Крячко пожал плечами: – Это, видишь ли, последняя капля, переполнившая чашу. Шурик-то, сам видишь, свято верит в статистику, а тут последние полторы-две недели у него промах за промахом, просчет за просчетом. Вроде бы все учел, подвел баланец, проанализировал и даже денежку поставил – и на тебе! Фейл, то есть проигрыш. Нахватался жаргону от молодняка, понимаешь. Вот, казалось бы, верняк – и снова. А Хайдаров – это уже контрольный в голову. Уж так он в него верил, так верил! – Что ж ты над парнем-то издевался? – Так они ж сами первые начали. Подкатывали давно, да с издевочкой: вот, мол, господин полковник, не желаете ли сыгрануть раз или слабо? – Стас пошевелил пальцами. – А у нас и промокод завалялся. – Что это такое? Станислав поелозил пальцем по экрану смартфона, показал другу код с яркой надписью: «Играй по-королевски! Фрибет от 15 000 ₽ на первый депозит!» – Вот по этой кнопке надо щелкнуть, зарегистрироваться, ну и будет тебе счастье. У меня как раз только и было пятьсот рубликов на телефоне, на них и сыграл. Вроде бы рассказано было все, что Стас хотел, но по блеску в глазах друга Гуров понял, что главный пассаж тот оставил на потом. – Ладно, шулер, сдаюсь. Как ты умудрился поставить на победителя? Бильярд, очко – это я понимаю, но в мордобое ты точно не смыслишь. Логика тут не помощник, если семьдесят кило против шестидесяти пяти, не говоря уже о статистике. – Да все просто, – отмахнулся Станислав, – что я, без глаз, что ли? Этот арматур-батыр по лесенке взбегает, а сам как запаленный носом водит и дышит вот так, – Крячко изобразил приступ астмы, – что тут думать-то? Здоровый джип без аккумулятора – та же телега. Вот он в третьем раунде-то и того, лег и скучает-задыхается. Минут пять откачивали с кислородом. Гуров хмыкнул и пожал плечами. …К сожалению, играть Стас не закончил. Хортов и Мартынов благополучно отбыли завершать высшее юридическое образование, а Крячко, все мечтая повторить свой триумф, ставил по чуть-чуть и неизменно проигрывал. Заодно выяснилось, что блатной промокод действует бессрочно – это было весьма кстати, поскольку аналитических способностей Станислава для выигрыша не хватало. Его звериного чутья и проницательности, его бытовой мудрости – всего этого было недостаточно. Все те, на кого он так старательно ставил, проигрывали, казалось, с каким-то издевательским наслаждением. Станислав сначала просто скрипел зубами, потом сменил тактику. Он пытался различными методами, уговорами и маневрами, воззванием к дружеским чувствам подключить к собственным мозговым штурмам Льва Ивановича (точнее, его интеллект), но друг был неизменно ласков, вежлив и неприступен. Вот и сегодня заход не получился, и Станислав снова ставил наугад. А стрелки уже подходили к шести вечера, а впереди ждало теплое Черное море и полное отсутствие лишних людей, дел и событий. Разобиженный Крячко что-то буркнул в знак прощания. – Станислав Васильевич, ну хорош уже, – мягко сказал Гуров, – что ж ты как маленький? Разве честно это – на людские кровь и пот деньги ставить, да еще и выигрывать, а? Ну этот малолетний придурок цены этим вещам не знает, для него люди только биологические жидкости, а ты-то? Нехорошо ведь. Станислав угрюмо хмыкнул: – Ну а для чего они, спортсмены, вообще спортом занимаются? Да и кому они нужны-то тогда, если за них никто болеть не будет? Поезжай уж, моралист. Они пожали друг другу руки: – Доброго пути, Лева. Давай, осторожно там. – Счастливо оставаться. Глава 2. Кошмар на Киселюхе В целом токсичная атмосфера царила в главке. Однако стоило Гурову миновать МКАД, фуры, байкеров и таксистов, встать на платник М-4 «Дон», в голове тотчас заиграл веселый оркестр. Игроман-любитель Стас-старший, латентный маньяк Хортов, въедливый Стас-младший остались там, в буднях, а теперь было все просто замечательно. Он сам толком не знал, куда направляется. Тезисы Хортова о сплошной предопределенности оскорбляли уже его интеллект. Он решил, что просто едет на море, вот и ехал. Разумеется, перечень требований к месту отпуска был: никого не видеть, не слышать (раз уж любимой женщины рядом нет и не предвидится), опробовать спиннинг, маску и ласты. Палатку и надувную лодку Гуров взял у Крячко. Летя орлом по отличной дороге, останавливаясь лишь за тем, чтобы швырнуть деньги на пункте оплаты – надо же начинать отпуск красиво, – Гуров вполуха слушал музыку и все появляющиеся в голове мысли гнал от себя. Не нужны они ему были. Как только затекала спина, надо было просто выйти, размяться и изучить карту (навигаторам он не