– Я не… – он легко пожал плечами. – Я не думаю, что ей было что тебе сказать. Фотография дрожала у нее в руке, на ней сестра улыбалась. Ухмылка незнакомки с таким же, как у нее лицом, непроницаемым и ей неизвестным. – Думала, ее призрак пришел к тебе во сне и отправил на этот мост? Лена, пора взрослеть! Она отвернулась. – Погоди. Это еще не все… Она оставит его там, не застрелит этого гнусного человека, пускай он истечет кровью, а, может, зажарится заживо на жаре или задохнется в дыму… – Эй! – крикнул он ей вслед. – Хочешь узнать ее последние слова? Она не хотела. – Вон у того ограждения, перед тем как прыгнуть… Лена не обращала на него внимания, пытаясь открыть дверцу «Тойоты». – Твоя сестра умоляла меня с полными слез глазами: «Рай, пожалуйста, не говори моей семье…» Она плюхнулась на сиденье, с грохотом захлопнула дверцу. – «Пожалуйста!» – его голос доносился сквозь разбитые окна. – «Не рассказывай маме и папе, что я сделала…» Лена положила пистолет в держатель для чашек и взялась за рычаг переключения передач. Она не могла убить Райсевика как животное, но получила извращенное удовольствие от его криков, когда их машины отделились друг от друга, а детоубийца рухнул на дорожное покрытие у нее за спиной прямо на сломанные колени. Глава 27 Мучительная боль. Тео заставил себя еще приподняться, последние несколько дюймов были самыми ужасными – сплошная агония. Он добрался до дверцы и как раз в этот момент услышал крики сына, разносимые эхом. Он наблюдал в кусочек разбитого бокового зеркала, как машины разъехались. Рай-Рай растянулся на дорожном покрытии. «Тойота» отъехала и направилась к выезду с моста. И следовала в направлении Тео. У него почти закончилось время. Из разбитой челюсти ритмично вылетали тонкие струйки крови и стекали между пальцев. Он истекал кровью, смертельная рана убивала его капля за каплей, а эта голубая машина, которую он видел в остатках зеркала, приближалась к нему. Внутри нее маленькая Лена Нгуен думала, что все закончилось, что она покидает мост Хэйрпин, одержав победу. Но через несколько секунд она проедет мимо его грузовика, и у Тео Райсевика будут чудесные полсекунды, она окажется под идеальным для него углом. Он сделал свой выбор. Единственный возможный выбор. «За Китти». Он оторвал липкую руку от горла и поднял «Винчестер.30–30», пристроив ствол на дверце. В последний раз. Для того чтобы поднять оружие, пришлось приложить неимоверные усилия. Почти подвиг Геракла! Но, постанывая, Тео двигался к поставленной цели. Он вытолкнул ствол в окно, прижался к нему щекой и прицелился. Надо было попасть по приближающейся машине. Последняя бродяжка. Последняя засада. Он выровнял винтовку. «Китти, тебе бы это понравилось». Он больше не зажимал рану пальцами, теперь горячая кровь из горла лилась ему на рубашку. Он умрет, убивая Лену Нгуен, и это будет честной и справедливой сделкой. Зачем бояться смерти? Забытье безболезненно, ты забываешь все, просто отключаешься. И, черт побери, решается вопрос с простатой. Все плыло вокруг Тео, весь мир стал оранжевым и белым, ему было дурно. Он понимал, что у него осталось примерно тридцать секунд. Потом он потеряет сознание. И это было прекрасно. Времени у Лены осталось меньше. Может, секунды три? «Тойота» приблизилась. Тео разглядел лицо Лены сквозь потрескавшееся лобовое стекло. Бледная, измученная, вся в крови. Она понятия не имела, что ей предстоит стать последней жертвой Пластикмена. Напряжение казалось восхитительным. Это был самый важный момент в жизни Тео, самая прекрасная нота для ухода из этого мира. Лена напоминала бродяжку, беззаботно приближающуюся к дверце шкафа, в котором он прятался, чтобы взять халат. Она подъезжала все ближе и ближе, появится на мушке, и тогда он выстрелит в нее сквозь стекло. Осталось две секунды. Тео даже не требовалось двигать винтовку. Он позволит лицу Лены самому оказаться точно в перекрестье прицела. И когда оно будет там, он аккуратно нажмет на спусковой крючок. Одна секунда… ________________ Смерть безболезненна. Мозг Кэмбри отключился мгновенно. Примерно три секунды Кэмбри падала с моста Хэйрпин, ударилась о заваленное камнями сухое русло, врезалась в него головой на скорости почти сто миль в час. Все заканчивается за тысячную долю секунды. Ее мозг превращается