– Да, – сказал Гуров, глядя ей вслед. – Так-то будет лучше. Итак, я приступаю к изложению истории вашего благородного семейства. Оно будет кратким, но вместе с тем четким и всеобъемлющим. – Не надо, – вдруг произнесла женщина. – Почему же? – удивленно спросил Гуров. – Просто не надо… – И как же в этом случае прикажете мне быть? – с еще большим удивлением спросил Гуров. – Никак, – устало пожала плечами женщина. – Просто уходите. И все… – И рад бы, но не могу, – ответил Лев Иванович. – И знаете почему? А потому, что никто из вас в ответ на мои вопросы не сказал «да». За исключением вас, Екатерина Борисовна. Да и то сколько раз вы сказали «да», а сколько «нет»? Вот видите… Как же мне уйти? Вы сами посудите… – Зачем вам нужно ворошить старое? – спросила женщина. – Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость! – ответил Гуров. В ответ на эти слова Воронов-старший и Воронов-младший дружно фыркнули. – Вот видите, – усталым тоном произнес Гуров, обращаясь к Екатерине Борисовне. – Они фыркают. Они считают, что к слову «справедливость» следует относиться именно так – с пренебрежением. И фыркать по-лошадиному. Так как же мне после этого взять и уйти? Итак… – Евгений, выйди! – резко произнес Воронов-старший. – Это почему? – злым и одновременно удивленным голосом поинтересовался Воронов-младший. – С какой стати? Я тоже хочу послушать! – Пошел вон! – сказал Игорь Николаевич. – Ну-ну… – многозначительно произнес Евгений, встал и медленно пошел к выходу. Проходя мимо Гурова, он остановился, зло прищурился и посмотрел сыщику в глаза. – Видали, как смотрит? – миролюбиво поинтересовался Лев Иванович у родителей. – Ух, как смотрит! Как говорится, его бы воля… – Воля? – нехорошо оскалив зубы, переспросил Евгений. – Воля, она моя и есть. Потому что я здесь хозяин. И там, – он повел рукой, – я тоже хозяин. Везде я хозяин, понял? А ты-то кто есть? Шавка, которая тявкает на слона! Что вы с ним цацкаетесь? – глянул он на родителей. – Гоните его! Что он нам может сделать? – Пошел вон! – повторил Воронов-старший. – Иди, мальчик, иди, – прежним мирным тоном произнес Гуров. – Посиди в предбаннике, почитай журнальчик. Да гляди, далеко не уходи. Ты мне еще понадобишься. – Как же мне все надоело… – застонала Екатерина Борисовна. – И когда это кончится? – Боюсь, что не скоро, – кратко сказал Гуров. – Итак, позвольте мне наконец начать. Он встал и подошел к окну. Крячко был на месте. Теперь он уже не копался в моторе машины, а о чем-то беседовал с деревенским дядькой. Лев Иванович отвернулся от окна и взглянул вначале на Екатерину Борисовну, а затем на Воронова. – Девочка Катя Кошкина за рулем подаренных папой «Жигулей», веселый балбес Леха Пантелеев рядом, узкий мост, на котором не разминуться, и невесть откуда взявшаяся на мосту старушка – всю эту прелюдию мы опустим, – начал Гуров. – Не станем также в подробностях касаться и последующей сцены в салоне «Жигулей», дабы не показаться бестактным. Скажем лишь, что тогда-то Катя Кошкина и совершила свое первое преступление. Во-первых, «уронила» в реку старушку, во-вторых, постаралась скрыть совершенное преступление. По сути – убийство, совершенное по неосторожности. Не пугайтесь, Екатерина Борисовна, чего уж там. За это преступление вы не понесете наказания, разве только – моральную ответственность перед собственной совестью. Нет уже ни того государства, ни тех законов, да и единственного свидетеля – Лехи Пантелеева – тоже уже нет. Так что… – Гуров развел руками. Он встал и вновь подошел к картине с нарисованными изломанными линиями. Луч клонящегося к закату солнца касался полотна, и от этого линии на картине выглядели еще сумбурнее и бессмысленнее. Во всяком случае, Гурову так казалось. – Подлинник? – спросил он. – Откуда я знаю? – буркнул Воронов. – Спрашивайте у нее. – Подлинник, – безучастно ответила женщина. – Если подлинник, – сказал Гуров, – то, наверное, больших денег стоит. Ну, так продолжим… Не станем