Вадим Бойцов прошел мимо Каменской, и ему понадобилось некоторое усилие воли, чтобы не повернуть голову и не посмотреть ей в лицо. У него было отличное зрение, и слившихся с темнотой мужчин он увидел издалека. Опыт и чутье подсказали ему, что сейчас его подопечную будут убивать. В первое мгновение он успел подумать, что это, пожалуй, лучший выход из положения. Пусть с ней что-нибудь случится, и она на время (если не навсегда) выйдет из игры и перестанет мешать разработчикам прибора. Но профессионал тут же взял в нем верх. На соседней улице он видел милицейскую машину, и, если Каменская начнет кричать или воспользуется милицейским свистком, все может пройти не так гладко, как хотелось бы. А уж если задержат хотя бы одного из преступников, то до правды докопаются быстро. Нападение нужно было предотвратить любой ценой. Вадим не мог не признать, что оно было спланировано очень и очень удачно: темно, никаких свидетелей, типичное убийство с целью ограбления. Даже жаль срывать такое мероприятие, но… Но нападающие наверняка не видели эту проклятую милицейскую машину с включенным двигателем и тремя патрульными. А она приедет — глазом моргнуть не успеешь. Бойцов увидел совсем рядом две закрытые машины. В углу лобового стекла у одной из них горел маленький красный огонек, означавший, что машина поставлена на сигнализацию. Он выхватил газовый пистолет, пальнул в воздух и тут же всем корпусом сильно ударил по капоту. Сигнализация заработала, оглашая темные окрестности раздражающими прерывистыми звуками. Прием сработал. Нападающие словно растворились в темноте, и Бойцов перевел дух. Теперь нужно постараться разминуться с милицией. Ему очень хотелось подойти к Каменской и заговорить с ней. Интересно, испугалась ли она? Есть ли у нее при себе оружие и собиралась ли она им воспользоваться? Поняла ли, что произошло? Если бы можно было сейчас поговорить с ней, многое прояснилось бы. Если бы можно было… Но было нельзя. 11 На следующее утро Вадим Бойцов доложил о происшествии своему начальнику. Супрун выглядел очень довольным. — Отлично, — говорил он, сплетая и расплетая длинные пальцы крупных холеных рук. — Значит, разработчик прибора уже сбегал к Мерханову и нажаловался на нашу птичку. А Мерханов, человек горячий и решительный, ждать, естественно, не хочет и собирается разобраться с ней кардинальным образом. Вот и пусть себе разбирается. Твоя задача, Вадим, не допустить, чтобы его люди сделали какую-нибудь глупость. Я ничего не имею против того, чтобы Каменскую убрали с глаз долой, но сделано это должно быть так, чтобы никто не сумел докопаться до подлинных причин. Ты меня понял? Ты вчера поступил абсолютно правильно, так и действуй в дальнейшем. Ходи за ней по пятам и следи, чтобы покушение было идеально подготовлено. Осечек быть не должно, иначе мы никогда не получим прибор. Уберем Каменскую руками Мерханова, а сами мараться не станем. Согласен? Бойцов молча кивнул, глядя в лицо Супруну серыми холодными глазами. Лицо его, по обыкновению, ничего не выражало, и Супрун не понял, поддерживает ли подчиненный его план. Но это не особенно беспокоило Игоря Константиновича. Он знал, что Вадим никогда не самовольничает и не нарушает указаний начальства. Он человек исключительно дисциплинированный. А что он при этом думает, никого не волнует. Да и что он может думать такого особенного? — Кстати, дружок, ты сделал то, о чем я тебя просил? Разобрался, почему Каменская и Чистяков решили пожениться? — Пока нет, Игорь Константинович. Я думаю, что на этот вопрос может ответить только сама Каменская. По всем нашим данным, она особа скрытная и ни с кем не делится, тем более такой… интимной информацией. — Ну так познакомься с ней и выясни. Что ты как маленький, ей-богу! — внезапно разозлился Супрун. — Неужели тебе нужно подсказывать такие простые вещи? — Мне бы не хотелось с ней знакомиться. Это помешает мне следить за ней, ведь она будет знать меня в лицо. Лицо Супруна окаменело. Что он себе позволяет, этот пацан? Он что же, полагает, что Супрун сам этого не сообразил? Ничтожество. — Ты — старший группы. Это я тебе напоминаю, если ты забыл. И когда я говорю тебе «сделай», это не означает, что ты должен кидаться выполнять все сам. Поручи кому-нибудь. Ты отвечаешь за исполнение, за конечный результат. А уж как ты будешь исполнять мои задания, это твое личное дело. И если ты этого не понимаешь, то, выходит, рано я тебя двинул на повышение, руководитель из тебя никакой. Бойцов молчал, не отводя прямого взгляда от глаз начальника. От этого взгляда Супруну стало не по себе. Да, он безусловно доверял Вадиму. Он ценил его профессионализм. Он верил в его чисто человеческую порядочность. Но он никогда не мог его понять. Глава 10 1 Как почти у каждого человека, у Вадима Бойцова был свой скелет в шкафу. Но в отличие от большинства людей его скелет постоянно напоминал о себе, и более того, стремился выпасть из шкафа в самое неподходящее время, выставив на всеобщее обозрение тщательно скрываемый секрет. Секрет этот состоял в том, что Бойцов боялся женщин. Боялся до внутренней дрожи, до с трудом сдерживаемой истерики. И добоялся в результате до того, что врачи называют психогенной импотенцией. Самое странное заключалось в том, что Вадим был абсолютно здоров физически и чрезвычайно вынослив как сексуальный партнер. Женщины с самого детства были для него окутаны завесой тайны, и приподнять эту завесу нельзя было даже и мечтать. Его мать была театральным критиком, и это почему-то наложило сильный отпечаток на весь уклад жизни их семьи. Вадик был начисто лишен всех тех мелочей, из которых для него складывалось понятие «дом» и «семья». Мама ходила в театр каждый вечер, поэтому спать его укладывал отец, и вечерняя сказка, и вечерний поцелуй тоже были отцовскими. Мама приходила далеко за полночь, а по утрам спала до десяти-одиннадцати часов, поэтому будил его утром и кормил завтраком тоже отец, он же первое время провожал мальчугана до школы. Зато когда Вадик возвращался после уроков, мама обычно бывала дома. Но это вовсе не означало, что она, как тысячи других матерей, имеющих детей-школьников, кидалась к сыну с вопросами об успехах и отметках и кормила его обедом. Вовсе нет. Она сидела на кухне и что-то быстро печатала на машинке, не выпуская изо рта сигарету, а вернувшегося из школы сына рассматривала как досадную помеху своему творческому процессу. Ей и в голову не приходило прекратить работу, чтобы освободить стол на кухне и покормить ребенка. Нет, зачем же? Мальчик вырос вполне самостоятельным, он может тихонько, не мешая матери, разогреть обед и унести еду в свою комнату, потом вернуться, ступая на цыпочках, сполоснуть тарелку под краном и поставить ее на место. Отметки сына ее тоже не интересовали. Какая разница, что стоит у него в дневнике? Лишь бы был здоров и не шлялся по подворотням с плохой компанией. Класса примерно до третьего Вадик наивно пытался обсуждать с матерью свои школьные дела, показывал ей дневник с пятерками, хвастался хорошими успехами на уроках рисования и труда. У него и в самом деле были золотые руки, и изготовленные Вадиком Бойцовым забавные игрушки и поделки из года в год занимали главное место на школьных выставках и завоевывали призы. Но мама и на это внимания почему-то не обращала. Она вообще была непонятной Вадику и оттого загадочной, как заколдованная принцесса, превращенная злой колдуньей в нервную сумасбродную истеричку. Однажды Вадик проснулся среди ночи и услышал доносящиеся из ванной отчаянные рыдания. Он испуганно побежал в комнату к родителям. Отец лежал в постели и курил, не зажигая света. — Папа, что случилось? — спросил мальчик. — Ничего, сынок, все в порядке, — спокойно ответил отец, будто ничего особенного не произошло. — Почему мама плачет? Вы что, поссорились? — Нет, сынок, что ты. Ты же знаешь, мы с мамой никогда не ссоримся. Просто ей стало грустно, и она ушла в ванную поплакать. Ничего страшного, с женщинами это часто бывает. Отец сказал правду, они с матерью действительно никогда не ссорились. В реальной жизни все происходило так: мать закатывала истеричные сцены, явно провоцируя отца на ответные выпады, из которых можно было бы раздуть скандал и уж тут-то дать себе волю, покричать, поплакать, даже, если повезет, разбить пару-тройку тарелок, выпустить пар, сбросить напряжение. Но отец ни