Тут он впервые улыбнулся, обнажив длинные желтые волчьи клыки. Было уже почти половина второго, когда наша беседа завершилась. — Я чувствую, мы поняли друг друга, — сказал сенатор, пожимая мне руку и провожая до дверей. — Я тоже так думаю, сэр, — искренне ответил я. Однако именно потому, что я прекрасно понял Леандера Роудса, у меня возник соблазн сесть на ближайший поезд, отправляющийся в Нью-Йорк, и начать крестовый поход против него. Прежде я не осознавал меру его коварства и даже не подозревал, какие мрачные фигуры стоят за его спиной. Это был разговор, бросавший в дрожь даже такого политически невинного человека, как я: я понял, что Хью Лонг был жалким дилетантом по сравнению с сенатором Роудсом. В растерянности я спустился вниз в гостиную, вместо того чтобы отправиться наверх в свою спальню. К моему удивлению, буфетчик был еще там, собирая кофейные чашки и рюмки из-под бренди. Он выжидающе посмотрел на меня, но я только слабо улыбнулся в ответ, а потом, увидев пачку сигарет на диване напротив, решительно пересек комнату и взял их так, словно спускался именно за ними. Буфетчик со своим подносом исчез. Какое-то время я стоял и смотрел на угли в камине. «Какое же он чудовище, — бессильно подумал я. — И что же мне теперь делать? Как далеко заведут меня сомнительные интересы?» — О, вы меня напугали, — раздался вдруг женский голос. Я испуганно вздрогнул. Это была Вербена Прюитт в шелковом халате телесного цвета — просторном сооружении, напоминавшем палатку, которое делало ее еще больше похожей на гору гниющего мяса. Ее тонкие седые волосы были навернуты на бумажные папильотки, и я заметил на затылке лысое пятно размером с кардинальскую шапочку. — Я ищу свои сигареты, — пояснила она. — Думала, что оставила их на диване. Как неудобно: ее сигареты лежали в моем кармане. Будь у меня характер покрепче, следовало бы признать свою вину и вернуть сигареты. Но, как обычно, я выбрал более легкий путь. — Наверно, они упали за спинку, — сказал я и начал демонстративные поиски, с идиотским видом изучая шторы. — Неважно, — отмахнулась Вербена Прюитт. — Наверно, их забрал буфетчик. Они всегда так делают. Подбирают все, что плохо лежит, — она задумчиво взглянула на длинный ряд бутылок у камина. — Налить вам что-нибудь? — спросил я, желая как-то услужить. — Может быть, глоток вон того бренди, — сказала, улыбаясь, мисс Прюитт. Я невольно отметил, что верхнюю челюсть она уже сняла на ночь. Но чрезмерная полнота лица делала это практически незаметным, вот только речь стала немного неразборчивой. «Интересно, — подумал я, — не следует ли отпустить какую-нибудь шутку насчет глотка? Может быть, она хочет, чтобы я принес ей этот глоток в своем рту?» Однако я не стал этого делать. Мир Вербены Прюитт был, по моим оценкам, чем-то неизвестным и опасным, способным на любое безумие. Я принес ей большую порцию бренди, да и себе налил рюмку. — Отлично, — кивнула она и проглотила половину с такой поспешностью, что часть содержимого, словно водопад Виктория, струйкой пролилась на гирлянду ее подбородков. Мы устроились на одном из диванов. Я с трудом мог поверить в происходящее. Я сижу ночью в пустой гостиной с первой дамой партии, на ней интимное ночное одеяние, волосы на бумажных папильотках, а зубы ждут ее наверху в одной из спален. Такое может присниться только в ночном кошмаре. — Расскажите мне, мой дорогой, каковы ваши функции у сенатора Роудса. — Я собираюсь заняться его отношениями с прессой. — Непростая работа, — загадочно заметила мисс Прюитт, смущенно касаясь своей лысины рукой, напоминающей раздувшуюся морскую звезду. — Боюсь, вы правы. — У Ли немало врагов. — Могу себе представить. — Что вы сказали? — Хочу сказать, что могу себе представить почему. Учитывая принципы, которые он отстаивает и прочее, — начал я поспешно импровизировать. — Конечно. Значительная