— Значит, его нож и нет отпечатков. То есть ничего. Что еще у них есть? — Не хочу говорить об этом по телефону, — сказал Боб. — Ты же знаешь, какие они, эти маленькие городки. Никогда не можешь быть уверен, что это не групповой звонок. Мисс Пентикост откашлялась, глотнула медовухи и спросила: — И что вы собираетесь делать, мистер Хэлловей? — Что я собираюсь делать? — В телеграмме вы просили помощи. Какой именно? — Я хочу, чтобы вы узнали правду о том, кто убил Руби! — Вы не верите, что виновен мистер Калищенко? Последовала не то чтобы тишина, но определенно пауза. — Я… э-э-э… не хочу сейчас в это вдаваться, но здесь явно играют холодной колодой. Копы торгуют алиби направо и налево. Но вряд ли истина есть у них в ассортименте. Мисс П. опять покосилась на меня. — Колода, подтасованная под стопроцентный выигрыш, — объяснила я. — Но игра идет по-настоящему, так что за руку не поймаешь. — Я не пытаюсь прокатиться зайцем, — сказал Большой Боб. — Могу нанять вас официально. — Пожалуйста, оставайтесь на линии, мистер Хэлловей. Она прикрыла трубку рукой и велела мне сделать то же самое. — Итак? — Итак. — Что вы думаете? — спросила мисс Пентикост, откидываясь на спинку кресла. — Перефразируя вас, у меня недостаточно фактов, чтобы ответить на этот вопрос. — И то верно, — согласилась она. — Тогда давайте уточним вопрос. Мистер Калищенко способен на убийство? — Не то слово. Она приподняла одну бровь. — Любой способен на убийство, — напомнила я. — Я и сама способна. И вы. Конечно, при определенных обстоятельствах. — И определенные обстоятельства в случае мистера Калищенко… это? Я задумалась. — Самооборона, — предположила я. — Это очевидно. Что еще? — Защита кого-то, — добавила я. — Например, его семьи. — Семьи? Воспоминания нахлынули и чуть не накрыли меня с головой. Придорожная забегаловка где-то по другую сторону Аппалачей. Дышащий мне в лицо пивом громила, грубые руки, сжимавшие меня так, что не оставалось воздуха в легких. А потом Калищенко со своими ножами и много крови. — Его семья — это цирк, — сказала я, рывком возвращаясь в настоящее. — Он сделает что угодно ради любого из нас. Включая Руби. Поэтому я беру свои слова обратно. Он этого не делал. Никогда не сделал бы такого. С кем-то из наших. Пару секунд мисс Пентикост внимательно изучала меня. Сейчас, когда я пишу это, то понимаю почему. Я не сказала «с кем-то из них». Я говорила «мы» и «наши». Себя я тоже включала в эту семью. Теперь, когда я знаю мисс Пентикост гораздо лучше, чем тогда, я думаю, что это повлияло на ее решение. Она убрала ладонь с трубки. — Мистер Хэлловей, вы еще здесь? — Да. — Мы выезжаем в Виргинию завтра утром. Пока они обсуждали детали, я откинулась на спинку кресла. Мой взгляд остановился на картине над столом мисс П. Это было солидное полотно, написанное маслом: раскидистое желтое дерево посреди степи. В тени дерева лежала женщина в синем платье, ее лицо скрывала тень. Я рассматривала эту картину на протяжении почти четырех лет, но до сих пор не могла сказать, отдыхает она или упала. А может, ждет любовника? Или ждет смерти? Я вполуха слушала, как Большой Боб объясняет, каким маршрутом лучше ехать из Нью-Йорка в Стоппард, и обещает предоставить нам жилье и автомобиль. Я думала о Руби, лежащей в грязи на каком-то вытоптанном кукурузном поле в сельской глухомани. Она умерла быстро или страдала? Предчувствовала ли свою смерть? Видела ли, как сгущается тьма, понимала ли, что это значит? Я все еще