– Не, я же говорю, класс все-таки не тот. Но пять-ноль тоже, знаешь ли, результат. – Неприятненько так. – Траур республика объявлять не стала, но осадочек остался. К тому же из «речек» – ни много ни мало – на девяносто пять процентов сборная России по женскому хоккею состоит. Есть о чем подумать тренерскому штабу. Ну и спонсорам. – Ну-ну, какие девахи без спонсоров… а что не так с «крылышками»? В чем особое оскорбление проиграть именно им? – «Крылышки» – это даже не аутсайдер. Это призрак, тьфу – и растереть. Они последние кости догладывают, без зарплаты полгода. Только на местечковых пожертвованиях держатся, с протянутой рукой. Энергии, строго говоря, черпать неоткуда, девчонкам фактически кушать нечего плюс страх и апатия, что для дам хуже голода. – Понимаю. От нас-то что требуется? – Я так понимаю, господа полковники ожидают от юных дарований открытий. – А именно? – Выяснить, из-за чего появился на табло счет пять-ноль. Стас придал своей прическе одному ему понятный смысл и проникновенно сообщил: – У меня к тебе вопрос, как у спортсмена к спортсмену. – Какой? – спросил Шурик, выключая утюг. – Ты в женском хоккее разбираешься? – Нет. А ты? – И я нет. А как мы тогда будем выяснить, что прогнило в этом дамском королевстве? Кто это может знать? – Не знаю. Тренеры? – Ну, эти без документов и удостоверений с нами общаться не будут. – Думаю, нет. – И, пожалуй, версия «я-типа-блогер» не прокатит? – Да они там все, типа, звезды инсты. – Ну там есть на что посмотреть, – хмыкая, двусмысленно сказал Стас. – Тогда предлагаю так: ты, как самый красивый, будешь общаться с девочками, ежели таковые попадутся, а я, как самый компанейский, пошарюсь по окрестностям и трибунам. Глядишь, какой-нибудь вахтер попадется или иной кто осведомленный. На том и порешили. Отправились на место, не мешкая, хотя велик был соблазн погулять по городу – когда еще сюда попадешь?!. Но, увы, щедрые дотации, на которые якобы разорился финотдел, были выделены ровно на сутки, причем не на пиво и раков, а на газировку и хлебушек. А какой красивый город оказался. А Ледовый дворец тот вообще поразил даже москвичей: огромное шестиэтажное здание, сплошные зеркальные стекла. Как будто на улицу Ленина приземлилась летающая тарелка и вывалила посадочный коридор. Попасть внутрь с центрального входа пока не представлялось возможным, ибо он был закрыт: то ли в связи с карантином, то ли потому просто, что в республике снова запретили массовые мероприятия. Впрочем, служебный вход функционировал, по крайней мере, туда, воровато озираясь, стучались совсем карапузы с бабушками и парни постарше, все с баулами и клюшками. Вахтер отворял им, сканировал опытным глазом и, закончив сканирование (а может, и услышав пароль), впускал. Посовещавшись, стажеры отправились к ближайшему цветочному ларьку, где приобрели шесть штук суровых башкирских роз, все в колючках и на жирных, толстых стеблях. Потом отправились к служебному входу, громко пререкаясь и делая вид, что идут по хорошо знакомому адресу. Вахтер, сначала строго настроенный, требовательно осведомился, к кому молодые люди, но, увидев цветы и услышав интимное признание: «Нам бы с Илонкой перетереть», как-то успокоился и понимающе кивнул. В отличие от Хортова и Мартынова, он явно был в курсе, кто такая Илонка. Блуждали довольно долго, арена внутри оказалась еще больше, чем снаружи, одних ярусов было четыре штуки, не считая множества комнат, сауны, массажного кабинета, помещений для заточки коньков, ресторана, вип-лож и прочего великолепия. Стажеры, отчаявшись сориентироваться по указателям, отправились на шум и попали туда, куда нужно. Шла то ли раскатка, то ли тренировка. По льду катались все-таки дамы, пусть и разъяренные и накрученные, но в движениях все же проскальзывало изящество, а из-под шлемов нет-нет да мелькали косы и хвосты. Тренер – массивный, плечистый мужик лет сорока пяти – орал матом на всю арену, абсолютно не стесняясь в выражениях, и это работало. Те, кому были адресованы безличные ненормативные призывы, понимали указания с полуслова. Если абстрагироваться от того, что хоккей женский, зрелище было ничего себе, вполне спортивное, динамичное. Хотя стажеры обратили внимание – точнее, зоркий Стас обратил – на то, что в воротах стояли странные голкиперы, то ли робкие, то ли глухие. Им-то и была адресована львиная доля тренерского мата, но они воспринимали указания туго. Трудно было спрогнозировать, куда на этот раз метнется что одна, что другая девица, но почему-то они всегда бросались в сторону, противоположную движению шайбы. В ворота залетала любая шайба, с любых углов и позиций. – Интересно, правда, – признал Стас, – эдакие робкие бурые зайчихи. Смотри: пять бросков в створ – пять