часть прессы настроена против него. Я не могу себе представить почему, но вы же знаете, что за людишки эти газетчики… Только это строго между нами — надеюсь, вы не станете меня цитировать, — она улыбнулась, и улыбка ее выглядела просто кошмарно. — Я понимаю, что вы имеете в виду, — кивнул я, отводя глаза. — Ли — храбрый человек, — ни с того ни с сего добавила она, обнюхивая свою рюмку, как терьер лисью нору. — Возьмите хотя бы сегодняшний вечер. Он действительно думает, что может выиграть схватку с этим молодым человеком из Нью-Йорка, который пишет о нем очерк. Смелости ему не занимать… Но подобных людей нужно держать на расстоянии. — Возможно, сенатору нужен человек, который мог бы спасти его от него самого, — предположил я. — Как вы правы, мистер Шредер! — Саржент. — Я хотела сказать — мистер Саржент. Однако вам следует помнить, что я вовсе не сторонница Роудса. Последняя информация сопровождалась хитрым подмигиванием, от которого я буквально содрогнулся. — Я думал, вы входите в его предвыборный комитет, — Роудс дал мне понять, что мисс Прюитт в день выборов приведет к урнам всех женщин Америки. — Здесь все гораздо сложнее, — сказала мисс Прюитт поднимаясь. — Но сейчас мне пора в постель. И, подобно леди Макбет, она выплыла из комнаты. Я медленно допил бренди. Потом, размышляя, стоит ли навестить Элен, направился к слабо освещенной лестнице. И только вспомнил, что понятия не имею, где ее спальня, когда из полумрака на первой площадке выступила какая-то фигура. От неожиданности я едва не подпрыгнул. — Надеюсь, я не испугал вас, — виновато шепнул Руфус Холлистер, выходя из темного дверного проема на свет. Он был полностью одет. — Вовсе нет, — отмахнулся я. — Сенатор только что мне позвонил… по внутреннему телефону. Он обычно работает допоздна. В этом секрет его успеха. И других заставляет работать без отдыха. Я был по горло сыт его жалобами и постарался удалиться. — Увидимся утром… Но далеко уйти не удалось. В следующее мгновение я осознал, что нахожусь на полу в объятиях мистера Холлистера, огромное зеркало в золоченой раме разлетелось вдребезги прямо на нас, а весь дом ходит ходуном. Потом нас оглушил удар — то ли раскат грома, то ли взрыв атомной бомбы, — и в доме погас свет. Первой моей мыслью было, что для бомбежки Вашингтона выбран очень подходящий момент. Второй — проверить, целы ли все кости. «Нет, кажется, я цел», — подумал я, хотя щека кровоточила… Стекло, конечно. Потом по всему дому поднялся крик. Я слышал, как в темноте возле меня ругается Холлистер, слышал звон разбитого стекла, когда он поднялся на ноги и начал отряхиваться. Потом со всех сторон замерцали свечи в руках слуг, миссис Роудс и мисс Прюитт, которая стояла в коридоре вместе с Помроями. Никто не понимал, что случилось. И так продолжалось до тех пор, пока час спустя полицейские не собрали нас в гостиной. Это была довольно курьезная сцена. Дюжина канделябров освещала желтым светом комнату, бросая на пол длинные тени. Обитатели дома и слуги в разной степени одетости и раздетости сидели вокруг лейтенанта полиции, молодого человека по фамилии Уинтерс, а он с суровой миной изучал аудиторию. — Прежде всего, — сказал он, глядя по какой-то необъяснимой причине на Вербену Прюитт, — сенатор Роудс мертв. Миссис Роудс, которой об этом уже сообщили, очень прямо сидела в своем кресле, лицо ее окаменело. Элен сидела рядом с ней, закрыв глаза. Остальные выглядели так, словно потрясены случившимся. Так что же, собственно, случилось? — В какое-то время между девятью часами вчерашнего утра и часом тридцатью шестью минутами сегодняшней ночи среди дров в камине кабинета сенатора был спрятан небольшой контейнер со специальным новым взрывчатым веществом марки «Помрой 5Х»… Раздался изумленный вздох. Элен широко открыла глаза. Мистер Помрой заерзал, его жена