— Поджог — трусливое преступление, — начала она. — Его совершают издалека, им наслаждаются издалека. Преступник должен быть нервным, буквально на грани срыва, и всегда настороже. Он знает, насколько он незначителен, и потому получает огромное удовольствие, если может принизить окружающих — или хотя бы попытаться, — когда это в его власти. Именно так Сендак повел себя со мной. Произнося эти слова, она по-прежнему крутила зажигалку длинными пальцами, непринужденно открывая и закрывая ее. Стороннему наблюдателю показалось бы, что она не сводит взгляда с Уитсена. А на самом деле на адвоката был направлен только ее стеклянный глаз. Настоящий смотрел за его плечо — прямо на Сендака. Ее пальцы покрутили зажигалку, открыли ее, а потом зажгли. В ее ладони качнулся крошечный огонек. — Человек, совершивший эти преступления, должен быть низкорослым и физически слабым, — сказала она. — Поджог — мужское преступление, но не сильного и здорового мужчины. Поджигатель вряд ли был на войне. Его не взяли бы в армию. — Ваша честь, я снимаю вопрос, — заявил Уитсен. Мисс П. не обратила внимания на его слова. — Поджигатель не мужчина. Он таракан. Прячется в щелях и вылезает по ночам. — Мисс Пентикост, вопрос снят, — сказал судья Харман. — Я почти закончила, ваша честь, — скороговоркой отозвалась мисс Пентикост. Все это время она водила большим пальцем над пламенем — туда-сюда, как метроном. — Вот как я поняла, что это ты. Я должна была понять, как только тебя увидела. Мелкий, незначительный служащий, с полоской белой кожи на месте обручального кольца, ведь жена ушла от тебя, потому что ты не можешь доставить женщине удовольствие, верно? — Мисс Пентикост! Судья стукнул молотком, но мисс Пентикост не остановилась. — И поэтому ты поджег целые кварталы, где жили счастливые семьи. Хотел посмотреть, как они горят. Все эти люди, которые гораздо счастливее тебя, гораздо лучше тебя, гораздо… Сендак так резко вскочил, что его стул опрокинулся и проехал по полу до первого ряда зрителей. На мгновение показалось, что он вот-вот перепрыгнет через стол и набросится на моего босса. Я подумала, что он и правда это сделает, но тут вмешались приставы. Сендак увидел приближающихся людей в форме и застыл, выплевывая непристойности. Судья Харман стукнул молотком, Уитсен поспешил к своему клиенту, журналисты рядом со мной были так потрясены, что даже не могли писать. А присяжные? У всех двенадцати на лицах отразилось одинаковое отвращение. Они на мгновение увидели Сендака таким, каким увидела его я во время ареста. Хищник. Бешеный зверь, притаившийся под скромной внешностью. У него не шла пена изо рта, но в этом и не было необходимости. Чаша весов качнулась в нашу сторону. Может, я не говорю, например, по-французски, зато умею читать по лицам. И знаю, как на этом языке пишется «виновен». Я пошла к машине. Глава 2 — Это ужас, полнейший ужас. Ничего подобного не случалось за все сорок лет моей работы. Просто чертова свадьба какая-то! Мисс Пентикост бросила на меня взгляд. Я прикрыла телефонную трубку рукой, в то время как мисс Пентикост прижималась ухом к своей. — Что-то вроде смерча, — объяснила я. — Обычно так говорят про погоду, но необязательно. Другую руку, ту самую, которой она крутила зажигалку, мисс П. опустила в миску с ледяной водой. Она так напрягала пальцы сегодня, что теперь они болели и дрожали. Холодная вода не лечит, но хотя бы облегчает страдания. Мы сидели перед телефонами в офисе детективного агентства «Расследования Пентикост», каждая за своим столом. Офис занимал первый этаж уютного особняка в Бруклине, который мы обе называли своим домом. Мы только что вернулись из суда. В машине я показала телеграмму мисс П. Она поворчала, что я не показала ей телеграмму раньше, а я поворчала, что ничего хорошего это бы не принесло и что у нас были другие приоритеты. Когда мы покидали зал суда, Уитсен попросил сделать перерыв и вместе с Кларком направился в кабинет судьи Хармана. Дома нас уже