Судья Ди взял факел и поднялся по высоким ступеням к храму. Массивные деревянные двери были заперты на железный засов. Подняв факел, судья увидел, что на створки наклеена бумажная полоска с личной печатью судьи Фэна, надписью «Суд Пуяна» и датой двухлетней давности. Судья пошел вдоль террасы и обнаружил боковую дверь поменьше, тоже запертую. Но наверху ее была открытая решетка. Затушив факел о стену и встав на цыпочки, судья попытался что-то разглядеть в темноте храма. Он стоял неподвижно, напряженно вслушиваясь, и вот до него донеслись тихие шаркающие шаги, хотя, возможно, это шуршали крылья летучей мыши. Через некоторое время они стихли. Судья не был полностью уверен в том, что слух его не обманул. Он продолжал прислушиваться. До него донесся глухой стук молотка, потом снова наступила гробовая тишина, и больше ее ничто не нарушало. Судья подумал, что стоит заняться этим храмом. Первый шум мог быть объяснен естественными причинами, удары молотка вызывали подозрение... Когда судья спустился во двор, Шень Па заметил: — Долго же ты ходил. Увидел что-то? — Да ничего особенного, — ответил судья Ди. — Только двух синих демонов, которые играли в кости отрубленными головами. — Святые Небеса! — воскликнул Шень Па. — Ну и публика! Но соседей, к несчастью, не выбирают. Судья Ди распрощался со всеми и направился к главной улице. На одной из боковых улочек он нашел скромную, но сравнительно приличную гостиницу под названием «Восемь бессмертных». Судья снял комнату на ночь и предупредил слугу, который принес ему чайник чая, что ему нужно встать ранним утром, дабы выйти из города сразу после открытия ворот. Выпив две чашки чая, он поплотнее закутался в свое платье и лег на шаткую постель, чтобы поспать несколько часов. Глава 17 Необычные посетители приходят в храм на рассвете; заседание суда открывается напротив буддийского святилища Судья встал после четвертого обхода ночной стражи, задолго до рассвета. Ополоснув рот холодным чаем и приведя в порядок одежду, он покинул гостиницу и быстрым шагом дошел до судебной управы. Ворота ему открыл полусонный стражник, весьма удивленный странным видом судьи. Не сказав ему ни слова, судья Ди отправился на главный двор, где в темноте едва угадывались фигуры людей, в молчании ожидавших его вокруг паланкина. Старшина Хун зажег бумажный фонарь и помог судье подняться в паланкин, где тот переоделся в свой официальный костюм. Водрузив на голову черную шелковую шапочку, он приподнял занавеску и кивком подозвал Ма Жуна и Цзяо Тая. Оба помощника имели весьма внушительный вид в тяжелых кольчугах капитанов кавалерии и островерхих шлемах. Каждый из них был вооружен длинным мечом, большим луком и колчаном, набитым стрелами. Судья сказал им тихо: — Сначала мы отправимся к генералу Бао, затем к судье Ваню и, наконец, заберем господ Лина и Вэня. Вы поедете впереди. Ма Жун поклонился. — Мы обмотали копыта лошадей соломой, — сообщил он. — Никто не услышит ни звука. Судья одобрительно кивнул, и по его сигналу процессия тронулась. В полной тишине отряд двинулся на запад вдоль внешней стены судебной управы, потом повернул на север и через некоторое время остановился перед жилищем генерала. Как только старшина постучал, ворота распахнулись. В центре двора, в окружении тридцати слуг, стоял генеральский паланкин. Судья ступил на землю. У подножия лестницы зала приемов его ожидал генерал Бао в парадной военной форме. В свои семьдесят он выглядел внушительно благодаря наряду из фиолетового, расшитого золотом шелка и позолоченной кольчуге. Большой меч в украшенных драгоценными камнями ножнах свисал с его пояса, а на шлеме стояли цветным веером флажки пяти дивизий, которыми он некогда командовал во время кампаний в Центральной Азии. Когда они поклонились друг другу, судья Ди заговорил: — Я глубоко сожалею, что побеспокоил вашу честь в столь неурочный час, но ваше присутствие необходимо для того, чтобы разоблачить подлого преступника. Поэтому я умоляю вас внимательно наблюдать за всем, что произойдет, чтобы позднее засвидетельствовать это перед судом. Генерал явно был рад присоединиться к таинственной предрассветной вылазке. С готовностью настоящего солдата он ответил: — Вы наместник округа, и я вам подчиняюсь. Вперед! Аналогичным образом судья переговорил с судьей Ваном, а потом с главами гильдий ювелиров и плотников. Когда процессия, состоявшая теперь уже из пяти паланкинов и более чем сотни людей, приблизилась к северным воротам, судья подозвал Ма Жуна и распорядился: — Как только мы выйдем из города, ты и Цзяо Тай передайте всем следующее указание: под страхом смерти запрещается отдаляться от кортежа. Вы с Цзяо Таем будете ездить вдоль флангов, держа луки наготове. В того, кто покинет ряд, сразу же стреляйте. Теперь поезжай вперед и вели стражникам открыть ворота. Вскоре отряд выехал через массивные, обитые железом северные ворота и направился в сторону храма Безграничного милосердия. Когда они прибыли, старшина Хун постучал в ворота. В зарешеченном окошечке показалась голова заспанного монаха. — Мы стражники суда, — объявил старшина, — на территорию храма проник вор! Откройте, мы должны его схватить! Послышался скрип засова, и ворота чуть раздвинулись. Соскочившие