– А то как же, – пожал плечами Мартынов, доставая и разворачивая документ. Пока Гуров-профессионал сканировал документ – точность воспроизведения графических изображений, эмблем, знаки типографского шрифта, цвет красителя, качество бумаги (все соответствовало норме), – Гуров-человек впервые за долгое время возликовал. Или, по крайней мере, почувствовал колоссальное облегчение. Несмотря на отдельные недостатки, в этих двоих парнях совершенно не хотелось разочаровываться. Он покосился на друга: да, судя по всему, и Станислав испытывал похожее чувство. – Будут какие-нибудь распоряжения, Лев Иванович? – подал голос Хортов, выказывая признаки нетерпения. – С билетами еще успеть надо утрясти и собраться в дорогу. – Особых распоряжений нет, действуйте по обстановке. А вот совет, как от старшего товарища, позволю себе дать. Стасик, подумай над тем, чтобы поменять номер телефона. И в любом случае не раскидывай визитки где попало. Мартынов открыл рот, потом закрыл его, что-то сложил в своей рыжей голове – и пообещал с сегодняшнего дня так и поступать. «Нет, все-таки орел», – подумал Крячко. Глава 9. То, чего не может быть Ипподром. С этим словом у сыщика Гурова были связаны противоречивые, местами болезненные, неловкие, но красочные воспоминания. Вот он, легко краснеющий, в дорогом отглаженном костюме, в расцвете внушительных двадцати шести лет, с дипломом с отличием, работает по делу Логинова. Таинственные длинные ряды денников, таблички с загадочными именами, мирно хрупающие лошади, ушлые тотошники[1] и длинноногие девицы. Версии, версии, версии… И Нина, конечно. Гуров строго приказал самому себе выбросить ее из головы. И без того есть чем заняться и о чем подумать. Конечно, с тех пор Лев Иванович неоднократно бывал на ипподроме, но, как оказалось, к этому зрелищу привыкнуть нельзя. Лошадиное царство до сих пор поражало, как в первый раз. Впрочем, и сам Пятигорский ипподром заслуживал того, чтобы выбивать деньги на эту воскресную командировку. Внушительное и одновременно изящное здание в три этажа, кассы, трибуны, ресторан, буфеты – и все это неподалеку от подножия Бештау, загадочной, красивой горы. На ее фоне здание выглядело еще более колоритно. Заплатив за вход символическую сумму, Гуров посетил ресторан на третьем этаже, полюбовался видом за скаковой дорожкой – горы-горы, и даже смутно виднеется знакомый по книгам силуэт Эльбруса, – выпил кофе и съел пирожное. Оглядевшись, понял, что тут делать нечего – слишком прилично, культурно и тихо. За информацией надо туда, где шумят. Он спустился на трибуны, деликатно осмотрелся, чтобы не занять чужого места, и пристроился у металлических перил, любуясь видом и лошадьми. В отличие от привычных московских рысаков, они все были миниатюрными, изящными, с невероятно тонкими ногами – не толще человеческой руки, с красивыми сухими головами и огромными, как у газелей, глазами. И как будто из ртути, ни мгновения не пребывали в покое. Публика, в отличие от московской, была на удивление демократична. Все было как-то запросто, по-свойски. Отправляясь сюда, Гуров несколько опасался, что времена поменялись и без пиджака его на трибуну не пустят – и с немалым облегчением заметил, что пиджаки здесь не в ходу. В основном ковбойки и джинсовые, а то и синтетические жилетки с множеством карманов. Дамочек в шляпках не было тоже, были девчонки и женщины в военных штанах и джинсах, смотревшие не на мужчин, а исключительно на круг ипподрома. – Интересуетесь-присматриваетесь? – радушно обратился к Гурову симпатичный краснолицый толстяк с буденновскими усами и с биноклем. – Впервые к нам заскочили? «На ловца и зверь бежит. Вот вас-то мне и надо», – порадовался сыщик и широко, простецки улыбнулся: – К вам, к вам! Здравствуйте! Как вы, кстати! Я, знаете ли, прибыл репортаж делать про бега, тотализатор, а редактор, такой массовик-затейник, хоть бы дал время на подготовку. Лети, говорит, твори. А я, видите ли, лошадок-то на картинках видел, городской я. Теперь, видите, только и хожу с открытым ртом, куда любоваться – никак не пойму. – Про скачки, – поправил мягко толстяк. – Что, простите? – Про скачки репортаж, говорю. Ну-с, если хотите, буду очень рад вам помочь. Вы не тушуйтесь, у нас тут запросто. Зовут меня Иван Иванович, с кем имею честь? – Лев Иванович, можно