— Где ты была, когда это случилось? Элен рассмеялась, на какой-то миг став прежней. — Об этом стоит рассказать! — С этим юношей? — спросил я, указывая на Ленгдона, который продолжал беседовать с политической богиней. Элен хитро ухмыльнулась. — Мы просто разговаривали в его комнате. Он стал меня расспрашивать… Сам знаешь, жизнь с отцом многому меня научила… — Представляю, что ты ему рассказала. — Ну, на самом-то деле нам не хватило времени. Он только успел сказать, что развелся с женой, которая была из Беннингтона, как погасли огни и… — Она неожиданно умолкла, сделала большой глоток и продолжала: — Тебе приходилось встречаться с девушками из Беннингтона? Они ужасно серьезные. Они все знают. Жаль парней, которые на них женятся… — Полагаю, что твое сострадание обратится на более подходящий предмет, — высокопарно заметил я, считая, что не время обсуждать сексуальные позывы Элен в тот момент, когда ее мертвый отец лежит наверху в кабинете под охраной полиции. Проход в кабинет был завешен одеялом, чтобы не сквозило: часть стены обвалилась, а дверь сорвало с петель. — Как знать, — без особого интереса протянула она. — Думаешь, это надолго? — Полиция? Не имею понятия. — Ну, надеюсь, они быстро разберутся. Видит Бог, это не должно тянуться слишком долго. — Ты говоришь так, словно знаешь убийцу. В мерцающем свете свечей голубые глаза Элен сверкнули. — Конечно, знаю, дорогой! Но по некоторым причинам не открою рта и ни за что на свете не стану вмешиваться. Внезапно я почувствовал озноб: словно порыв холодного декабрьского воздуха проник из разрушенного кабинета в гостиную и пронизал меня до костей. Глава вторая 1 В 4 часа 27 минут утра меня начал допрашивать лейтенант полиции, выглядевший таким же уставшим и измученным, как и все мы. — Полное имя? — привычно буркнул он. Человек в штатском записывал мои показания. Мы втроем сидели у одного конца обеденного стола; в двух канделябрах свечи обгорели больше чем наполовину. — Питер Катлер Саржент Второй. — Возраст? — Двадцать девять. — Род занятий? — Связь с прессой и реклама. — В какой фирме работаете? — Самостоятельно. — Адрес? — Кристофер-стрит, 120, Нью-Йорк. — Давно знаете сенатора Роудса? — Примерно день. — Как вы с ним познакомились? — Меня наняли в качестве рекламного агента. Я приехал сюда только вчера утром. — Когда вы пришли в дом? — Примерно в половине пятого. — Вы заходили в кабинет? — Только после ужина, когда сенатор пригласил меня к себе. Лейтенант открыл глаза и с интересом посмотрел на меня. Голос утратил металлические нотки. — И когда вы оттуда ушли? — Думаю, около половины второго; как раз перед тем, как его убили. — Где вы находились в момент взрыва? — Я вновь спустился вниз — чего-нибудь выпить. Там я увидел мисс Прюитт и мы немного поболтали: она забыла в гостиной сигареты или что-то еще. Потом я пошел наверх. Дошел до первой лестничной площадки, когда все это бахнуло. Я как раз разговаривал с мистером Холлистером. — О чем? — О чем? Знаете, не помню. Думаю, мы встретились как раз в тот момент, когда это случилось. Нас сбило с ног, и свет погас. — Как выглядел сенатор, когда вы были у него? — Боюсь, я недостаточно хорошо его знаю, чтобы оценить. Хочу сказать, что я не знаю, как он обычно выглядел. У меня сложилось впечатление, что он был чем-то обеспокоен. Возможно, это было связано с его выступлением, намеченным на пятницу. — На съезде маргариновых компаний? Я кивнул. Лейтенант закурил. «Какой великолепный случай ему представился, — подумал я. — Дело должно стать одним из самых громких за последние годы». Сам я уже начал размышлять, каким бы образом на этом заработать. Ведь моей специальностью наряду с обслуживанием клиентов было использование соответствующих фраз и отдельных намеков, оброненных окружающими. Пожалуй, с «Нью-Йорк Глоуб», где я раньше работал, можно содрать приличную сумму, если сделать серию очерков об убийстве, — так сказать, взгляд изнутри. — У сенатора было много врагов, — заметил я. — Откуда вы знаете? — скептически поинтересовался лейтенант. — Мне казалось, вы только вчера с ним познакомились. — Это верно, но из того, что он сказал мне вчера вечером, можно заключить, что его мог убить почти любой из миллиона человек. — Почему? — Он собирался выставить свою кандидатуру на пост президента. — И что? — Его поддерживали весьма сомнительные личности. — Их имена и адреса, — лейтенант явно меня не понял. — Боюсь, все это не так просто, — холодно бросил я. — Я вовсе не хочу с ними связываться, да, думаю, и вы тоже. А кроме того, уверен, что они не имеют с этим убийством ничего общего, по крайней мере, непосредственно. Суть в том, что их враги могли испытывать желание разделаться с сенатором для блага всей страны. — Я вас не понимаю. Если мы не будем знать, кто они такие, то как же мы узнаем, кто их враги, то есть у кого могло возникнуть желание убить сенатора Роудса? Я пришел к выводу, что лейтенант не принял мои слова всерьез, и воспринял это как показатель стабильности нашей системы: сама мысль о политическом убийстве, убийстве на идеологической почве, казалась ему полным абсурдом. Все убитые в прошлом президенты стали жертвами отдельных безумцев, а не политических заговоров. Я решил придержать свои соображения насчет политического убийства до тех пор, пока контракт с «Нью-Йорк Глоуб» не будет у меня в кармане. А пока следует расположить лейтенанта к себе. — Предположим, все выглядело следующим образом, — с серьезным видом начал я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно правдоподобнее. — Очень многим могла не понравиться мысль, что такой человек, как Роудс, может стать президентом. Одному из них, вполне возможно, сумасшедшему, могло прийти в голову, что лучший выход из данной ситуации — убийство сенатора еще до съезда, на котором могла быть выдвинута его кандидатура на пост президента. Должен сказать, что именно здесь, в этом доме, сейчас находятся четверо убежденных политических врагов сенатора. Мои слова произвели определенное впечатление. Лейтенант подавил зевок и спросил: — И кто же они? — Журналист Ленгдон, молодой человек весьма либеральных взглядов. Его сюда прислали, чтобы написать статью с нападками на Роудса для журнала «Авангард». Трудно найти человека, более решительно настроенного против Роудса, и узнай он хоть половину из того, что стало мне известно вчера вечером, вполне бы мог из патриотических побуждений помочь сенатору пересечь сверкающую реку. — Пересечь что? — Отправиться к праотцам. Потом мисс Прюитт, которая давно с ним дружит, но категорически против его выдвижения в президенты. Полагаю, Помрой был его политическим противником еще в Талисман-сити. И наконец, после небольшой беседы, которую я имел с сенатором Роудсом, я и сам вполне был склонен стать таким врагом.