– Куда отвезти вас, Лев Иванович? – изменила Бэла тему. – Нам надо видеть отца Федора. Вы ведь знаете, где он обитает? – Ну а как же, конечно. У нас же не Москва. Бэла вела машину великолепно, по-мужски уверенно и надежно, мягко отвергнув предложение Гурова и Крячко рулить по очереди. Полковники попытались настоять на своем, все-таки сто с хвостом километров по горной дороге – сомнительное удовольствие. «Мне привычнее», – ответила она. Станислав развлекал миловидного драйвера приятными разговорами, а Гуров, расположившись на заднем сиденье, глазел в окно и в сотый раз спрашивал себя: насколько этично, насколько правильно принятое им и навязанное другим решение?.. …В кабинете он изложил свой замысел: сделать ставку в «Своей игре» на то, что ее шеф скончается такого-то числа от приступа острого аппендицита, тем самым вынудить Мацука совершить активное действие с тем, чтобы взять его с поличным. Крячко и Нассонов молчали. Аслан был белым, как лист, Крячко был мрачнее тучи. – Логику твою я понял. И поддерживаю в целом, – необычно осторожно начал он. – Меня смущает то, что идейка-то больно рискованная. Очень много вариантов. – Рискованная. И весьма. – А если предположить, что Мацук решит не церемониться? – И это тоже исключить нельзя. – У этой сволочи очень богатое воображение. Свидетелей не будет. Мы для суда не свидетели. И все будет напрасно. – И так может случиться, – холодно констатировал Гуров. – Аслан? – Если вы считаете, что такой вариант сработает, я согласен, – едва шевеля белыми губами, ответил тот. – Твое решение добровольное? – уточнил Крячко. – Да, – помотав головой, сказал Нассонов. – Только пообещайте, что будете рядом. Я вам ключи от квартиры дам. Так можно? Станислав поскрежетал зубами, поиграл желваками, несколько раз открыл и закрыл рот, но все-таки ничего не говорил. Так, в полном молчании, доехали до аэропорта, весь полет прошел в напряженном состоянии, вот только сейчас Крячко, видимо, немного оттаяв, стал вести с приятной девушкой легкий разговор, но на друга не смотрел. И другу самому не хочется на себя смотреть. Все вроде бы правильно, изящно и где-то остроумно. Правильно ли он, Гуров, все рассчитал? Неизвестно. Оправдан ли этот риск? Да, конечно. Если бы речь не шла о том, что ставкой в игре – жизнь человека, доверившегося ему, то все было бы гораздо проще. А теперь, получается, какая разница между ним, сыщиком, и преступником, вообразившим себя вершителем судеб? А есть ли выбор у него, сыщика? Задремав, он снова увидел какую-то аллею, погруженную в бордовый полумрак, уходящую куда-то далеко, конца не видно, и по обеим сторонам аллеи стояли рядами то ли виселицы, то ли фонари, и на каждом висели уродливые, корявые, неподвижные фигуры. По аллее перемещался, все приближаясь, не касаясь ее ногами, кто-то бесформенный, без лица, с черными дырами вместо глаз, то и дело протягивая длинную, бескостную руку-щупалец, не дотрагиваясь, а лишь указывая на фигуры, – и они немедленно и послушно приходили в движение, начинали дергаться, как куклы на нитках, стонали, замирали в новых, еще более мучительно искореженных позах… – Лев Иванович! Просыпайтесь, – Бэла легонько толкала его в плечо. – Мы приехали. – Да? Спасибо, – от всего сердца поблагодарил Гуров. – Черт-те что снилось. – Это после перелета, – успокоила полковника Бэла. – Отец Федор дома. Дом священника стоял в отдалении от поселка, в ущелье. Небольшая постройка с неогороженным двором и сараем, на крыше которого в вольготной позе возлежала белая коза. Ее чада прыгали вокруг дома. «Четверка» с прицепом. Чуть поодаль, ближе к обрывистому берегу горной реки, виднелась сама церковь – два выкрашенных в синий цвет вагончика, приставленные стена к стене, над одним из которых был возведен деревянный купол, еще ничем не обшитый. В один вагончик был вделан кондиционер. Рядом, посреди клумбы и буйства ярких цветов, возвышался белый крест. Также имели место две горы – песка и щебня, кран-манипулятор и деревянная стойка с целым набором колоколов. Бэла, улыбаясь, пояснила, что это подарок епископа: – Колокола прямо как для кафедрального собора. Владыка не знал, что храм – это вот эти вагончики, а колокольни нет. Среди цветов и кустов едва виднелись две лохматые белые овчарки. Они гавкнули по разу, заворчали, но, увидев Бэлу, завиляли хвостами и улеглись на землю. На лай вышел сам хозяин. В сущности, он не особо изменился, разве что поседел еще больше. Пригласил ровным, спокойным голосом: – А, Лев Иванович, заходите, рад вас видеть. Бэлочка, как дела у вас? – Все хорошо, – улыбнулась девушка, складывая руки. Поп, к немалому удивлению Льва Ивановича, ее благословил. – Похозяйничаешь, дочка? – Она кивнула и отправилась на кухню. Поймав вопросительный взгляд Гурова, отец Федор пояснил: – Бэла аланка, крещеная. Через вас и начали общаться, а там и Хайдаров-старший подтянулся. Якуб теперь видеть меня не может. Хозяин проводил гостей в светлую комнату, обставленную старомодной и добротной мебелью. Пахло