рассуждать о том, как вам, Екатерина Борисовна, удавалось столько лет скрывать от мужа, что ребенок не от него. Я бы вообще не касался этой темы, но куда деваться? Она – то самое начало, которое в итоге привело к печальному финалу. Или, выражаясь казенным штилем, к убийству гражданина Пантелеева. – У вас что же, есть доказательства? – спросил Воронов. – Ну, так предъявите, если они есть. И не надо разыгрывать здесь мыльную оперу. – Скажите, Игорь Николаевич, а отчего вы из благословенного Новокузнецка, где у вас в общем-то жизнь была налажена, вдруг перебрались в эти края? – подчеркнуто не обращая внимания на реплику Воронова, спросил Гуров. – Молчите? Ну, так я вам скажу. Переменить место жительства вас уговорила ваша супруга, а вы так и не поняли, что за блажь вдруг пришла ей в голову взять и уехать из Новокузнецка. А случилось это после того, как вы, Екатерина Борисовна, случайно встретились в Новокузнецке с Алексеем. Вы шли с пятилетним сыном Женечкой, а вам навстречу попался Алексей. И первое, на что обратил внимание Пантелеев, было то, что, оказывается, он и маленький Женя очень похожи друг на друга. Просто-таки одно лицо! Тогда-то вы и захотели уехать подальше из Новокузнецка. Вы опасались, что Алексей не даст вам покоя. Захочет видеться с вами, с сыном, и ваша тайна, которую вы скрывали перед мужем, рано или поздно станет ему известна. – Ну и что? – пожал плечами Воронов. – Вам-то какое дело? – Итак, вы уехали, – глянул Гуров на хозяина дачи. – Конечно же, с вашей хваткой и деньгами вы здесь обосновались просто-таки замечательно. Завели связи, укоренились… Вот выбились в депутаты, протолкнули супругу в мэры… Начали напропалую нарушать закон… Тихо-тихо, Игорь Николаевич! Что это вы так резво встали с кресла? Хотите возразить? Желаете меня уверить, что вы честнейший из честнейших? Простите, не поверю. И знаете почему? Потому, как у меня есть доказательства, что я говорю правду. Много доказательств, Игорь Николаевич. Конечно, нужно долгое и кропотливое расследование ваших преступлений, но, уверяю вас, будет и расследование. Вот как только вернусь в Москву… Впрочем, о долгом и кропотливом расследовании – потом. А пока вернемся к делам нашим скорбным. – Он взглянул на Воронову: – Итак, вы жили и не тужили, дети росли, богатство увеличивалось, и о каком-то там Алексее Пантелееве вы и думать забыли. Но оказалось, что он о вас не забыл. Знаете, Екатерина Борисовна, он даже гордился, что у него есть сын, и часто о нем вспоминал. А чтобы случайно не забыть, он эту самую рыбку повесил себе на шею и, можно сказать, не расставался с нею ни днем ни ночью. Как он сам говаривал, она для него была зримым напоминанием о том, что у него есть сын. Уж таким он был сентиментальным человеком, этот Алексей Пантелеев… Но между тем жизнь у него, можно сказать, не сложилась. Ни семьи, ни достатка… И вот в сорок шесть лет его вдруг осенила замечательная, как ему показалось, идея. Коль у него есть сын, а у сына – мать, так вот пускай они ему и помогут – подкинут деньжат. Тем более они люди богатые… Откуда он узнал о вашем богатстве и о том, где вы обитаете, я не знаю. Да и неважно. Важно другое, а именно то, что он взял да и приехал к вам. Свалился, так сказать, как снег на голову, наивно надеясь, что вы его облагодетельствуете. Гуров на несколько мгновений умолк. Молчали и супруги Вороновы. Где-то вдалеке, за стенами гостиной, кто-то нервно ходил взад-вперед и то и дело хлопал дверью. – Наверно, сынок, – предположил Лев Иванович. – Нервничает мальчик… Тонкий вы человек, Игорь Николаевич, относительно моральных устоев. Удалили сынка подальше, так сказать, от грехов вашей молодости. Ну-ну… Да только ведь он все равно все знает. Ведь, вероятно, в его присутствии Пантелеев говорил о своем отцовстве и показывал золотую рыбку как вещественное доказательство? Так зачем было удалять сыночка? Впрочем, дело ваше. Можете считать мои слова репликой по ходу действия. Он вздохнул