с коней Ма Жун и Цзяо Тай навалились на створки и распахнули их. Потом они заперли двух испуганных монахов в при-вратницкой, пригрозив отрубить им головы, если вздумают шуметь. Когда кортеж очутился в первом дворе, судья Ди и четверо свидетелей спустились из паланкинов. Он попросил их следовать за ним в главный двор, приказав остальным остаться. В молчании все пятеро двинулись за Дао Ганем, который показывал дорогу, позади шли Ма Жун и Цзяо Тай. Светильники, горевшие всю ночь перед статуей богини Гуаньинь, освещали просторный двор. Судья Ди поднял руку. Все замерли. Через мгновение из темноты выступила фигура в одеянии буддийской монахини. Поклонившись судье, монахиня что-то прошептала ему на ухо. Он повернулся к Дао Ганю. — Веди нас в покои настоятеля! Дао Гань поднялся по ступеням террасы и повернул в коридор справа от главного зала, в конце коридора была закрытая дверь. Судья Ди сделал знак Ма Жуну, ударом плеча тот высадил дверь и отошел, чтобы пропустить остальных вперед. Их взорам предстала роскошно обставленная комната, освещенная двумя светильниками. Воздух был тяжелым из-за аромата благовоний и духов. Настоятель лежал на резной кровати из черного дерева и громко храпел под вышитым шелковым покрывалом. — Закуйте его в цепи! — приказал судья. — И свяжите ему руки за спиной. Ма Жун и Цзяо Тай выволокли настоятели из кровати, бросили на пол и связали ему запястья прежде, чем он успел окончательно проснуться. Ма Жун рывком поднял его на ноги. — Кланяйся своему судье! Лицо настоятеля стало мертвенно-бледным. Ему показалось, будто он попал в преисподнюю, а двух воинов принял за подручных самого правителя ада. Судья Ди повернулся к свидетелям. — Я прошу вас тщательно осмотреть этого человека и обратить особое внимание на его выбритое темя! Потом он сказал старшине Хуну: — Беги за стражниками в первый двор. Прикажи им сковать цепями всех монахов, которых они обнаружат. Теперь можно зажечь фонари. Дао Гань покажет им, где находятся кельи монахов. В мгновение ока двор засиял от фонарей, на которых выделялась надпись «Суд Пуяна». Послышались удары ногами в двери, приказы, вопли ужаса и звон цепей. Через некоторое время в главном дворе толпились шестьдесят перепуганных монахов. Судья Ди, наблюдавший за происходящим с верхней ступени лестницы, приказал: — Поставьте их на колени, рядами по шесть человек, лицом к террасе! Когда это было сделано, он распорядился: — Пусть все те, кто меня сопровождал, встанут вдоль трех сторон двора. Затем он велел Дао Ганю отвести его в закрытый сад. Повернувшись к молодой женщине в мантии монашки, он добавил: — А вы, Голубой Нефрит, покажите нам павильон, где находится барышня Абрикос. Дао Гань открыл калитку, ведущую в сад, и они пошли по извилистой тропинке. В мерцании светильников этот изысканный сад был похож на рай. Барышня Голубой Нефрит остановилась перед домиком, стоявшим посреди зарослей карликового бамбука. Дав знак свидетелям приблизиться, судья показал им нетронутую печать на запертой двери. Потом он кивнул барышне Голубой Нефрит. Она сорвала печать, вставила свой ключ в замочную скважину и повернула его. Судья постучал, громко объявив: — Это я, наместник этого округа! Красная лакированная дверь открылась, и все увидели барышню Абрикос в ночной рубашке с подсвечником в руке. Заметив генерала Бао и судью Вана, она поспешила набросить на себя легкую накидку. Все вошли в павильон и увидели великолепное изображение богини, висевшее на стене, большую кровать с покрывалами из стеганого шелка и другие предметы роскоши. Судья Ди почтительно поклонился барышне Абрикос, и четыре свидетеля последовали его примеру. — Теперь я хочу увидеть тайный вход, — сказал судья. Барышня Абрикос подошла к двери. Она повернула одно из медных украшений на лакированной поверхности. В середине двери открылось узкое отверстие. Дао Гань хлопнул себя по лбу. — Подумать только: даже меня провели! — Помощник судьи был поражен в самое сердце. — Я смотрел везде, но только не в самом очевидном месте. Повернувшись к барышне Абрикос, судья спросил: — Заняты ли остальные пять павильонов? Когда она кивнула, судья Ди продолжал: — Обойдите с Голубым Нефритом гостевые покои первого двора и скажите мужьям тех женщин, что сейчас находятся в павильонах, чтобы они открыли двери и забрали своих жен. Потом мужья должны пойти в главный двор одни, я хочу, чтобы они присутствовали на предварительном слушании этого дела. Девушки удалились, а судья Ди тщательно осмотрел комнату. Показав на столик, стоявший у изголовья кровати, он сказал четверым свидетелям: — Обращаю ваше внимание на эту коробочку из слоновой кости на столике, в ней бальзам для губ. Запомните как следует, где она стоит. Сейчас генерал Бао запечатает эту коробочку. В должное время она будет представлена как вещественное доказательство. Пока они ждали возвращения барышни Абрикос, Дао Гань изучал тайную панель на двери. Он обнаружил, что ею можно было бесшумно управлять и с той, и с другой стороны двери, поворачивая одно из медных украшений. Барышня Абрикос вернулась и сообщила судье, что женщины из пяти других павильонов уже находятся в первом дворе, а их мужья ожидают перед главным залом храма.