Спокойно, сказал он себе, не паникуй. Убийство Галактионова не раскрыто, стало быть, милиция продолжает искать, откуда вынесли синильную кислоту, которой его отравили. Вот они и ищут. Где используют кислоту, там и ищут. Потом куда-нибудь на кожевенную фабрику пойдут, потом по фотоателье пробегутся. Спокойно, все нормально. По делу Войтовича главный — тот майор, Коротков, кажется, а девчонка у него на подхвате, все сидит в уголке, молчит, вниз ходит гостей встречать. Может, практикантка какая-нибудь. Молоденькая совсем. А по Галактионову ей поручили проверять все учреждения, где применяется цианид. Вот и все. Чем милиция от научного учреждения отличается? Да ничем, только погонами. У нас по одной теме ты можешь быть руководителем авторского коллектива, по другой — научным консультантом, а по пяти другим — соисполнителем. Каждый научный работник участвует не меньше чем в пяти темах. Так же и оперативники: по одному делу ты — шестерка, по другому — тебе что-то поручают, какой-нибудь самостоятельный кусочек дают, но все равно каждый сыщик работает одновременно по нескольким делам. Вот так, и не надо паниковать. Но он все-таки молодец, он оказался предусмотрительным и, с одной стороны, выбрал для убийства Галактионова цианид, к которому у них в Институте любой имеет доступ, и если уж подозревать, так весь Институт скопом, а с другой стороны, не стал брать яд у себя на работе. Вот на такой именно случай и не стал. Он вообще его не брал. Нигде. Ай да молодец! 5 Еще два дня ушли на то, чтобы проверить членов семьи, родственников и друзей пятерых подозреваемых. У Насти голова шла кругом, а Коротков просто с ног сбился. Заколдованное дело какое-то, никак не удается снять подозрение ни с одного из пятерых, чтобы хоть немного ограничить круг разрабатываемых. О том, чтобы вычленить из пятерки единственного подозреваемого, она уже перестала мечтать после того, как не удались фокусы ни с ходатайством, ни с Шитовой. Теперь к нему придется подбираться долго и осторожно, кропотливо анализируя всю получаемую информацию и постепенно отсекая тех, с кого подозрение снимается. Как назло, возможность достать цианид через друзей или родственников оказалась у всех пятерых. Ну почему такое случается именно с теми уголовными делами, по которым она работает, — с досадой думала Настя, глядя на лежащие перед ней листки с записями. У директора Института Николая Николаевича Альхименко жена работала главным инженером огромной обувной фабрики. У ученого секретаря Института Вячеслава Егоровича Гусева муж его родной сестры был ювелиром и использовал цианид для золотого напыления. У заведующего лабораторией Павла Николаевича Бороздина племянница работала лаборанткой в геолого-разведочном институте. У ведущего научного сотрудника Геннадия Ивановича Лысакова дочь была замужем за фотографом. И наконец, у научного сотрудника Валерия Иосифовича Харламова был сосед, с которым они иногда ездили на рыбалку и который работал в текстильной промышленности и имел массу знакомых на текстильных фабриках. Еще день ушел на то, чтобы объехать все пять учреждений и сличить маркировку на ампуле из квартиры Шитовой и ампулах, которые находятся в этих учреждениях. Ничего. Во всех пяти местах ампулированный цианид получали не с того химико-фармацевтического завода, с которого «прибыл» яд, убивший Галактионова. Но Настя не унывала. Возможностей для различных проверок оставалось еще много, а неудачи делали ее злее и прибавляли сил. — Опять прокол, — весело сообщила она Короткову. — Ну и преступничек нам попался, одно удовольствие работать. Знаешь, если мы с тобой все-таки раскроем это убийство, я начну себя