в жидкость, синапсы взрываются, словно миллион проводочков в разбитой рождественской гирлянде, и все, что когда-то было частью Кэмбри Нгуен, исчезает мгновенно. Навсегда. Все ее тайны, шутки, эмоции. Динозавр Боб, любимая песня («Не бойся Смерти»), неизвестная причина, по которой она звала меня Крысиной Мордой. Данные потеряны навсегда. Как думаете, так все и было? По моему мнению, она умерла именно так. Медицинское сообщество согласно с показаниями Райсевика: упав с такой высоты, при ударе человек боли не чувствует. Я так и написала. Но по правде говоря… Я понятия не имею, как там на самом деле! Даже думать не хочу. Но кто знает, каково это – умирать? Что человек чувствует? Я уверена лишь в том, дорогие читатели, что история моей сестры заканчивается, и мне очень хотелось бы, чтобы она закончилась по-другому. И вы даже представить не можете насколько. Я написала эту историю как можно точнее, основываясь на показаниях, которые записала двадцать первого сентября во время встречи с капралом Райсевиком и его отцом Тео – серийным убийцей, теперь прославившемся и известным как Пластикмен. После того как я сломала ноги Райсевика, зажав их между нашими машинами, его последними словами были: ему жаль, что он убил мою сестру. Передатчик к тому времени был уничтожен (им самим), поэтому записи этих слов нет. Но хочу заметить, что после нескольких часов запугивания, издевательств и вранья, он наконец признался в убийстве моей сестры. «Мне жаль, что мы убили Кэмбри». Вот так он выразился, и это были его последние слова. Я не могла его простить. Я не могла его убить. Я не знала, что делать. Я оставила его лежать на дороге, села в машину и поехала прочь. Нет. «Поехала» – не то слово. Я оттуда сбегала. И я совершила ошибку. Я оставила убийцу рядом с машиной, которая все еще была на ходу, и полуавтоматической винтовкой в багажнике. Он мог сбежать даже раненый, взять заложников или устроить засаду на тех, кто по моему донесению приедет за ним первым. Приближающийся лесной пожар не убил бы его – мост Хэйрпин стоит до сих пор, хотя и измазанный сажей. Эта проклятая Шпилька не пострадала! Отъехав, я посмотрела в зеркало заднего вида. Помню, как увидела окровавленное лицо Кэмбри, все в синяках. В голове появилась четкая мысль. В тот день я повторяла слова, которые прозвучали во время поминальной службы на похоронах Кэмбри: «Когда умираешь, ты превращаешься из человека в мысль, образ». В июне я думала, что поняла смысл этих слов. Но осознание пришло только сейчас – смерть жестока. Моя сестра больше физически не присутствует в этом мире. У Кэмбри больше нет голоса, тела, своего «я». Она существует только в нашей памяти – какой мы ее помним. Теперь мы несем ее сущность в себе, точно так же, как племена кочевников раньше носили огонь в роге, чтобы угли не гасли никогда. Проезжая мимо разбитой грузовой фуры, в которой лежало тело Пластикмена, я решила, что огонь памяти, воспоминания о Кэмбри будет нести один человек. И им не будет ее единственный оставшийся в живых убийца. Не Райсевику рассказывать о последних часах жизни моей сестры. О них буду рассказывать я. Именно поэтому… Думаю, что свернула с дороги я именно поэтому. ________________ «Тойота» резко развернулась и исчезла из прицела Тео. «Что?» Удивление сменилось неверием… «Нет, нет, нет…» Голубая машина с визгом покрышек резко развернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь не попасть точно в Лену Нгуен. За долю секунды исчезло ее лицо, теперь скрытое корпусом ее уезжающей прочь машины. Тео не мог в это поверить. Он уже держал ее на мушке. Он готовился стрелять… Откуда она знала, что нужно повернуть, причем именно в эту секунду, в этом месте? Винтовка дрожала в его руках. Все поплыло перед глазами. Он хотел высунуться из окна и в любом случае выстрелить по машине девчонки – которая теперь неслась от него прочь, опять вверх по мосту. Но под таким-то углом стрелял бы он только наугад. В любом случае, он слишком ослаб, чтобы подняться. Кровь продолжала литься ему на футболку, ее качало сердце, работающее как замедляющий ход метроном. Сознание затуманилось, перед глазами потемнело. Девчонка исчезла, в разбитом зеркале ее не было видно. В разрушающихся стенках его сознания эхом повторялась одна единственная мысль: