— Вполне возможно. — С другой стороны, его могли убить по политическим мотивам. — Тоже возможно. — А кроме того, могли убить из мести. — Это тоже весьма вероятно. — Другими словами, лейтенант Уинтерс, у вас нет ни малейшего представления о том, почему его убили и кто это сделал. — К сожалению, дело обстоит именно так. Уинтерс вовсе не выглядел расстроенным, и у меня возникло неожиданное подозрение. — Надеюсь, вы не собираетесь оставить это преступление нераскрытым? Не собираетесь остановиться на том, что у вас есть признание и тело мнимого виновника убийства? — Что вас заставило так думать? — вежливо поинтересовался Уинтерс. Я понял: именно это он и планировал. Я не мог его осуждать; он допускал, что Холлистера убили и признание подделали, но оказывался в глупейшей ситуации. Доказывая всем и каждому, что Холлистера убили, он рисковал никогда не найти настоящего убийцу. Тогда он подорвал бы доверие к полиции и сам вполне мог лишиться места. Поэтому мне трудно было осуждать его за безразличие к торжеству справедливости. В конце концов, кого затронуло убийство сенатора и Холлистера? Никто их особо не оплакивал. На какой-то миг во мне поколебались любовь к закону и стремление к справедливости. Но тут я напомнил себе, что должен выполнять свой долг. В немалой степени на мою решимость подействовал тот факт, что я могу прославиться, если сумею найти убийцу после того, как полиция дело официально закроет. — Долго вы сможете удержать всю команду вместе? — спросил я, записывая Уинтерса в союзники. — День или два, пока все доказательства не будут тщательно проверены… Пока мы не получим результаты вскрытия и все такое. — Потом мы сможем разъехаться? — Если не произойдет чего-то непредвиденного. — Вроде еще одного убийства? — Нового убийства не будет, — уверенно заявил лейтенант, и у меня возникло подозрение, что он располагает дополнительными доказательствами, мне неизвестными. В конце концов, Холлистер мог действительно покончить с собой… И толкнул его на это обладатель документов, эксцентричный негодяй, который явно наслаждался всем происходящим. — А что известно о пистолете? — А что может быть о нем известно? — Он ведь принадлежал миссис Роудс, верно? — Верно… И на нем не обнаружили никаких отпечатков, кроме отпечатков Холлистера. Миссис Роудс держала пистолет в ночном столике у кровати. Она не заглядывала туда больше месяца. Любой мог войти в комнату и взять его. — Но кто в доме знал, где лежит пистолет? — Не имею понятия. Хотя Холлистер знал, — лейтенант довольно улыбнулся. — Он знал обо всем, что где лежит. — Если не считать бумаг, которые сенатор прятал в кабинете и которые кто-то нашел раньше его. — Но кто? — Убийца. — Я не вижу доказательств. — Доказательства перед вами, точнее, их унес ваш юрист. Как убийца мог узнать, где искать бумаги? И зачем прислал их мне после того, как смерть Холлистера практически закрыла дело? — Возможно, — сказал лейтенант Уинтерс голосом бесчисленных героинь Мери Робертс Рейнхарт, — мы этого никогда не узнаем. — Идите к черту! — взорвался я. Он нахмурился. — Саржент, почему бы вам не перестать повсюду совать свой нос? Это не ваше дело, а наше. Я выполняю свой долг и не намерен оставлять это дело, но и не собираюсь биться над ним до изнеможения. Так что считайте, что оно закрыто. — Так я и сделаю, — кивнул я. — Но только когда увижу, что ничем не смогу помочь. Мы враждебно уставились друг на друга. — Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал я поднимаясь. — Спасибо за документы. — Не за что, — я в ярости хлопнул дверью. 3 Миссис Голдмаунтин жила в большом доме из желтого выцветшего от времени песчаника в Джорджтауне — старинной части города, где в перестроенных усадьбах обитали наиболее почтенные жители Вашингтона. Ее дом был больше всех и смахивал на бывшую резиденцию какого-то национального героя. Меня провели в гостиную на втором этаже, обитую желтым шелком и отделанную в стиле Директории. Буквально тут же появилась миссис Голдмаунтин, одетая в черное и увешанная брильянтами. — Ах, мистер Саржент, как приятно! Я так рада, что вы смогли вчера прийти на мой прием, да еще вместе с милой Элен… Бедная несчастная овечка! Я понял, почему меня приняли без малейших колебаний: я явился прямо из дома сенатора и явно знал подробности случившегося. Ну что же, доставим миссис Голдмаунтин удовольствие. — Она перенесла все очень