уважать. Честное слово. — Господи! — схватился за голову Коротков. — Хоть бы ты уже скорее замуж вышла. Тебе скоро тридцать пять исполнится… — Не скоро, — поправила его Настя, — только через четыре месяца. Я по знаку Зодиака Близнец, июньская. — Ну все равно, пусть тридцать четыре, тоже, между прочим, немало. Ты должна мужу рубашки стирать, мясо жарить и детей растить, и уважать себя именно за это, а не за то, что сумеешь припереть к стенке очередного подонка. — Юра, милый, меня поздно перевоспитывать, пойми. Ты сам сказал, что мне скоро тридцать пять исполнится. Какая есть — такая есть, что ж теперь поделать. А рубашки стирать и мясо жарить я все равно не буду, хоть ты тресни у меня на глазах от праведного негодования. Не буду, и все. — Интересно, а кто будет это делать за тебя? — Чистяков. Пусть зарабатывает свои бешеные гонорары в долларах и покупает какую-нибудь феерическую бытовую технику, а ужинать водит меня в рестораны. Я не для того замуж выхожу, чтобы заниматься хозяйством. — Тяжело с тобой, Аська, — вздохнул Коротков. — Чего дальше делать будем? — Пойдем с обратной стороны. Нас не пустили через парадный вход — полезем через черный. Запросим химфармзавод о тех предприятиях, кому он поставляет цианид. И будем на этих предприятиях искать следы, которые приведут нас к одному из пятерых ученых мужей. — Замучаемся, — с сомнением покачал головой Юра. — Не-а, — она весело помотала головой. — Мне сейчас в голову пришла одна шальная мысль… — Ну? — взбодрился Коротков. — Какая? — Нет, не скажу. Смеяться будешь. Правда, правда, идея уж больно чудная. Я лучше сама проверю. — Как хочешь. Он обиженно засопел и начал собираться домой. 6 На следующий день к вечеру перед Настей лежал солидный список предприятий и учреждений, которым химфармзавод номер 16 поставлял ампулированный цианид. Она быстро пробежала глазами список и тяжело вздохнула. Похоже, ее шальная мысль, которой она не захотела поделиться с Коротковым, оказалась правильной. Но если так, то убийца, которого она ищет, может оказаться еще более жестоким и опасным, чем он ей представлялся до сих пор. И вполне возможно, что поединок с ним окажется в итоге не решением вопроса о самоуважении Анастасии Каменской, а игрой между жизнью и смертью. От этой мысли ей стало не по себе. В списке предприятий значился ювелирный завод «Алмаз», и как раз на этом заводе работал некто Сетунов, друг-приятель покойного Галактионова. — Юрик, ноги в руки — и к Сетунову, — скомандовала Настя, сличив список предприятий со списком людей, составляющих круг знакомых Галактионова. Вместе с Коротковым она примчалась домой к Василию Сетунову. Им не повезло: Сетунов был пьян. Пьян настолько, что плохо понимал, кто и зачем к нему пришел. Пил он, судя по всему, в компании с собственной супругой, которая была изрядно нетрезвой, но соображала все-таки лучше и даже могла связно говорить. Опрашивать их в таком состоянии было нельзя. — Вот я вам повестку оставляю, — громко и медленно говорил Коротков, кладя повестку на видное место. — Завтра, прямо с утра, как проснетесь, так бегом в прокуратуру, к следователю Ольшанскому, номер кабинета здесь написан. Все поняли? — М-м-м, — утвердительно кивал Сетунов, но было очевидно, что не понял он ни слова. — Поняли, — уверяла его не столь пьяная супруга. — А чего надо-то? Может, мы сразу и скажем, чтобы завтра не ездить. А? Она просительно заглядывала в глаза Насте, видимо, считая ее более мягкой и жалостливой. — Вы спрашивайте, мы все скажем, чего знаем. Вы не смотрите, что мы взямши, мы соображаем… Все нормально, товарищи милиционеры… — Пойдем, — Юра потянул Настю за рукав. — От них сейчас никакого