— Каким бы он был дивным президентом… Как нам будет его недоставать! Всем нам. Мне ужасно хотелось присутствовать на похоронах, но меня посетили маркиза Эддердейл и курфюрст Саксонский и Веймарский, и мы никак не могли поехать. Я послала цветы. — Мама была вам так признательна… — Дорогая моя, я необычайно взволнована; вы просто ангел, что приехали… — Потом она вдруг оглянулась через плечо на посла, который только что прибыл со всей свитой, солидно сверкавшей орденами и лентами. И прежде чем мы успели опомниться, нас бросили на произвол судьбы, а энергичный голос нашей хозяйки обрушил град комплиментов и любезностей на посла и его сопровождающих. — Ну вот и все, — холодно бросила Элен и повела нас в бар; гости расступались, видя, как мы энергично продвигаемся вперед. Те, кто ее узнавал, удивленно поднимали брови и бормотали соболезнования; а за спиной шушукались, перемывая ей косточки. Мне удалось уловить несколько отрывочных реплик, и были они главным образом презрительными. Бар был обшит деревянными панелями, и народу там набилось не меньше, чем в зале. Из бального зала доносились звуки струнного оркестра. — Ну разве здесь не лучше, чем сидеть взаперти в ужасном доме? — весело спросила Элен, зажав рюмку виски в сильных хищных пальцах. — Конечно, — кивнул я, — но… Пришлось напомнить ей, что впечатление осталось двойственное. — Кому какое дело? А кроме того, я всегда так делаю, и все это знают, это дает им возможность позлословить, — она пригладила волосы, хотя ни единая прядка не выбилась с места. В баре Элен сразу стала центром внимания, хотя по каким-то причинам женщин там было больше, чем мужчин. Возможно, вашингтонские дамы более склонны к выпивке, чем местные мужчины. Видимо, это результат их скучной жизни, скованной не менее скучным протоколом. Уолтеру Ленгдону приспичило выяснить, кто там присутствовал из знаменитостей, и пока Элен его просвещала, я отправился в зал для танцев. Под большими портретами старых джентльменов в охотничьих костюмах танцевали политики. Среди танцующих я узнал маркизу Эддердейл, дочь мясника из Чикаго, которая уже успела купить себе целую серию мужей. Одним из них был несчастный маркиз Эддердейл, которого поймали и осудили за жульничество с яхтой на регате. Маркиза, чье нынешнее имя мало кого интересовало, — гораздо больший интерес представлял титул, — рассеянно улыбалась гостям, которых представляли ей и вице-президенту. Тот с бокалом шампанского в руке рассказывал одну из своих знаменитых историй. Я пробился к маркизе и отвесил ей несколько комплиментов. — А, мистер… — она помахала рукой. — Саржент, — подсказал я и поспешно напомнил ей свой последний визит в ее дом. Она вспомнила. — Надеюсь, вы меня снова навестите, — сказала она. — Мистер Саржент, это… — она сделала паузу, забыв, как зовут вице-президента. Я поспешно пожал ему руку, пробормотав что-то насчет того, что я польщен знакомством с человеком, олицетворяющим достоинство нации. Мне пришло в голову, что старуха могла и не догадываться, кем он был на самом деле: ее мир ограничивался Нью-Йорком и югом Франции, Капри и Лондоном, а не Вашингтоном и тем более не представлявшим для нее интереса миром политиков. Вице-президент начал рассказывать одну из своих историй; к тому моменту, когда он добрался до конца, вокруг нас собралась большая группа политиков и вьющихся вокруг них карьеристов, так что я смог исчезнуть. И финал истории остался для меня тайной. Выбравшись из центра толпы, я заметил направлявшееся к великому человеку знакомое лицо. Он заметил меня, и широкая улыбка расплылась по румяной физиономии. Это был Элмер Буш, известный радиокомментатор и обозреватель («Элмер Буш, который принес вам новости, потому что это действительно новости»). Мы вместе работали в газете «Глоуб», правда, тогда он был известным обозревателем, а я всего лишь помощником театрального критика. В деле с убийством в балете мне удалось полностью опровергнуть его дурацкие построения. Он считал, что убийцей была моя близкая в те времена приятельница, молодая танцовщица, и именно так представил дело публике. Я во всех отношениях его обставил, и с тех пор мы не встречались, по крайней мере, намеренно. Ну, кто старое помянет, тому глаз вон. — Питер Саржент, неужели, вот сюрприз! Моя рука попала в клещи, на загоревшем под кварцевой лампой лице сверкнул каскад улыбок, налитые кровью голубые глазки так и сверкали от выпитого виски и неискреннего дружелюбия. Я испытывал к Элмеру Бушу стойкое отвращение. — Как дела, Элмер? — поинтересовался я, выдергивая руку. — Великолепно. Похоже, мы, провинциальные ребята, попали в самый высший свет, не так ли? — Что на самом деле означало: какого черта ты, крысенок, тут делаешь? — Я всегда предпочитал первый класс, — буркнул я, задавая себе вопрос, что у него на уме и какого черта он вообще делает в Вашингтоне. — Вы разговаривали с вице-президентом? Я небрежно кивнул. — Он рассказывал одну из своих нескончаемых историй. Кажется, про фермера, который… Элмер расхохотался. — Я ее прекрасно знаю, — заявил он, прежде чем я успел начать рассказ; мне захотелось вытрясти из него душу. — Великолепный старикан, изумительный. Кстати, я недавно видел вашу статью. Я мрачно кивнул. — Не знал, что вы оказались участником этой истории. Мне казалось, вы сейчас занимаетесь связями с прессой. — Вот именно, — кивнул я. — Как раз тот случай. — Вас