воском и книгами, три иконы аккуратно закрывала кружевная занавесь, на окнах алела герань, по стенам были развешаны акварели, детские каляки и почему-то ружье. Отец Федор пригласил присаживаться и спросил: – Вы как, сначала чаю или сразу к делу? Я же понимаю, что вы не просто так в ущелье ко мне пожаловали. – Да, вы правы. Позвольте представить вам… – Станислав Васильевич, – отрекомендовался Крячко. – Очень приятно, отец Федор. Итак? Гуров, понимая, как глупо будут сейчас звучать его слова, заговорил спокойно и в меру нахально: – Когда мы с вами встретились в первый раз по делу Арутюнова, у вас были деньги, полученные от него. Мне бы хотелось воспользоваться вашим предложением. Одолжить их у вас. Отец Федор вытащил деньги из шкафа – ту же самую пачку и в той же газете, – положил на стол перед сыщиками. – Прошу. Забрали бы сразу, так не за чем было летать туда-обратно. – А может, мне тогда не надо было? – огрызнулся Гуров. – Ясное дело, – вежливо сказал священник. – А сейчас нужно. Вы не хотите спросить, на что? Вас, дорогой поп, не смущает, что я именно сейчас их у вас прошу? – едким тоном спросил сыщик. – Меня давно ничего не смущает, господин правовед, – ответил отец Федор по-прежнему благожелательно. – Хотите поведать подробности – с удовольствием выслушаю, а нет – так давайте просто так чай пить. Как раз вошла Бэла с подносом, без почтения сдвинув сверток с деньгами, принялась сервировать стол, но, почувствовав нечто неладное, остановилась. – Вот единственный здравомыслящий здесь человек, – пробормотал Крячко, поднимаясь. – Давайте, Бэлочка, я вам помогу, что ли. Пусть зубры пообщаются. Или пободаются, как бог даст. Умница Бэла кивнула, они удалились на кухню и плотно прикрыли дверь. – Мне, грешным делом, не по душе, когда меня держат за дурака, – проговорил Гуров, стараясь сохранять спокойствие. – Моими руками свои ошибки исправляют. Как же так, батюшка? – Имеете полное право так говорить, – помолчав, согласился отец Федор. – Причина всех бед и несчастий – во мне. Именно я, будучи сердечно привязан к этим двоим, их выгораживал и таки выгородил – и, как и следовало, в итоге сломал жизни и им, и Сергею. Да еще и специально стоял и ждал, когда минет ноль часов, ноль одна минута с тем, чтобы уже точно Мацуку стукнуло четырнадцать. И один день. – Даже так. – Да, так. И вы совершенно правы: теперь, спустя столько лет я, будучи уже не в состоянии что-то исправить, обращался за помощью ко всем прочим, в том числе и к вам. – И ко мне. – Да, и к вам. – Но почему вы не рассказали историю до конца? – возмутился Гуров. – Ну, представьте, Лев Иванович, лежит перед вами на рельсах связанный по рукам и ногам полоумный старик и вопит, просит помочь. Вы как, его исповедь выслушаете или сначала выручите? – Вот почему я не очень люблю вашего брата-священника, – пробормотал сыщик. – Вечно выкрутите по-особенному. – Ну-ну, оставьте «вашего брата». Если уж на то пошло, я и в милиции четверть века отпахал. В общем, история простая: родились у нас с женой двойняшки и умерли шести месяцев от роду, так с тех пор детишек Бог не дал. Вот и прикипел к этим двум балбесам. Возился с ними. Потом, ребята спортивные, а я все-таки самбист, мастер спорта. – Ну а Мацук что? Не сиротка? – А вот Мацук… – протянул отец Федор, – сиротка-то сиротка. Глазки такие серые, чистые, щечки впалые, носик тоненький – прямо ангел. Молча страдает в углу. А вот пяти лет от роду котенка умудрился повесить так, чтобы не сам за веревку потянул, а тот, кто первым дверь откроет. – О как. – И это не все. Нет мне оправдания. Но он… он, может, не особо страшный, не особо жестокий, просто исходила от него огромная, черная, липкая, ядовитая злоба. А еще он мог ждать, сколько угодно и чего угодно. Чаще всего – удачного случая, чтобы поквитаться. И он, знаете ли, никогда не попадался. Тут вот он выпадает, случай проучить. Грешно сказать, мне, взрослому человеку, приятно было его же картой его побить – все просчитать, дождаться нужного часа. Лев Иванович перебил: – Так это вы, что ли, эту операцию с лепешками придумали? – Ну прям. Конечно, нет. И уж конечно, я не предвидел, что сигналка будет выключена, а тугодум Рустам ее включит, что бабка Алена покрасит дверь, и Сергей вляпается в красную краску, что бабка Алена перепугается до смерти – тоже не предвидел, конечно. Случайности, целый ряд случайностей. Вот что ждал до нуля часов одной минуты – это да, это я специально. Хотя, между нами, я-то был уверен, что ему с рук сойдет. Сирота ведь, характеристики положительные, в первый раз оступился. Но вышло по-другому. Адвокат плохой попался. – Ах, адвокат… – протянул сыщик со значением. – Адвокат. Плохой, – повторил отец Федор. – Ну а этих двоих я гонял, как мог, до самого выпуска. Сесть-то они не сели, но каждый по-своему испохабился. Ну вот с Татьяной-то. Ведь до сих пор никто не знает, кто отец ее ребенка – Рустам или все-таки Аслан. Рустам, правда, говорят, много доброго сделал, хороший парень был, и все равно…