толку. Наврут — не дорого возьмут. — Жалко, — вздохнула она. — Так бы я за ночь чего-нибудь полезное придумала. — Ночью надо любовью заниматься и спать, а не полезное придумывать, — назидательно произнес Коротков. — Бросай дурные привычки, если собираешься начать семейную жизнь. Домой Настя снова пришла поздно. И впервые за много лет вдруг подумала, как было бы хорошо, если бы сейчас дома ее ждал зажженный свет, накрытый стол и Лешка. В последнее время она стала бояться ночевать одна. Раньше этого не было. Началось это чуть больше года назад, как раз тогда, когда случилась беда с Володей Ларцевым. Преступники, пытавшиеся ее запугать, подобрали ключи к замку ее квартиры и тут же поставили Настю в известность об этом, открыв дверь. Такого страха, какой она испытала в ту ночь, находясь одна во вскрытой преступниками квартире, она не испытывала ни до того, ни после. И она стала бояться. Заперев изнутри дверь, она устало плюхнулась на стул на кухне и стала лениво думать о том, чем бы ей поужинать. Кроме нескольких банок мясных и рыбных консервов, в холодильнике лежали яйца, полбутылки кетчупа, майонез, кусок сыра, годного для употребления исключительно в тертом виде. Можно сделать омлет с сыром. Или сварить два яйца и приготовить салат из рыбных консервов с майонезом. А можно поступить совсем просто, бросив на сковородку пару кусков хлеба и посыпав их тертым сыром. Сварить кофе и выпить его с гренками. Чем плохо? Главное, быстро и неутомительно. Она смолола в кофемолке кофейные зерна, налила в джезву крутой кипяток и поставила на малюсенький огонь. Настя любила, чтобы кофе был хорошо проваренным и настоявшимся. Достала терку, обдирая кожу на пальцах, натерла каменной твердости сыр, посыпала им жарящиеся в масле и слегка смазанные кетчупом куски белого хлеба и накрыла крышкой. Прелесть такого ужина состояла для нее в том, что его можно было приготовить, не вставая со стула. Кухня в Настиной квартирке была крошечной, и она специально расставила в ней мебель так, чтобы можно было, сидя на стуле, дотягиваться до холодильника, плиты и навесного посудного шкафа. В ожидании кофе с гренками она зажгла сигарету и, откинувшись на твердую высокую спинку стула, вернулась мыслями к убийце Галактионова. Если она права, то он не просто более опасен, чем она думала. Он гораздо более подл и гадок, чем даже сам Галактионов. И тогда становится понятным, почему им пришлось встречаться еще раз. 22 декабря на квартире у Шитовой Галактионов передал ему украденные дела. По идее тогда же должна была быть произведена расплата наличными. Зачем им встречаться еще раз? Настя полагала, что по какой-то причине 22 декабря деньги не были переданы Галактионову, но, честно говоря, причину эту придумать не могла. Авантюрист и мошенник Санька Вист ни за что не отдал бы дела, если бы не получил денег. Привыкший играть на доверчивости других, сам он старался оплошностей не допускать. А если предположить, что, забрав дела и отдав деньги, будущий убийца попросил Галактионова еще об одной услуге? Например, достать ему цианид. И этим же цианидом он и отравит его при следующей встрече. Попадется следователь поглупее — за самоубийство сойдет. Цианид-то доставали по просьбе самого покойного. И ампула — вот она, стоит, никуда не делась. А не сойдет за самоубийство, и не надо, не очень-то и хотелось. Ищите убийцу. Ветра в поле… Она очнулась от явственного запаха подгоревшего хлеба. Черт возьми, даже такую простую еду она не может толком приготовить! Снимая со сковороды гренки и наливая в большую чашку крепкий ароматный кофе, Настя Каменская в который уже раз подумала, как правильно она поступила, согласившись наконец выйти замуж за Чистякова. С ним спокойно, с ним уютно и надежно, с ним не страшно. И у него ничего не пригорает. 