжение и некоторую неуверенность в себе. Как, например, если бы вела машину босиком. Райсевик ухмыльнулся. – А ты думала, что я буду тебе помогать? Он раскусил ее. На работе он научился разбираться в людях, и он уже понял, что Лена всегда следует установленным правилам. Из-за волнения ее щеки горели. По своей природе она была пассивна – строила планы только тогда, когда другие предлагали это сделать, говорила только после того, как к ней обращались, делала что-то только в случае крайней необходимости. И теперь она оказалась на мосту Хэйрпин, на этой проклятой Шпильке, держит в руках пистолет, выдвигает требования. – Что теперь, Лена? «Здесь должна была бы находиться Кэмбри, – знала она. – Не я. Умереть должна была я». В детстве Лена и Кэмбри на лето уезжали на ферму к своему дяде в восточном Орегоне. Сама ферма навевала на детей скуку: телевизор работал плохо, живущие тут альпаки казались суетливыми мерзкими тварями. Но примерно в миле вниз по дороге тек ручей, и соседские дети сделали там тарзанку, а еще их отец взрывал пни. Однажды, когда близнецам Нгуен было по двенадцать лет, они возвращались на ферму дяди под темнеющим вечерним небом и увидели лежавшее на дороге коричневое тело. Это была самка белохвостого оленя, которую задавил грузовик. На девочек она посмотрела своими сонными глазами. Лена помнила, как сама глядела на это животное – как оно пыталось встать с поврежденным позвоночником, а задние ноги не слушались и волочились по дороге. Когда олень попытался опереться на переднюю ногу, колено согнулось назад, словно сломанная палка, и он закричал. Но вышел странный шепот, идущий из горла, напомнил скорее кошачье мурлыканье. За свои двенадцать Лена никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Она не могла прикоснуться к страдающему животному. Она не могла уйти. Она вообще ничего не могла сделать и ненавидела себя за это. Она просто смотрела и ревела до боли в горле. А в это время Кэмбри спокойно сняла с плеч рюкзак (она уже тогда предпочитала рюкзаки), опустилась на колени и одной рукой провела по ребрам оленя: почувствовала, как вздымается и опускается грудь. Другой рукой она перерезала животному горло. «Тут должна была быть она. – Лена стерла с глаз слезы. – Она должна была бы говорить с этим двуличным, лживым убийцей в полицейской форме. Не я». – А тебе не нужно… – Райсевик уставился на ее кассетный магнитофон. – Не нужно менять кассеты в этом куске дерьма? Про это она забыла. Кассеты рассчитаны на девяносто минут. Она попыталась вспомнить – сколько прошло времени? Семьдесят минут? Восемьдесят? На кассете вряд ли осталось много места. Меняя кассету, Лена станет уязвимой. – Ну и странная же ты. – Он внимательно на нее смотрел. – Ты работаешь в магазине электроники, и не смогла найти ничего лучше? Цифровые микрофоны стоят где-то сорок баксов… – Боеприпасы дорого обходятся. – Тебе следовало остаться дома, Лена. На моей работе учишься отличать волков от овец, а ты овца на сто процентов. – Он взглянул на нее сверху вниз. – Попахивает чем-то спиритическим? Думаешь, дух Кэмбри послал тебя за мной? Она тебе снилась? «Лена, давай». Она попыталась вытолкать голос сестры из своего сознания. «Пожалуйста, действуй…» – Хочешь доказать, что такая же крутая, как и она? – Нет. Крутой всегда была Кэмбри, и я это признаю. – Она осознавала, что Райсевик уводил разговор в сторону, пытался загнать ее в угол. Хотя это она держала его на мушке. Лена прикусила губу и сказала, несмотря на то, что не хотела этого говорить, но это вылилось, как кровь из перерезанной вены: – Иногда я думала, что мы с сестрой – один и тот же человек, просто разрезанный на две части. И на самом деле это так – на клеточном уровне. У нас неполные, неровные формы. Я оказалась умной в плане учебы, зубрилкой, а она обладала смекалкой совсем другого рода – она могла выжить даже на улице… Райсевик пренебрежительно фыркнул. Лена посмотрела ему прямо в глаза. – У Рика были высокие моральные качества, да? – У Кэмбри точно не было. – Что? – Ты меня слышала. – Что это значит? – Сама знаешь. После того, что она устроила своему парню во Флориде. Лена замерла на месте. – Ты… знал об этом? Она покачала головой. Райсевик закатил глаза. – Твоя сестра уехала после того, как им починили ветровое стекло. Просто оставила несчастного Блейка на автозаправочной станции у Форт-Майерса с несколькими долларами в кармане. Она украла все. Деньги в маленьком сейфе, их общие пожитки, его трейлер… «Нет, – хотелось сказать Лене. – Нет, все было наоборот. Это Блейк бросил ее». Он оставил ее. Он был Ужасным Парнем № 17. – Она также украла его пистолет, – продолжал Райсевик. – Маленький «Браунинг» двадцать пятого калибра… – Блейка допрашивали? – Да, допрашивали. – Значит, он наврал. Он украл у нее… – Мне любопытно услышать твою версию, Лена. Если шестого июня у твоей сестры был пистолет Блейка, почему она им не защищалась? Когда я ее преследовал?