дожидалось сообщение. Наша экономка миссис Кэмпбелл пересказала нам его с характерным шотландским акцентом. Харман заявил, что не видит никаких нарушений. В конце концов, Уитсен задал вопрос, а мисс Пентикост правдиво на него ответила. Видимо, адвокат не хуже меня понял настрой присяжных, поэтому спросил, возможна ли еще сделка со следствием. Зная Кларка, я сомневалась, что он согласится на срок меньше двадцати лет. Мисс П. снова сосредоточилась на телефонном разговоре. Голос Большого Боба Хэлловея звучал так, словно Боб находился за миллион миль отсюда. Словно он звонил с Луны, а не с окраины какого-то захолустного городишки в Виргинии. — Примите мои соболезнования, мистер Хэлловей, — сказала она. — Как именно умерла мисс Доннер? — Ее зарезали. Ударом ножа в спину, — его голос, может, и искажали трескучие помехи, но гнев звучал кристально ясно. — Прямо после финальной феерии во вторник. Мисс Пентикост снова покосилась на меня. — Феерии? — произнесла она одними губами. — После финального представления, — прошептала я. — Ее нашла девушка Мистерио. Она просто лежала там, — сказал Большой Боб. — Самое тяжелое зрелище в моей жизни, а я-то уж повидал всякого. Его голос звучал надтреснуто не из-за плохой связи. Это было искреннее горе, и я никогда прежде не слышала ничего подобного от этого жесткого человека. И могла бы не услышать за всю жизнь. Но я его понимала. Руби была одной из первых цирковых, с кем я столкнулась, когда подростком пришла к Харту и Хэлловею в поисках убежища. Помню, как она стянула с меня замызганную кепку и сморщила нос. — Могу поспорить, если тебя как следует оттереть, под этой грязью обнаружится симпатичная девушка. Меня впервые назвали девушкой, симпатичной или нет — уже не важно. Ее все любили. Как же иначе? За исключением того, кто использовал ее вместо подставки для ножей. — Цирк по-прежнему в Стоппарде? — спросила мисс П. — Пока тут, да, — ответил Большой Боб. — Во вторник мы давали первое представление. Мы рассчитывали провести здесь две недели, до следующего воскресенья. Потом едем в Шарлотту. Дольше задержаться не можем. Контракты подписаны, а подписанные контракты в наше время редкость. Дело было в четверг. А значит, у нас есть десять дней, прежде чем место преступления и все вокруг него упакуют и увезут из города. — И власти позволят вам уехать? — спросила мисс П. — Удивительно, что они дают стольким… — она чуть не сказала «подозреваемым», но придумала формулировку получше, — людям, близким к жертве, уехать до того, как дело будет завершено. — Шеф полиции немного пошумел по этому поводу, когда появился в первый раз. Но этим утром изменил мнение. Сказал, что мы можем уезжать. — А что изменилось? — поинтересовалась мисс П. На другом конце провода только потрескивали помехи. — Мистер Хэлловей? — Да он поймал кое-кого на крючок, — ответил Большой Боб. — Уилл? Ты еще на линии? — Я здесь. — Мне не хочется огорчать тебя, но… они арестовали русского. Его держат в каталажке со вчерашнего утра. Официальные обвинения предъявили только сегодня утром. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить новость. — Калищенко? Полиция считает, что он убил Руби? — Да. — Какого черта? — Его нож был у нее в спине. Опять потрескивающая тишина. Валентин Калищенко был настоящим старожилом цирка Харта и Хэлловея — метатель ножей, глотатель шпаг, пожиратель огня и один из моих цирковых наставников. Я бы не сказала, что Русский Псих был мне как отец — это было бы слишком. Скорее как постоянно пьяный дядюшка, который позволял мне играть с острыми предметами с самого нежного возраста. — Это же ничего не значит, — сказала я, потянув за колтун в волосах. — У него сотни ножей. — Конечно, — согласился Большой Боб. — И он вечно их повсюду разбрасывает. — Конечно. — А что насчет отпечатков пальцев? — спросила я. — На ноже нашли отпечатки? — Вроде только смазанные. Я слышал разговоры копов. Вроде как на рукоятке такая обмотка, что четких отпечатков не остается.