7 Настя изъерзалась от нетерпения, ожидая звонка следователя Ольшанского. А вдруг Сетунов с пьяных глаз не помнит, что вчера приходили из милиции и оставили ему повестку? А вдруг он ее потерял и не знает, куда и к кому идти? А вдруг он до сих пор не протрезвел? Она с самого утра несколько раз звонила Сетунову домой, но трубку никто не снимал. Ольшанский позвонил около двенадцати. — Слушай, Каменская, что за алкаша ты мне прислала? — послышался в трубке его тенорок. — От него такой выхлоп, что у меня стекла в очках запотели. Но он признался в том, что доставал Галактионову цианид. Две ампулы. Ты молодец, додумалась. Как тебе в голову-то пришло такое? — Не знаю, — радостно засмеялась она, — наверное, от безвыходности. Раз не получается найти связь между ядом и убийцей, можно попробовать найти связь между ядом и жертвой. Мысль, вообще-то, не очень свежая, в мировой литературе ею хорошо попользовались. — Ну, ты идиота-то невежественного из меня не делай, не надо, — заявил Константин Михайлович в обычной своей хамской манере. — Я книжек не меньше тебя прочитал. Случаев, когда преступник пользовался препаратом, принадлежащим жертве, действительно много описано. Но чтобы попросить жертву достать яд, а потом этим ядом ее отравить — это уж, знаешь… Все равно что заставить человека самому себе могилу копать или петлю на веревке вязать. То, что убийца Галактионова мог так поступить, его, конечно, не украшает. Но ты-то, ты-то как до этого додумалась? Хрупкое существо, глазки голубенькие, волосики беленькие, личико нежненькое, обидчивая, как мимоза, ты же у нас всех жалеешь и за всех переживаешь. Думаешь, мне это не известно? Еще как известно. Так как же тебе, такой доброй и хорошей, приходят в голову такие гадкие мысли и чудовищные предположения, а? Чтобы до этого додуматься, надо обладать изощренным умом и ненавидеть людей, а ты их любишь. Или не любишь, а только притворяешься? — Константин Михайлович, вы напрасно стараетесь меня обидеть, — ответила она, пытаясь говорить спокойно и с трудом сдерживая клокотавшую в ней ярость. — Если вы поставили это своей целью, то давайте будем считать, что вы ее достигли, и начнем наконец нормально работать. Я не люблю, когда мужчины, даже если это следователи городской прокуратуры, обсуждают мою внешность, да еще с употреблением уменьшительно-ласкательных суффиксов. Я знаю, что вы меня не любите, вы терпеть меня не можете, но вешаться от горя я не собираюсь. И поскольку ни вы, ни я в ближайшее исторически обозримое время увольняться не собираемся, давайте возьмем себя в руки, потому что нам все равно придется вместе работать, и не один раз. Мы можем с вами как-то договориться и прийти к общему знаменателю или вы считаете, что это в принципе невозможно? — Слушай, Каменская, ты, по-моему, совсем свихнулась на своем самолюбии, — последовал невозмутимый ответ следователя. — Я же тебя хвалю, дурочка, ты что, не поняла? Хвалю! Я же тебе сказал, что ты молодец. Чего ты взъелась-то? Ну, язык у меня такой, могла бы и привыкнуть уже, не первый месяц меня знаешь. — А что вы со мной, как с ребенком… — Голос ее неожиданно сорвался, и она всхлипнула. — Так ты ребенок и есть. У меня дочка старшая почти такая, как ты. Тебе сколько? Лет двадцать семь? А мне сорок шесть, я тебе почти в отцы гожусь. Так что напрасно ты обижаешься. — Мне тридцать четыре. Тридцать пять скоро будет, — ответила она, шмыгая носом. — Ладно врать-то! — Ей-крест, Константин Михайлович, хоть у кого спросите, все знают. Хотите, паспорт привезу показать?