и продолжил: – Итак, по существу вопроса. Потерпите, осталось не так много… Разумеется, никаких денег вы Пантелееву не дали. Вы, Игорь Николаевич, не сделали этого скорее всего из-за скупости, а вы, Екатерина Борисовна, должно быть, в отместку за то, что своим появлением Пантелеев вас разоблачил перед мужем. Открыл, так сказать, вашу давнюю и тщательно оберегаемую тайну. Какие уж тут деньги? И вот тут Пантелеев допустил ошибку, которая, как оказалось, стоила ему жизни. Он пригрозил вам публичным разоблачением. Сказал, что обратится в журнал или на телевидение, и в журнале скоро появится статья с заголовком «Бывший любовник разоблачает свою любовницу – мэра города». Или что-то в этом роде. Конечно, вы всполошились – подобное означало, что вокруг вашего имени поднимется шум, на вас обратят пристальное внимание, станут интересоваться, кто вы, что и как… А у вас – незаконно нажитое богатство и большие планы на будущее. А вдруг, помимо вашей семейной тайны, всплывет еще что-нибудь, более существенное? Да и само обнародование тайны также вам ни к чему. Чего доброго, Екатерине Борисовне придется оставить должность мэра, а это очень нежелательно, потому как может скомпрометировать вас, Игорь Николаевич, да и на бизнесе сына отразится самым печальным образом. А вдруг новый мэр окажется человеком законопослушным и пожелает вернуть земельку, незаконно отданную сынку под строительство? Или обратит внимание на водочный заводик, который вы, Игорь Николаевич, отжали у честных владельцев самым вульгарным образом? Я так думаю, что дело здесь не обошлось без Сени Красивого… Ну, и так далее. Алло, Игорь Николаевич, вы меня слушаете? Поговаривают, что вас не слишком устраивает ваше областное депутатство, и вы метите туда, – Гуров многозначительно указал пальцем вверх. – Или лгут людишки? – Не ваше дело! – огрызнулся Воронов. – Ну, как сказать, – не согласился сыщик. – Ведь я как-никак избиратель. Должен же я знать, за кого голосую. Ну да ладно, в данный момент это несущественно. Существенно другое – смерть Алексея Пантелеева. Итак, его неожиданное появление было для вас очень некстати. Уж не знаю, когда именно и как, но вы поняли, что от этого наивного авантюриста просто так не избавиться. К нему нужно применить какие-то особые, решительные меры. И тут вдруг неожиданно и случайно на сцене появляется Мишка Кряк… Игорь Николаевич, будьте так любезны пригласить сюда вашего сына, – потребовал Гуров. – Та часть нашего разговора, которая касалась ваших интимных семейных тайн, закончилась, настала завершающая часть, совсем другого содержания, так что пригласите Евгения. Я хочу задать ему несколько вопросов… Воронов молча встал и вышел. Вскоре он вернулся, а вслед за ним в гостиную вошел Евгений. – Благодарю, – сказал Лев Иванович. – Итак, на сцене появляется Мишка Кряк. Так зовут того деревенского увальня, которому вы, Игорь Николаевич, заплатили сто тысяч рублей за то, чтобы он убил Алексея Пантелеева. – Какой деревенский увалень, какие деньги, какое убийство? – возмутился Воронов. – Вы что, совсем рехнулись? – Довожу до сведения всех присутствующих, – спокойно произнес Гуров, – Мишка Кряк арестован и в содеянном признался. Может быть, вы хотите знать, что именно он рассказал? Многое. И о том, как он в тот вечер случайно с вами встретился, и о том, какой разговор между ним и вами, Игорь Николаевич, состоялся, и о ста тысячах рублей, которые вы ему заплатили, и об убийстве Алексея Пантелеева… И все эти показания он подтвердит где угодно и когда угодно: и на очной ставке, и на суде, и даже на Божьем суде, если потребуется. Так что ваше признание или непризнание, Игорь Николаевич, не играет существенной роли. Все ясно и без него… Вы хотите возразить? – Не было никакого заказа на убийство! – нервно воскликнул Воронов. – Встреча и беседа были… и деньги тоже давал… а заказа не было! Что за чушь! – Что? – вдруг свистящим полушепотом произнес Гуров и посмотрел на Екатерину