доверял), нарочно обезличив все населенные пункты до состояния просто географических точек. Все очень просто, надо отбросить ненужное – и останется суть. Таким образом отпали Крым, Геленджик, Лермонтово, Джубга и иже с ними – по причине крайнего многолюдства. Отброшены и те места, что дальше – порты и Сочи, – по причине того, что подальше, а также из-за портов и Сочи. Даже с открытыми турецкими и египетскими границами там дышать наверняка нечем. Выбрав азимут, Гуров ехал, регулярно останавливаясь на обочине, перекусывая, выпивая чаю из термоса, и, подремав пару часов, двигался дальше. С каждой сотней километров выветривались из головы воспоминания о долгих днях и одиноких ночах, бумагах, файлах, кабинетах, серых лицах, деталях завершенных расследований. Устроившись на ночлег в чистом поле и закрываясь в спальник, Гуров вдруг рассмеялся. Он понял, что, выбирая место для отдыха, следовал методе ненормального стажера. Мозг сам, без вмешательства хозяина, обрабатывал весь массив входящих, просчитывал вероятности и варианты, а теперь указывал направление, где за последние лет сто (не считая революционного и военного лихолетья) жертвами преступных посягательств становились лишь горные козы да бараны. Теперь он окончательно решил, что едет на Агойский перевал. Как это там, в Интернете: «…отвесные утесы, тянущиеся на несколько километров, высотой до 40 м, породы, слагающие их, смяты в четко видные складки» – шикарно. Вот до этих самых складок и поедем, всего ничего осталось по горной дороге. На юге темнеет резко, потому, следуя тезису о неискушении, Гуров не стал блуждать по ущельям и пещерам. Он заночевал в мотеле, где строгая, но милая восточная женщина предложила ему на ночь кружечку молочка с пеночкой. Завалившись на хрустящую кровать, Гуров поглощал этот напиток и посмеивался сам над собой: «Ах ты мой умненький, ах ты мой аналитичный! А как разорялся-то: сяду в машину, рвану куда глаза глядят, без причин, следствий и закономерностей! Куда ж ты денешься, дорогой, от того, что ты сыщик. А сыщик, точь-в-точь как известное животное, всегда что-нибудь да отыщет». Ночь прошла тихо, под мирный лай шакалов. Поднявшись ни свет ни заря, Гуров успел до пробок и толп курортников миновать все густонаселенные места, детский оздоровительный лагерь «Орленок», аквапарки, цветные зонтики, санатории нефтяников и, въехав на искомый перевал, остановился. Все, дальше можно не ехать: вниз – дорога на порт Туапсе, а вправо и вверх – путь, который просто нравился. Может же и сыщику что-то просто нравиться? Тем более что указателей не было, старая добрая советская карта о дороге не ведала, что сулило покой и полное единение с природой. Без колебаний Гуров отправился направо. Дорога оказалась хорошей, но с норовом: то взмывала вверх, потом ныряла вниз, то виляла, а то завязывалась узлами так, что за очередным поворотом Гуров чуть не въехал в «412-й» «москвичонок». Машина времени неторопливо цокала протекторами, спускаясь в долину, а над рулем царили выдающийся нос, огромные усы и колоссальная папаха. Подав назад и поклонившись, Гуров спросил красавца-пенсионера, куда влечет его, странника, сей путь. Тот, собрав лицо в добродушные морщины, поведал, что «на Кадош» и «на Киселюху». – А куда надо-то, сынок? Славный старик, и из открытого окна торчат удочки, а вот глаза – что дуло двустволки: темные, острые не по возрасту, недобрые и цепкие. Гуров физически ощутил, как у мужчины получилось отсканировать и московские номера, и лодку на крыше, и часы на запястье сыщика, и его самого. – Как бог даст, отец, – ответил Лева, – посмотрим. – Добрый путь. На Кадош – вниз, на Киселюху – правее. И смотри, осторожно, камень осыпается. – И, надавив на газ, мужчина поехал под горку. И снова Гуров взял правее, и снова не прогадал: дорога, устав вихлять, завершилась в отличном сосновом бору. Да, сыщицкий мозг отработал на славу. Место – точь-в-точь, как хотелось: тут тебе и сосны до небес, и скала, и море, и тропинки, и даже вокруг никого. То есть ни намека на следы шин, палатки, кострища, объедки и потерянные шлепки. Гуров вышел из машины и понял, что ему снова феноменально повезло. Вокруг было душно и мирно, пахло смолой и горячим песком. Можно было бы сразу спуститься и сигануть в море, но так ныла спина после долгой дороги, что задора хватило лишь на то, чтобы разбить палатку на самой верхушке скалы и завалиться спать. Следующие два дня протянулись тихо и безмятежно. Лев Иванович вел простую, безгрешную жизнь, питаясь тушенкой и картошкой, делая ленивые попытки поймать