нервно прикусила губу. Вербена Прюитт выглядела почти такой же безразличной, как и миссис Роудс: ей пришлось пережить слишком много политических битв, чтобы нервничать из-за такого пустяка, как убийство. А с точки зрения лейтенанта Уинтерса, тут было именно убийство. — Мы считаем, что кто-то, хорошо знакомый с привычками сенатора, знал, что обычно после ужина он возвращается в свой кабинет, чтобы поработать, и что холодными ночами он всегда разводил огонь в камине. По словам миссис Роудс и находящегося здесь буфетчика, он очень заботливо относился к камину и настаивал, чтобы ясеневые поленья складывали в нем пирамидкой и заготавливали сосновые лучинки для растопки. Камин никогда, кроме него, никто не разжигал, по утрам угли выгребала одна из служанок. Вчера их убрала в девять утра… — Лейтенант Уинтерс скосил глаза на листок бумаги, который держал в руке, — служанка Мадж Пибоди. Пятнадцать минут спустя буфетчик Герман Хоуэлл сложил в камин дрова. С этого момента до возвращения сенатора Роудса в кабинет никто не входил… кроме убийцы. Лейтенант Уинтерс сделал драматическую паузу и в мерцающем свете свечей пристально оглядел ошеломленную аудиторию, не понимая, какую совершил ошибку. Мне пришло в голову, не задумывался ли он сделать карьеру на телевидении? Красивый профиль и гипнотизирующий голос могли помочь ему немало преуспеть. Неожиданно я почувствовал, как устал, и ужасно захотел в постель. Холлистер нас немного отвлек. — И меня, — спокойно сказал он. — Я входил в кабинет по просьбе сенатора незадолго перед ужином. Свой язык я придержал. — Вашими показаниями я займусь немного позже, — сказал лейтенант, как мне показалось, несколько резковато: у него пытались увести один из главных козырей. Потом он предупредил, чтобы никто не покидал дом без разрешения полиции. И, начав с дам, приступил к допросам. Разместился он в столовой. Те из нас, кто остался в гостиной, приглушенными голосами обсуждали, что случилось, и нервно пили. Миссис Роудс допрашивали первой, что оказалось очень кстати: присутствие смущало бы всех нас. Когда она вышла, я был немало удивлен тому, как спокойно гости восприняли столь неожиданный и экстраординарный поворот. Особенно Элен, которая выглядела спокойнее других. — Налей мне виски, — сказала она, когда я подошел к стойке бара, чтобы налить бренди мисс Прюитт. Управившись со своими обязанностями, я устроился рядом с Элен на неудобной кушетке. В другом углу мисс Прюитт и Холлистер оживленно беседовали с Уолтером Ленгдоном. У камина о чем-то шептались супруги Помрой, тогда как слуги, собравшиеся в дальнем конце комнаты, молча стояли в тени. — Ужасно, — как-то неловко и смущенно сказал я. — Черт знает что, — вздохнула Элен, посасывая виски, как ребенок сосет материнскую грудь. — Похоже, в ближайшие несколько месяцев у нас будет масса хлопот. Это было сказано очень хладнокровно, но я понимал, что она имеет в виду и, в конце концов, именно ее честность всегда меня привлекала. Очевидно было, что она не любила своего отца, и, как это ни странно, я был доволен, что, несмотря на случившееся, она не изменила своего поведения. А ведь таким искушением было начать рыдать и проклинать убийцу… — Что за странный способ убить человека, — заметил я, не зная, что сказать. — Взрывчатка в камине! — Элен покачала головой, поставила рюмку и взглянула на меня. — Самая невероятная вещь, о которой мне когда-либо приходилось слышать. — Как ты себя чувствуешь? — спросил я, неожиданно проявляя заботу. — Оцепеневшей, — спокойно ответила она, покачав головой. — Тебе когда-нибудь случалось оказываться в состоянии, когда не знаешь, что и думать? Вот я сейчас в таком. Жду, когда во мне проступит отчаяние или что-то в этом роде и подскажет, что делать и что чувствовать. — Твоя мать очень здорово держится, — заметил я. — Она тоже оцепенела.