Но с Войтовича разговор быстро перешел на производственные темы. — Первого марта будет сложный Совет. Две защиты кандидатских, одна из них очень спорная… — Я зарекся связываться с Кемеровским филиалом. У них каждая бумажка месяцами лежит, будто они собираются жить вечно. Никогда от них ничего вовремя не получишь… — Лозовский стал совершенно невыносим. Приходит на Совет оппонировать, а вместо этого начинает с трибуны байки про свою молодость рассказывать. Посмешище… — Третья лаборатория совсем от рук отбилась. Итоговые отчеты оформляют как промежуточные, на пяти страничках, из которых одна — титульный лист, вторая — список исполнителей. Представляете, что это за отчет на трех страницах о трехлетней работе. А промежуточные вообще не пишут, ограничиваются справкой на два абзаца. А отдел координации и планирования им все с рук спускает. — Еще бы, когда начальники в одном доме живут и детей в одну школу водят, еще не такое увидишь… Он автоматически поддерживал разговор, а сам лихорадочно перебирал в памяти все детали встречи с Шитовой. Неужели она подруга этой блондиночки Каменской? Каких только совпадений не бывает. Узнала она его или нет? Узнала или нет? Стояла и глазела на мужиков с откровенно блядской ухмылкой, каждого из них оглядела, будто в постель примеряла. Кажется, на нем ее взгляд не остановился. Кажется, нет. Или все-таки узнала? Но он — молодец, сумел справиться с собой, не дрогнул, глаз не отвел. Все мужики ей на ноги уставились, и он тоже. Нельзя глаза отводить от такой яркой красотки, не по-мужски это, а значит — подозрительно. И он не отвел. Пялился, как все, и даже постарался восхищенно улыбнуться. Нет, кажется, все-таки не узнала… Глава 7 1 — Ничего у нас пока не вышло, — констатировала Настя, выслушав доклад Миши Доценко, наблюдавшего со стороны за встречей пятерых сотрудников Института с Надеждой Шитовой. Более того, он даже снимал всех пятерых на видеопленку, и они только что внимательнейшим образом, кадр за кадром изучили всю запись. Нет, никто из пятерых не выдал себя. — Результат обнадеживающий, — хмыкнула она, пряча кассету с записью в сейф. — Или мы с вами полные дебилы и делаем все неправильно, гоняясь не за тем, за кем надо, или нам попался сильный противник. Целый час мощного прессинга, когда Юрка их давил в начальственном кабинете этим несуществующим ходатайством, и под конец ослепительная Шитова с розами и ногами, — такое мало кто выдержит, если есть что скрывать. Ладно, живем дальше. Внешность нам ничего не дала, Шитова никого не узнала, и никто не показал, что знает ее. Ходатайство тоже оказалось пустышкой. Один из них точно знает, что никакого ходатайства в деле не было, но опять-таки ничем себя не выдал. У нас в запасе остается средство преступления — цианид, а также возможность знакомства с Галактионовым. Есть еще предсмертная записка Войтовича. Миша, это — вам. А нам с Юрой предстоит выдержать бой местного значения с Лепешкиным. Отправив Доценко искать людей, видевших и читавших предсмертную записку Григория Войтовича, Настя зашла к начальнику. Ей пришлось строго одернуть себя, чтобы не прыснуть: еще вчера в этом самом кресле, за этим самым столом сидел молодой сильный Коротков с мощными бицепсами, лучезарной улыбкой и сверкающими звездами на погонах, а сегодня здесь опять домашний толстый Колобок Гордеев в партикулярном платье и с необъятной лысиной. — Заходи, Настасья, — приветствовал ее полковник, что-то ища среди бумаг, в изобилии валяющихся на большом столе. — Кажется, наш дружок Коротков у меня вчера спер мою любимую ручку. Что-то я ее никак не найду. Вот и пускай вас после этого к себе в кабинет, вмиг все растащите. — Поищите как следует, — посоветовала Настя. Она отчетливо помнила, как вчера Юра вертел эту ручку в пальцах, а потом автоматически сунул в карман кителя. Сегодня он этого уже и не вспомнит, тем более что китель снова висит в шкафу до лучших времен и Юрка до него не скоро доберется. — Ну черт знает что такое, — продолжал ворчать Гордеев, выдвигая один за другим ящики стола и проверяя их содержимое. — Сыщики, едрена матрена, борцы с преступностью. Юристы, между прочим, с высшим образованием. Офицеры. Ничего оставить нельзя, все тут же к рукам приберут, а потом сделают глазки пуговками, дескать, что вы, гражданин начальник, не брали, не трогали, не видели, вы ее, наверное, сами вместо колбасы съели. Да, — он резко поднял голову, — так что у тебя? — У меня, Виктор Алексеевич, Лепешкин с Ольшанским срослись. — Как это? — А как сиамские близнецы. У Лепешкина — убийство Галактионова, у Ольшанского — разглашение тайны усыновления, но это, как выяснилось, куплет и припев от одной и той же песенки. С Лепешкиным мы работаем официально, Ольшанскому