нанял Роудс, верно? — За пару дней до гибели. — Возможно, что к вам загляну… вы ведь остановились в его доме? Я кивнул. — Ужасная трагедия, — продолжал он с задумчивым видом, все еще внимательно наблюдая за вице-президентом, оставшимся на заднем плане; я на переднем уже выпал из его поля зрения: нельзя же наблюдать за двумя сразу. — Мне кажется, стоило бы сделать передачу, посвященную этому убийству. И вы смогли бы принять в ней участие. Я теперь работаю на телевидении, наши программы смотрят по всей стране, от побережья до побережья. В ответ я заверил, что знаю об этом, что вероятнее всего не смогу принять участие в телепередаче и что ему наверняка не разрешат посетить дом, — появление любого журналиста там категорически исключено. Теперь я его разгадал: он собирался внедриться в дом и был совершенно уверен, что за получасовое присутствие на телеэкране я выложу все сенсационные детали убийства. Ну вот уж нет, братец Буш, не на того напал. — Миссис Роудс — моя старая знакомая, — с обиженным видом заявил Элмер. — Мы с сенатором были очень близки, очень. Ну ладно, думаю, это сможет устроить Уинтерс, если, конечно, не будет слишком занят в связи с арестом. Это прозвучало довольно неожиданно, но Элмер Буш был не глуп; он продолжал оставаться первоклассным репортером, несмотря на отвратительные манеры телевизионщика. Видимо, он уже тесно пообщался с Уинтерсом и выжал из того всю информацию. От меня ему нужен был только выход на семью, а потом я мог убираться с дороги. — Арестом? — прикинулся я удивленным. — Сегодня вечером арестуют Помроя — даю вам слово. Вообще-то, я собирался к часу ночи подъехать в полицейское управление, чтобы посмотреть, как его доставят — с этими словами Элмер меня покинул и присоединился к группе, окружавшей вице-президента. Это дало мне некоторую передышку. В задумчивости я направился в комнату для мужчин, которая, как выяснилось, была большой гардеробной. Я размышлял над тем, что делать дальше, когда заметил стоящего рядом Уолтера Ленгдона. — Неплохой вечер? — спросил я. Он как-то глуповато улыбнулся. — Просто отличный. Кажется, он немного перебрал. — Элен неплохо развлекается? — А разве она не всегда так поступает? Сейчас она танцует с послом или с кем-то еще. — А вас заманила и бросила? — О нет, — он не уловил насмешки. — Она просто развлекается. — Думаю, вскоре вы опубликуете разгромную статью. — Как вы догадались? — Он отчаянно покраснел, и я почувствовал, что мне хочется проучить его за инфантилизм. Вместо этого я поправил воротник и ушел, оставив его предаваться мечтам. В зале я взглянул на часы. Без двадцати двенадцать. В полночь мне нужно будет вернуться; Элен доставит Ленгдон. Если ему это не удастся, это его проблемы. Я немного потанцевал с разными дамами, большей частью из посольств южноамериканских государств. Все они были живыми, смуглыми и отдавались танцу всей душой. Элен я увидел только раз, когда она кружилась в объятиях стройного морского офицера. Из-под его локтя она бросила на меня свой дьявольский плотоядный взгляд. Вполне возможно, это означало полную катастрофу для нашего Уолтера. Я думал об этом, отделываясь от последней латиноамериканской партнерши под предлогом, что мне нужно найти свою жену. Незадолго до полуночи состоялся выход Гермионы, большого холеного белого пуделя. После того как ее представили наиболее известным гостям, она долго и старательно скулила, а оркестр, как мог, старался ей аккомпанировать. Когда этот кошмар кончился, раздались бурные аплодисменты и Гермиону угостили крюшоном с хересом. Размышляя о причинах падения Рима, я покинул клуб, предварительно попрощавшись с миссис Голдмаунтин. Та приняла меня за нового конгрессмена и обещала обязательно найти меня в здании конгресса, когда будет наносить визит спикеру палаты. Так как ни Элен, ни Ленгдона поблизости не было видно, я исчез, не доложив им моих планов. На этой стадии игры я предпочитал оставаться в одиночестве. Мы приближались к критическому моменту, как говорил, бывало, мистер Черчилль, и я ощущал все возрастающее напряжение. Поймав одно из множества такси, стоявших возле клуба, я помчался в Вашингтон. По некоторым причинам я предполагал, что увижу дом, залитый огнями и окруженный толпой телевизионных репортеров, а Помроя найду изрыгающим проклятия, прикованным наручниками к лейтенанту Уинтерсу. Но в доме вместо этого все было как обычно, по-прежнему на крыльце караулил полицейский в штатском. В гостиной я обнаружил миссис Роудс и Вербену Прюитт. Обе выглядели совершенно потрясенными. — Это уже произошло? Мисс Прюитт кивнула, при этом ее подбородки сложились в изрядный курдюк. — Роджера забрали полчаса назад. Я тяжело опустился на стул. — Роджер! — воскликнула миссис Роудс, но я не мог сказать, с сожалением, злостью или страхом. Я налил себе рюмку виски и спросил: — А где миссис Помрой? — Поехала с ним в полицию. Храбрая женщина. Но когда наступают тяжелые времена, жена должна быть рядом с супругом, — заметила мисс Прюитт голосом, совсем не похожим на тот, которым она произносила свои речи. Несколько минут она твердила про идеальные отношения между мужем и женой, пока, наконец, не почувствовала неловкость от своей собственной непорочности. — Значит, все позади? — спросил я. Миссис Роудс прикрыла глаза. — Надеюсь… Мисс Прюитт яростно тряхнула головой, шпильки опасно разлетелись по комнате.