рисовала эту картину в своем воображении, когда мисс Пентикост сказала Большому Бобу, что мы увидимся с ним завтра днем, и повесила трубку. Она вытащила руку из миски с водой и вытерла ее полотенцем, которое оставила миссис Кэмпбелл. Стала сгибать и разгибать пальцы. Они покраснели и выглядели воспаленными, на ее лице отразилась боль. — По словам мистера Хэлловея, поезд отходит завтра в половине седьмого утра с Пенсильванского вокзала, — сказала она. — Можем доехать на нем до Фредериксберга, а там нас будет ждать шофер. Я ничего не ответила, только кивнула. — Хотя цирк уезжает чуть больше чем через неделю, мы должны быть готовы остаться надолго. Давайте соберем вещи на три недели, — сказала она. Я снова рассеянно кивнула. — Уилл? — Что? Я удивилась, насколько хриплым был мой голос. Надо отдать ей должное — она не стала задавать бессмысленных вопросов вроде «Вы хорошо себя чувствуете?». Она просто дала мне несколько секунд, чтобы прийти в себя. — Да, на три недели в самый раз. Лучше перестраховаться. Собрать все необходимое на случай неприятностей? — Полагаюсь на вас, решайте сами. — Ладно, — сказала я. — Значит, подготовимся к неприятностям. Глава 3 Наше путешествие началось с первыми лучами солнца. У Пенсильванского вокзала мисс Пентикост, я и миссис Кэмпбелл перегрузили вещи из багажника «кадиллака» на тележку носильщика. Я обычно беру с собой слишком много вещей, так что наши массивные чемоданы чуть не опрокинули тележку. — В этот раз везем с собой всего одно тело, — пошутила я, давая носильщику на чай. Он взял доллар, сонно улыбнувшись. Миссис Кэмпбелл обняла нас обеих так, что хрустнули ребра, и в пятый раз за утро предложила составить нам компанию. И в пятый раз мы ответили, что кто-то должен держать оборону в бруклинской крепости и что мы скорее пострадаем от кремовых тортов, чем от пуль. — За ней нужно приглядывать, — сказала она, но я не вполне поняла, с кем из нас она говорила. Мы помахали друг другу на прощание. Я поежилась, когда миссис Кэмпбелл сделала разворот посреди Седьмой авеню и чуть не врезалась в крыло городского автобуса. Затем мы с боссом последовали за багажом на платформу. Чемоданы погрузили куда положено, и мы заняли места друг напротив друга в пассажирском вагоне. Мисс Пентикост вытащила из сумки толстую папку. Отпечатанная этикетка на обложке гласила: «Оливия Уотерхаус». Выжимки из нашего последнего крупного дела, которые мисс Пентикост перечитывала при каждом удобном случае. Она была уверена, что мы еще столкнемся с этой женщиной. Я не разделяла ее уверенности. Профессор Уотерхаус исчезла, мы ничего не слышали о ней несколько месяцев. Впрочем, это не совсем так. Вскоре после того, как доктора Уотерхаус и след простыл, один из самых подлых ростовщиков города разослал письма сотне самых бедных своих клиентов о том, что прощает их долги и возвращает им отданные в залог дома. Три дня спустя он повесился на потолочном вентиляторе. Не было никаких доказательств, что Уотерхаус имеет к этому отношение. Но мне казалось, что я вижу в этом ее руку, и мисс Пентикост была со мной согласна. Я рассеянно провела пальцем по шраму на левой щеке. Еще одно напоминание о том деле. Рана прекрасно зажила, но врачи сказали, что я и в старости буду видеть эту бледную полоску, глядя в зеркало по утрам. Пока мисс П. в сотый раз перечитывала все ту же стопку листов, я порылась в портфеле, который использовала вместо дамской сумочки, и выудила «Сердце — одинокий охотник».