хорошо, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более похвально. — Она была так привязана к Ли! Конечно, они не так часто встречались, но об их привязанности знали все. Они были так похожи друг на друга… Я не мог уловить ни малейшего сходства, но все-таки пробормотал что-то вроде «яблоко от яблони…». — Конечно, некоторых шокировало то, что она так рано появилась в свете после его гибели, но я сказала, что она молода, здорова и все равно ничем помочь не может. Знаете, я чту традиции, но не вижу причин становиться их рабом. Как вы считаете? Конечно нет. Все должны испытывать огромное облегчение, что тот ужасный человек, покончивший с собой, признался. — Да, все просто счастливы; я хочу сказать, что справедливость восторжествовала и все идет своим чередом. — Конечно. А это правда, что чуть было не арестовали бедного Роджера Помроя? Я подтвердил. — Как ужасно, когда обвиняют невинного человека! Роджер всегда мне нравился, хотя наши пути пересекались нечасто, только по официальным поводам, особенно во время войны, когда он здесь работал в одном из комитетов. Боюсь, жену я никогда не видела, но всегда думала, что она слишком простовата. Мне и в голову не приходило, что на самом деле она дочь Ли. Какой же крест ей выпало нести! Мой аналитик, который работал в Вене с доктором Фрейдом, всегда говорил, что происшествия девяти месяцев до вашего рождения определяют всю вашу дальнейшую жизнь. Ну, я хочу сказать, если бы бедная девочка знала, что она незаконнорожденная, это привело бы к образованию у нее определенного комплекса и объяснило, почему она всегда казалась мне немного простоватой. Я с трудом остановил этот любительский психоанализ и робко изложил ей свое предложение. — По некоторым причинам мои клиенты, фирма «Хей-Хо» — производитель корма для собак, — хочет провести крупную рекламную кампанию. Я предложил им множество идей, но ни одна не подошла. Кампания должна быть проведена с достоинством, но в то же время произвести большое впечатление; вы не можете не согласиться, что эти две вещи не так-то легко совместить. Короче говоря, миссис Голдмаунтин, я думаю, что мы могли бы провести первоклассную кампанию, используя Гермиону. — О, я никогда не соглашусь, — начала она, но я-то знал миссис Голдмаунтин. — Мы все организуем… Фирма «Хей-Хо» все устроит… Для Гермионы организуют концерт в городской ратуше. Она появится на телевидении, на радио; вполне возможно, что будет заключен контракт на съемку кинофильма. Вы, как ее хозяйка, придадите особое достоинство всему этому мероприятию… Дело было сделано. Любое упоминание о рекламе заставляло миссис Голдмаунтин дрожать от страсти. — Если я соглашусь принять такое предложение, то должна буду настаивать, чтобы самой просмотреть выступление Гермионы. — Думаю, это вполне разумное требование… Я уверен, что фирма «Хей-Хо» станет консультироваться с вами по всем вопросам. — Я также буду настаивать, чтобы мне принадлежало последнее слово по поводу ее программы в городской ратуше. Я знаю ее способности и знаю, что она сможет сделать. Я никогда не позволю ей петь эти ужасные современные песни, только классику и, конечно же, государственный гимн. — Конечно, вам предоставят возможность выбрать репертуар. И репетитора тоже. — Вы считаете, она нуждается в репетиторе? — Кажется, я допустил грубый промах. — Все выдающиеся звезды Метрополитен-опера имеют репетиторов, — поспешно выкрутился я. — Чтобы сохранять голоса гибкими и звучными. — Ну, это мы еще обсудим, — милостиво согласилась миссис Голдмаунтин и блаженно закатила глаза, представив целый разворот в «Лайф», а также то, как Гермиона вместе с ней замелькает на телеэкранах в миллионах домов. — Какие мелодии удаются ей лучше? — спросил я, закрывая предыдущую тему. — Немецкие песенки и итальянские оперные арии. Если хотите, можем послушать хоть сейчас. — О нет, — поспешно отказался я, — не сейчас, как-нибудь в другой раз. Я уже оценил ее замечательный талант. О нем знает весь Вашингтон, а скоро будет знать весь мир. — Можете передать фирме «Хей-Хо», что я серьезно обдумаю их предложение. Наш договор был заключен. Я попросил разрешения позвонить вице-президенту фирмы в Нью-Йорк и получил его. Руководство компании пришло от моего плана в восторг и договорилось встретиться с миссис Голдмаунтин на следующий день. Все были счастливы, моя фирма снова крепко стояла на ногах.