кого-нибудь на удочку. Киселюха оказалась отвесной скалой над морем, метров сорок высотой. Выглядела как горка в аквапарке, только сток в море был каменный. Видимо, сюда все-таки добирались туристы, судя по подобию деревянного причала, но пока не было никого. Должно быть, на карантине. Или в Турции. Нашелся пологий спуск к морю, по широкому руслу ручья. Сразу получилось сделать сотню непривычных дел: переставить палатку, спустить лодку, даже приладить мотор, распутать леску и разобраться со спиннингом – все сладилось как по маслу. Вот с черноморской рыбой договориться пока не получалось. То есть она имела место быть, издевательски хлопала хвостом по ногам и путалась под ними же во время плавания, высовывала хитрую морду, выпрашивая хлебца, но на крючок не шла. В любом случае Лев Иванович был доволен отдыхом, дышал свежим воздухом и перестал бриться. Однако Черное море есть Черное море, и райское существование внезапно закончилось. Во второй половине дня небо начало стремительно темнеть, потеряло приветливый вид, ласковый ветер озверел и метался в соснах, и по волнам гуляли барашки. Чуя, к чему идет дело, Гуров залил в термос кипятку, оттащил от берега лодку, прихватил из машины свитер, влез в палатку и закрылся. Крячковский шатер оказался крепким брезентовым орешком. Снаружи бесновалась стихия, все гремело, грохотало, выло и ходило ходуном. А полковник сидел в кресле, тепле и уюте, почитывая шедевр, взятый в поселковой библиотеке под честное слово. Книжка попалась глупая, но увлекательная, и Лев Иванович уже собирался укладываться на боковую, как вдруг услышал, что кто-то идет. Определенно некто на двух ногах шлепал по руслу ручья, скрипя мокрым щебнем. «Вот не сидится же кому-то дома, экстремалы», – подумал Гуров, гася фонарь. Скрежет и хлюпанье приближались, затем пешеход остановился, видимо, увидев палатку. И, поскольку не искал знакомств и общения, резко сменил направление, даже как бы бегом стал удаляться вверх по осыпающимся камням. Заскрипело-зашуршало совсем близко, послышалось тяжелое дыхание, звук падения, перестук осыпающегося щебня, матерная ругань. «Ну хватит», – решил Гуров и вылез наружу. Дождь шел сплошной стеной, точь-в-точь тропический ливень, ручей вспух, мутная вода пенилась, ветер свистел, море ревело – все было на месте. И, кроме стихий, вокруг никого не видно. Ругая себя на чем свет стоит, полковник, взяв фонарь, по берегу взбесившегося потока прошел к морю, постоял на берегу, вернулся – и все это он проделал в полном одиночестве. Если не считать шума бури, кругом было тихо. «Пойти машину посмотреть, не смыло ли», – подумал Лев Иванович, но, пока шел его мыслительный процесс, стихия успокаивалась, ветер уже не рвал палатку с корнем, а дождь дружелюбно и почти сонно постукивал по тенту. В общем, полковник влез обратно в палатку, натянул сухие носки и немедленно заснул. Проснулся, как всегда на отдыхе, ни свет ни заря. От ночного ливня не осталось и следа, небо в просветах между соснами было голубое-преголубое, без тени хмари и облаков. У моря парило, а в бору дышалось легко. Пахло хвоей и озоном. Умывшись в ручье, Гуров решил для очистки совести проведать машину – а машин, как оказалось, стало две. Породистый вороной «Лексус» с московскими номерами высокомерно глазел фарами на его скромный «Дастер». Он немедленно отметил блатную комбинацию символов – У 777 ЕС. Лев Иванович дотронулся до капота автомобиля (холодный), заглянул в салон: в замке торчал ключ, сигнализация была выключена. Нутро профессионала требовало натянуть перчатки (спасибо пандемии за полезную привычку) и дернуть дверь. Здравый смысл – очень полезная вещь – утверждал, что надо немедленно убираться. Победил профессионал. «В конце концов, может, ты сгущаешь краски, – подумал он. – Ну не принято в этом ауле закрывать двери саклей, ну и “Лексусов”». Лев Иванович первым делом принюхался: атмосфера в салоне была не ахти, композиция из хорошего одеколона, плохой водки и почему-то молочного шоколада, но ни кровью, ни чем-то биологическим не пахло. Видимых следов борьбы тоже не было, напротив, салон недавно пропылесосили и начистили до блеска. Под зеркалом заднего вида висела целая вязанка всего на всякий случай – глаз Фатимы, крест и магендавид. На торпеде красовалась стопка глянцевых буклетов «Играй по-королевски» – ох, как права Верочка, вся Москва с ума посходила. На приборной панели на видном месте лежала записка: «Я ДОБРОВОЛЬНО. НИКОГО НЕ ВИНИТЬ. РУСТАМ АРУТЮНОВ» Почерк крупный, с нажимом, выведено уверенно и явно собственноручно.