Лева, – легко разрешил Гуров, понимая, что чиниться тут не перед кем. – Почти братья, значит. Да-с, тут у нас есть на что поглядеть! Места прямо-таки лермонтовские. Я сам тут, страшно сказать, почти полвека. Последние двадцать лет – на военной пенсии, а впервые на ипподром дедуля привел, я еще пацаненком был. Помнится, дедуля, царствие ему небесное, программку мне на удачу сунул, я ему несколько раз подсказал, на кого ставить, так он мне с выигрыша пару коньков купил, вот как. – Надо же! И вот с тех пор и пошло-поехало. И теперь так же везет? – Что вы! Так больше и не повезло. Да и какие теперь ставки? Вот в советское время поигрывали, можно было немало взять. Как раз тогда я однажды тысячу выиграл, это когда хорошей была зарплата в восемьдесят рубликов. Прокатились с супругой по Москве, по Ленинграду, в Горький… Н-да-с, ну а теперь хороший выигрыш – это тысяч десять. – Надо же, а мне наболтали, что букмекеры много выплачивают. Усатый Иван Иванович чуть заметно поморщился: – Ну, букмекеры – это особый разговор. Все эти конторки – это, знаете ли, для неумных, которым за копейку Рафаэля подавай, на грош пятаков да еще и кепочку. У нас, Лева, везунчиков на трибунах не бывает. Тут каждый разбирается и в лошадях на уровне не ниже зоотехника, и в тренинге на уровне не ниже мастера спорта. Не меньше! Ну, и аналитика, конечно, и информация, все мы хорошо знаем и животных, и жокеев, и тренеров. – Ну да, жокей-то, конечно, имеет значение. – Конечно, и колоссальное. Сейчас, разумеется, таких, как Насибов, нет, но есть другие, и класс ощущается. Да, от класса жокея все зависит, от характера, харизмы, можно сказать. Вы вот, Лева, близко подойдете к незнакомой лошади? – Пожалуй, что нет. – Вот, а жокей – вот этот чудо-богатырь на полсотни кило, моя собака больше весит, – узнает, на какой лошади стартует, непосредственно перед скачкой. Не ему решать, на ком выступать, этот вопрос решают тренеры. Вот и получается, что жокей видит того, с кем будет биться за приз, своего боевого друга, так сказать, впервые в жизни – вон там, видите? Это паддок, отсюда кони скачут на место старта. – Надо иметь мозги и характер, чтобы вот так, на незнакомой лошади… – кивнул Гуров, старясь представить объем задачи. – Во, представляете, сила. Есть у тебя десять минут, будь любезен за это время найти общий язык с лошадью. Да не той, что всю жизнь в телеге и ко всему привычна, за кусок сахара, а то хлебушка родину продаст, а той, у которой предки знатнее английской королевы, характер соответствующий. Кровь кипит! Да, на то ты и жокей. Должен уметь с любым управиться, это его работа, одна из двух главных вещей. – А вторая? – Держать вес. Смотрите, какие чудо-богатыри, – Иван Иванович кивнул на толпу худощавых карликовых парней с седлами, – это они на взвешивание. Каждый – не более пятидесяти трех кило, это я вам без весов могу сказать. Есть определенные правила по расчету веса, который будет нести каждая из лошадей в той или иной скачке. – Но как жокей может знать, сколько ему весить, если он не знает, на какой лошади стартует? – Нет, обычно он все-таки кое-что да знает. Предположим, в это воскресенье он в одном из заездов стартует на двухлетке. Следовательно, вес должен быть не более пятидесяти трех кило. Ходят в баню, потеют, голодают… – Мочегонное принимают, – поддакнул Гуров. – Что вы! Диуретики давно запрещены. – Ну, хорошо, а вот если в других заездах не двухлетки – тогда как? – Трехлетки несут по пятьдесят пять кило, а лошади постарше – пятьдесят восемь с половиной. Ну а если жокей чрезмерно похудел, то просто берет более тяжелое седло. – Понимаю. А вот если схитрить, подложить что-то? – Что подложить-то? – Какой-нибудь груз на взвешивании, ну а потом, перед стартом, незаметно сбросить. – Лева, у вас весьма примитивные представления о системе контроля на ипподроме, – снисходительно заметил Иван Иванович. – Взвешивание у нас не только до, но и после скачки, и если выясняется разница более четырехсот граммов, то прощай, победа. Результат аннулируется. – Очень интересно. Но как-то все очень выверенно, все учтено, что ли. Неужели нет места случайностям? Случайности-то вы как, учитываете? – Интересный вопрос, друг мой. Случайности потому так и называются, что они случаются, разве можно их учесть? Вот у меня казус был – закачаетесь. Встретились на трибунах с семейной парой из Москвы, здесь в санатории супруги отдыхали. Разговорились, они возьми и спроси моего совета: на кого ставить? Ну, я им фаворита-то назвал, у нас не принято скрывать, на кого ставят. А дамская часть дуэта, пока до кассы шла, задумалась – женщина! – и поставила на этот номер, на явного аутсайдера, да в другой скачке. И он первым пришел. Уж так они меня благодарили, а за что? Случайность ведь… Вы-то как настроены, рискнете копеечкой? – Конечно! На кого ставить – на фаворитов и аутсайдеров? – И на тех, и на тех. Мы с вами, Лева, спешить не будем. Вот лошадей поведут на старт, огласят-представят тренеров, наездников и владельцев, тогда и решим. А вообще, послушайтесь стреляного воробья: обязательно помните о слабеньких, об аутсайдерах, держите их в зоне внимания – от них всего можно ожидать, на них самые крупные куши срывают. Ставя на фаворита, разве что свою ставку вернешь. На трибунах становилось еще более весело и шумно, подтягивались, перекрикивая друг друга и споря, тотошники и примкнувшие к ним. Дали старт, лошади полетели, как на крыльях, ведущий с голосом Николая Озерова успевал комментировать скачку, а заодно бодро выдавать, как на конвейере, массу ценной информации, которая, надо полагать, была общеизвестна всем на трибунах. – Отлично прошел, – констатировал Иван Иванович, опуская бинокль, – кровь, ничего не попишешь! Два корпуса. – Какая точность! Это вы на глаз? – восхитился Гуров. – Ну я-то на глаз. Так ведь вот, фотофиниш есть, и камеры, если кто сомневается – идет проверять. – То есть результат никак не подтасуешь? – Думаю, нет. Как на глазах у всех, судьи вон где сидят, высоко, ну и средства фиксации имеются, все данные ведь не сотрешь. Нет, практически исключено. – А подмена лошадей? Я читал… – Что вы, – махнул рукой Иван Иванович. – Какой там! Это вы, надо полагать, детективов старых перечитали. Сейчас все на чипах, все фиксируется, никак невозможно. О, смотрите, смотрите, наш заходит. Изящный, легкий арабский скакун, как бы не напрягаясь, телепортировался к финишу, распустив хвост-знамя, опережая всех соперников на несколько корпусов, – и, что вполне ожидаемо, победил с огромным преимуществом. – Готово дело, – констатировал Иван Иванович, – пожалуйте в кассу. – Желаете отпраздновать? Сходим в ресторан, вина выпьем? Я угощаю, – предложил Гуров. – Нет, нет и нет, – решительно отказался тотошник. – Такими вещами не увлекаюсь. Годы, сосуды, да и завтра к четырем утра на галопы, не до бражничества. Поговорить и тут можно, а желаете – я вас бутербродами угощу и чаем. Запивая ссобойку крепким сладким чаем, Гуров внимательно слушал Ивана Ивановича и очень скоро стал настоящим знатоком Пятигорского ипподрома. Старый тотошник, как выяснилось, не просто был в курсе деталей родословных всех скакунов (а то и жокеев), но и владел информацией о финансовом состоянии заведения, знал, сколько юридических лиц тут оперируют и на кого зарегистрированы. По именам и отчествам перечислял их учредителей и лиц, фактически принимающих решения, ведал о показателях отчетности, балансе, расчетах с бюджетом. И даже о том, что государственная доля продана давным-давно, но на деятельность это никак не повлияло. Походя, Иван Иванович устроил экскурс в историю, поведав заодно, что даже в 1990-е, когда на центральном Московском ипподроме все было крайне тухло, на Пятигорском проводили испытания на высочайшем уровне, что и сейчас именно здесь проходит гораздо больше скачек с участием трех лучших верховых пород – арабской, чистокровной верховой и ахалтекинской. Выяснил Гуров, что банкротить ипподром ни у кого рука не поднимется, что миллионный долг скопился за тотализатором, к которому сейчас и предъявляют претензии, и так далее и тому подобное. Улучив момент, сыщик аккуратно подвел к главному интересующему его вопросу: – Иван Иванович, а вот насчет тотализатора. Что стало причиной банкротства, неужели кто-то по-крупному выиграл? – Что вы, конечно, нет, дела сугубо налоговые. – Да-да, вы же говорили, что таких крупных выигрышей, как в советское время, уже нет. – В тотализаторе? Нет. – Во-о-о-от, а я читал, что одну контору обчистили, сорвав миллионный куш, причем поставив на событие, которое не произошло здесь, на Пятигорском ипподроме. – Не произошло?