втихаря помогаем, таская ему информацию по делу Галактионова. Вы же понимаете, что так продолжаться не может. Мы сидим на пороховой бочке. Растащив работу по двум разным следователям, мы никогда не раскроем убийство Галактионова. В то же время, если объединять дела у Лепешкина, то у меня сделается инсульт. А Миша Доценко станет многоженцем. Чтобы поправить то, что напортил Игорь Евгеньевич, Михаилу пришлось влюбить в себя чуть не пол-Москвы. Дамочек-то у покойника было много, и каждую из них Лепешкин умудрился обидеть, а то и оскорбить, и каждая ушла из его кабинета, унося с собой не только отвращение к следователю, но и нерассказанную информацию. — Ты хочешь сказать, что Лепешкин — неграмотный следователь и ты не хочешь с ним работать? — спросил Гордеев, внимательно глядя на Настю и прекратив бесплодные поиски пропавшей авторучки. — Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, — раздраженно ответила она. — Лепешкин хороший, юридически грамотный специалист, безусловно добросовестный, от работы не прячется, трудяга. Если бы было иначе, вряд ли он столько лет успешно занимался бы хозяйственными делами. И если знать об особенностях его характера заранее, к этому можно как-то подстроиться и предупредить наступление негативных последствий. А сейчас мы попали в ситуацию, когда Миша заново обходит всех свидетелей женского пола, об этом узнает Игорь Евгеньевич и закатывает ему легкую истерику, мол, зачем, да кто тебе поручал, да кто тебе позволил, да что это за самодеятельность. Интеллигентный Миша, конечно, не может послать его подальше и членораздельно объяснить, что исправляет его же глупости. А уж если Лепешкин, не приведи господь, узнает про наше негласное сотрудничество с Ольшанским, с ним вообще припадок случится. Или он нас с Мишей удушит. Или застрелит, сейчас у прокурорских работников тоже оружие есть. — Короче, дитя мое, — поморщился Гордеев. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я удушил Лепешкина первым? Я никак не уловлю смысл твоих жалоб. — Я хочу, — очень тихо сказала Настя Каменская, — чтобы вы открыли свой сейф и достали оттуда тоненькую зелененькую папочку. Такую, знаете, с белыми завязочками. Полковник долго молча смотрел на нее не отрывая глаз, кажется, даже не мигая. Потом выдохнул: — Ну ты и стерва, Анастасия. И трудно сказать, чего больше было в этих словах, удивления или восхищения. 2 Начальник следственной части городской прокуратуры разговаривал с Игорем Евгеньевичем Лепешкиным, плохо слыша сам себя. — Но я не понимаю, почему вы забираете у меня дело Галактионова, — возмущался Лепешкин. — Какие основания у вас полагать, что я с ним не справлюсь? Проделана такая огромная работа, опрошено столько людей, и вдруг вы хотите передать дело другому следователю. — Я уже объяснил вам, что я не передаю дело, а объединяю два дела о двух разных преступлениях, между которыми установлена тесная связь. И делаю это вовсе не потому, что считаю вас плохим следователем, а потому, что так лучше, в интересах более полного и объективного расследования. — Но почему не наоборот? Почему вы не передаете мне дело Ольшанского, а вместо этого забираете мое и отдаете ему? Я что, чем-то провинился? Я доказал свою некомпетентность? Я ваш подчиненный, и мне важно понимать, чем руководствуется мой начальник, когда принимает решения. Иначе как же я смогу работать вместе с вами, если не понимаю ваших требований. «Не понимаешь ты, — тоскливо думал начальник следчасти. — А тут и понимать нечего. Есть грех, не очень давний, о котором мало кому известно. Но среди тех, кому известно, оказался и этот настырный Гордеев. А я и забыл, что он знает об этом. Он меня спросил, нельзя ли при объединении дел передать всю работу Ольшанскому. А я, дурак старый, забыл про осторожность и резво так отвечаю: по правилам дела будут объединяться у Лепешкина, и вообще вы, уважаемый Виктор Алексеевич, не в свое дело лезете. У нас тут своя епархия, и начальник в ней — я. Вот тут он мне и припомнил про то, как я правила-то свято соблюдал, особенно один раз, когда из-за моего скрупулезного соблюдения правил человек погиб, девочка семнадцатилетняя. Официально моей вины никто не признал, но был рапорт Ларцева, в котором все как есть написано. И рапорт этот, судя по всему, у Гордеева до сих пор где-то припрятан, хоть Ларцев уже, кажется, год у них не работает, ушел по инвалидности. Простой мужик Гордеев, не юлит, не крутит, а прямо, по-простецки мне и говорит: или вы сегодня свои дурацкие правила нарушите, а в дальнейшем не будете хрен знает кого на работу принимать, или я сегодня же дам родителям девочки ваш домашний адрес и адрес вашей красивой большой дачи. Под «хрен знает кем» он, надо думать, вас имел в виду, Игорь Евгеньевич. И чем вы ему так не угодили?» — Мне не нужно, чтобы каждый понимал, чем я руководствуюсь при принятии решений, — холодно сказал он Лепешкину. — Но я требую, чтобы принятые мной решения исполнялись, а не обсуждались и не критиковались. Вам понятно, Игорь Евгеньевич? — Да, мне понятно. Глаза у Лепешкина стали нехорошими, злыми. Но начальнику следственной части это было безразлично. Пусть лучше его ненавидит один из находящихся в подчинении следователей, чем родители девочки получат адрес истинного виновника гибели их ребенка. 