голов. Совсем неважно с вратарями. Шурик предположил: – Может, кого-то с другой позиции переставили? В самом деле, странновато. Они осмотрелись. Полуосвещенные трибуны пустовали, лишь за одними воротами сидела какая-то белокурая девушка, а над тренерской скамейкой, где бесновался дирижер этого действа, имел место одинокий наблюдатель в синем камуфляже. – Вон там явно по твою душу, а вот это, видимо, мой клиент, Ватсон, – вполголоса заметил Мартынов, – наверное, мне к нему. – Интересно, кто это? Отец чей-то? – предположил Хортов. – Вряд ли, девчонки-то не маленькие. – Ну на парня-мужа не тянет, староват. – Ладно, кто бы ни был, сидит один и смотрит игру. Наверное, завсегдатай и все знает. Давай-ка ты вон до той белоснежки, а я вот по этому гному вдарю. – Осторожно, – предупредил Хортов, – ты уже доударялся, в кабаке с Бессчастным. – Ладно, ладно, издержки производства. На вот тебе веник, мне-то он ни к чему, – и, отдав товарищу свой букет, Стас сбегал обратно в коридор, вытащил из урны пустой пакет и как ни в чем не бывало пошел, шныряя по рядам как бы в поисках мусора. Он потихоньку приближался к цели, пытаясь представить себе, кто этот человек и как с ним разговаривать. Насколько можно было видеть, это был плечистый мужик, примерно под пятьдесят лет. Сидит свободно, широко, по-спортивному расставив колени, но на пальце вертит ключ, как заправский таксист. С виду добродушный, спокойный, коротко, на военный манер стриженный, усы. Не торчит в телефоне, а следит за игрой – и за всем, что происходит вокруг. Так, очень скоро Стас почувствовал на себе его взгляд. «Ничего себе, друг мой, какой у вас широкий кругозор, – подумал Стас. – Вон как цепко смотрите! Неужто просто секьюрити? Вахтер? А ну-ка, проведем разведку боем». Показательно кряхтя, Стас наклонялся и собирал в пакет существующий и воображаемый мусор, постепенно спускался к арене, держа интересного дядьку с левого фланга. Остановился, как бы переводя дух, достал айфон и принялся делать вид, что ведет съемку. Прием сработал, его мягко похлопали по плечу: – Молодой человек, без санкции руководства тренировочный процесс не снимают. Нехорошо. Стас немедленно спрятал айфон и с готовностью покаялся: – Что, правда? Простите, я не знал. – Он протянул руку и представился: – Стас. Я тут с сегодняшнего дня. – Сергеич. Да я вижу, личность незнакомая, хотя и уже пострадавшая. Где это тебя так? – добродушно осведомился тот, пожимая руку парня. Стас ничего не ответил, продолжая широко, но смущенно улыбаться. – Ну ничего, ничего, дела житейские, только все-таки не надо снимать, – повторил Сергеич, – а то Дениска Николаич, как такое видит, из себя выходит. Вишь, как рвет и мечет. – Дениска Николаич? Это кто? – спросил Стас. В этот момент темпераментный тренер выдал особенно многоэтажную, цветистую, гибкую и упругую фразу. Сергеич показал большим пальцем в сторону мужчины: – А вот этот и есть Дениска наш Николаич. Тренер. Видишь, как работает, аж искры летят. – Да, талантливо, – искренне восхитился Мартынов. – В целом – добрейшей души человек, мухи не обидит, – как бы извиняя нервного наставника, заметил Сергеич, – да с этими стервами никак иначе не выходит. И весь на нервах, тут не так заговоришь. – Это да, с женским полом-то работать… я бы вот ни за что не согласился! Ну их, девок этих. – Согласен. С мальчишками-то проще, и соображают быстрее, и вообще… А эти клюшки, никогда не поймешь, что у них в головах. Некоторое время помолчали, глядя на тренировку. Причем за это время робкие вратарши пропустили больше шайб, чем было выделено, пришлось извлекать из ворот. Вдруг Сергеич сказал: – О, смотри, что творит, стерва. Проследив, куда показывает новый знакомый, Стас убедился, что речь идет о блондинке, что на трибуне за воротами. Ее одиночество уже нарушил Хортов. Странно, что он, такой красивый и обаятельный, до сих пор не сидит, нашептывая в девичье ушко милые глупости, а все торчит, как лакей типа «кушать подано», склонившись в угодливой позе, держа неврученный букет. Сергеич с осуждением покачал головой и поцокал: – Вот есть ли совесть у этих человекообразных? Наворотила дел и приперлась, как будто так и надо. Сидит, слезы глотает – и одновременно хахалей принимает. – А это кто? – Это? Лизка. – Что, та самая? – с придыханием осведомился Мартынов. – Нет, та в больнице. А эта вон, восседает. Истеричка. – И прибавил непечатно. Информации становилось все больше, но ясности не прибавлялось. – Ну, я смотрю, у вас тут весело, – добродушно, тоном рубахи-парня заметил Стас. – Только ведь я тут человек-то новый. Я и телик-то не стал смотреть, когда три-ноль стало, с «крылышками»… – А, понял тебя, понял, – кивнул Сергеич. – И это правильно. Да, это Лизка Капустина, вратарь.