Борисовну, которая схватилась пальцами обеих рук за виски. – Вы не желаете слушать? У вас заболела голова? Ах ты ж, какое горе… – Его ироничный и спокойный тон вдруг пропал и сменился тоном резким, напористым и злым: – Ну, так сейчас ваша боль пройдет, уверяю! Потому что я расскажу вам, как погиб Алексей Пантелеев, отец вашего сына! И вы, молодой человек, также послушайте, как погиб ваш отец! Мишка Кряк убил его обухом топора! Подкрался сзади и ударил по голове. И не стало вашего давнего знакомца, Екатерина Борисовна. Вот так. Но и это еще не все. Убийца обшарил его карманы. Ничего особенного он в них не нашел, а вот с шеи снял цепочку с золотой рыбкой… – Нет! – воскликнула женщина, пряча лицо в ладони и отчаянно тряся головой. – Нет, нет!.. – Да! – жестко произнес Лев Иванович. – Екатерина Борисовна, говорил ли вам ваш муж что-нибудь об убийстве Алексея? – Нет, – сквозь рыдания ответила женщина, – ничего… Сказал лишь, что он больше не придет… – А вам, молодой человек? – взглянул Гуров на Евгения. – Не понимаю вашего вопроса, – зло ответил тот. – Что ж, у меня все, – устало произнес Гуров. – Засим позвольте откланяться. Прошу прощения за причиненное беспокойство. Задерживать вас, Игорь Николаевич, я не стану, так как нет у меня такого права. Вы у нас как-никак пока что депутат. А вы, Екатерина Борисовна, и вы, молодой человек, будьте добры в назначенный час явиться на допрос в качестве свидетелей. Очень прошу вас прибыть. Иначе… сами понимаете. И Гуров подчеркнуто медленно направился к выходу. Чутьем сыщика он знал, что разговор еще не окончен. И точно: не успел он переступить через порог, как его окликнула Екатерина Борисовна. – Подождите, – сказала она. – Я хочу вас проводить. Не оборачиваясь, сыщик переступил порог и остановился на крыльце. Вслед за ним вышла и женщина. – Вы что-то хотите мне сказать? – спросил Лев Иванович, глядя не на Екатерину Борисовну, а, наоборот, с подчеркнутым вниманием куда-то вдаль. – Да, – нерешительно произнесла она и вдруг заговорила торопливо и сбивчиво: – Скажите мне… я прошу вас как женщина… ответьте… для чего вам все это надо? Пришли, наговорили столько всего… Ведь теперь все будет совсем не так, как было… а зачем? Господи, как же теперь жить? Ведь можно было совсем по-другому… – Вы хотите в чем-то меня обвинить? – все так же, не глядя на собеседницу, спросил Гуров. – В чем же? – Вы разрушили нашу семью! – В голосе женщины слышались отчаяние и безнадежность. – Разбили вдребезги, одни черепки… после вас не осталось ничего целого… – Я раскрывал преступление, – ровным тоном произнес Гуров. – Убийство Алексея Пантелеева – отца вашего первого ребенка. – Но ведь можно же было как-то иначе! – Как иначе? – Все в этом мире решаемо… – Не все, – сказал сыщик. – Простите, мне надо идти. – Будьте вы прокляты! – вдруг резко и злобно произнесла женщина. Гуров остановился и впервые за все время беседы посмотрел на Екатерину Борисовну. – Скажите, во сколько вам обошлась эта дача? – спросил он. – А другие дачки у вас имеются? Здесь или, может быть, за границей… А каким таким образом ваш муж отжимал водочный завод? А сколько денег у вас на счету? А у вашего мужа? А у сыночка? А в каких банках? В отечественных или зарубежных? Молчите? Сбились со счета? Ну, так подсчитывайте. Скоро с вас спросят… – Может, и спросят, – сказала женщина. – Но вам-то от этого разве будет легче? – Да, – ответил Гуров. – Мне будет легче. Он спустился с крыльца, вышел за калитку, и вдруг ему захотелось оглянуться. Он оглянулся, но не на Воронову, а на одно из окон. Там, в окне, стояла Виолетта и смотрела на Гурова. Просто смотрела, молчаливо и безучастно. Гуров остановился, их взгляды встретились. И вдруг Лев Иванович почувствовал, что ему жаль эту девушку, как бывает жаль цветок, затоптанный чьими-то равнодушными, грязными сапогами. «Фиалочка с филфака», – подумал Гуров и махнул ей на прощанье рукой. Она ответила – коротким, едва уловимым взмахом.