3 Настя вместе с Юрой Коротковым занималась выяснением вопроса: где можно достать синильную кислоту. Вопрос этот оказался одновременно и простым, и сложным. Синильная кислота применяется в горном деле, в текстильном производстве, а также для гальванопластики и в фотографии. Более того, она широко применяется в лабораторных условиях. С одной стороны, хранение и учет цианида организованы весьма и весьма строго, но с другой, в Москве он применяется в тысячах мест. Где искать? Разумеется, начинать надо с самого Института, решила Настя. Необходимо выяснить, кто из пятерых подозреваемых имел доступ к цианиду, кто мог его украсть, а возможно, и взять совершенно легальным путем. — Видите ли, — объяснял Насте техник в одной из лабораторий, — если красть цианид, то надо брать ампулу целиком. А ампулы у нас все посчитаны и пронумерованы, и когда новая ампула берется из хранилища и вскрывается, то в журнале делается отметка и ставятся подписи. Вот, видите, в начале сентября мы получили сто ампул. Смотрим по журналу: номера идут подряд, с первого по двадцать седьмой, вот подписи тех, кто брал их для работы в лабораторных условиях, а вот теперь открываем шкаф и смотрим на те ампулы, что остались. Вот, пожалуйста, с двадцать восьмого по сотый. Можете пересчитать. Настя пересчитала. Потом перепроверила номера. На каждой ампуле была наклеена бумажка с номером и стояли две подписи. Это правильно, подумала она, подстраховка на тот случай, если кто-то решит не просто стащить, а подменить ампулу, сунув в шкаф вместо цианида что-нибудь внешне похожее, но безвредное. Судя по маркировке, ампула из квартиры Шитовой была изготовлена на том же заводе, который поставлял цианид в Институт. Но все сто ампул были на месте — либо в шкафу, либо за них кто-то расписался. — Скажите, а можно воспользоваться тем, что кто-то получил цианид для работы, и отсыпать немножко из уже вскрытой ампулы? Буквально чуть-чуть. — В принципе можно, — немного подумав, согласился техник, — но смотря для чего это нужно. Если для того, чтобы сразу же утащить за свой верстак и использовать — так мы сплошь и рядом так поступаем. А если для того, чтобы унести домой и отравить кого-нибудь, — вряд ли. — А почему? — Цианид — очень летучий, он кипит при 20 градусах по Цельсию. Разлагается быстро. Поэтому его и хранят в герметичной укупорке. А как разгерметизируешь, так он начинает превращаться в поташ. Помните, в книжках про послевоенное время писали, что при отсутствии мыла поташ использовали для стирки и мытья полов? Видите, насколько безвредным становится цианид. Так что или использовать его сразу, или красть запаянную ампулу целиком. — А может сотрудник Института расписаться за ампулу, якобы для работы, и вынести ее с собой? — Может, — улыбнулся техник. — Но всегда есть риск, что попадешься под внеплановую проверку. Ядовитые вещества выдаются не ученым, а техникам и лаборантам, которые проходят соответствующий инструктаж и имеют сейфы, где и должны держать эти вещества. За ампулу отвечает тот, кто за нее расписался. И он должен ее сдать обратно после того, как использует цианид. Вот, — он открыл другой журнал, — списание ампул. Комиссионно и с подписями. Из двадцати семи выданных обратно вернулись двадцать три, четыре находятся у лаборантов. — Мы можем сейчас это проверить? — спросила она с надеждой. — Пожалуйста, — пожал плечами техник. — Пойдемте. За полчаса они обошли четыре лаборатории, за которыми числились четыре невозвращенные ампулы с цианидом. Все четыре оказались на месте. Совпадало все: и номера, и подписи, и даже бумага в клеточку, наклеенная на ампулу. Судя по всему, ампула, обнаруженная рядом с мертвым Галактионовым, была не из Института. Тогда откуда же? Настя взялась за листки по учету кадров, заполненные теми, кого она подозревала. Попробуем подойти к поискам источников цианида с другой стороны. 4 Он смотрел в спину Каменской, выходящей из лаборатории, и пытался унять сердцебиение. Он так и знал, что доберутся до Галактионова. Иначе с чего бы они вдруг начали проверять возможности утечки цианида? Но как же они догадались, что между Галактионовым и Институтом есть связь? Как? Где он допустил ошибку?