разу, сколько Вадим себя помнил, не поддался на провокацию. Это выводило мать из себя, но, как ни странно, сама она этого не понимала. Ситуация разыгрывалась каждый раз по одному и тому же классическому сценарию. — Я сойду с ума, — заявляла мама, врываясь домой, швыряя на пол сумку и плюхаясь на диван прямо в пальто. — Я больше не в состоянии это терпеть. Они хотят сжить меня со свету за эту рецензию. Все считают Лебедева светилом и королем сцены, в рот ему смотрят, задницу лизать готовы, а я, видите ли, посмела написать, что мизансцена во втором акте «Мещан» выстроена неудачно. Нет, я ничего не говорю, Лебедев — великий режиссер, но это не означает, что у него не может быть промахов и ошибок. А я на то и критик, чтобы их замечать. Но слышал бы ты, как на меня сегодня орал заведующий редакцией! Просто смешал меня с грязью. Жить не хочется. На этом месте мама обычно переводила дух и оглядывалась по сторонам. И как в любом нормальном доме, если только в нем не живет сумасшедшая чистюля, на глаза ей попадался какой-нибудь «непорядок». Иногда это бывало что-то «серьезное», вроде пыли на полированной поверхности мебели, а иногда мелочь какая-нибудь, наподобие взятой с полки и брошенной на диване книги. Масштаб «непорядка» роли не играл, ибо важен был повод, изначальный толчок для перевода злости с отсутствующего в данном месте завредакцией на имеющийся в наличии контингент. — Господи! — принималась она стонать. — Я столько нервов трачу на этой проклятой работе и в результате даже дома не могу расслабиться. Я вынуждена хватать тряпку и начинать убирать за вами. Двое взрослых мужиков — и не можете поддерживать элементарный порядок. Ну почему все должна делать я, почему вы всю домашнюю работу спихнули на меня, я и обед, я и стирка, я и уборка, и, между прочим, я еще и деньги вам зарабатывай. — Успокойся, милая, — обычно отвечал отец, — ложись отдыхай, ты устала, сейчас мы с Вадиком все уберем, все приведем в порядок, не сердись. Вадик всегда удивлялся, почему отец не закричит на маму, не скажет ей, что, между прочим, тоже работает, и не меньше ее, и денег зарабатывает гораздо больше, а в квартире достаточно чисто, потому что они не далее как вчера все пропылесосили. Мать заводилась все больше, предъявляя мужу и сыну все новые претензии. Убедившись в бесплодности своих попыток вызвать ответную реакцию, начинала рыдать, потом уходила на кухню, закрывала за собой дверь и ни в какие разговоры не вступала. Через какое-то время она снова становилась веселой и ласковой, словно ничего и не произошло. — Папа, почему ты не скажешь маме, что ты тоже работаешь и тоже приносишь зарплату? — спрашивал мальчик. — Потому, сынок, что это бессмысленно и никому не нужно, — туманно объяснял отец. — Ты же не думаешь, что мама не знает об этом, правда? Конечно же, она прекрасно знает, что я работаю, что работа у меня тяжелая и опасная, поэтому и зарплата у меня большая. — Тогда почему она тебя упрекает? Она же все знает, — недоумевал Вадик. — Это сложно объяснить, но я постараюсь, ведь ты уже достаточно взрослый, чтобы понять. Она не меня упрекает, сынок, она злится на своего начальника и на своих врагов, но, поскольку она их боится и не может на них кричать, она кричит на нас с тобой. Это потому, что она нас с тобой любит, нам она доверяет и нас не боится. А своим врагам она не доверяет, она их побаивается, поэтому не может открыто показывать им свою злость. Понимаешь? — Выходит, она устраивает сцены потому, что любит нас? — Конечно. — А почему тогда ты никогда на меня не кричишь? Ты меня не любишь? — Ох, сынок, да что ты такое говоришь! — улыбался отец. — Ты — мой самый любимый человек на свете. Но я — мужчина, а мама — женщина. Женщины не такие, как мужчины, они устроены совсем по-другому, они и мыслят по-другому, и чувствуют. Никогда не пытайся понять женщин, сынок, это занятие бесполезное. Нам, мужчинам, понять их не дано. К ним надо просто приспособиться, вот как я к маме. Годам к пятнадцати у Вадика Бойцова сложилось твердое убеждение, что отец был прав. Женщины устроены не так, как мужчины, и относится это не только к области физиологии. С ними невозможно иметь дело, потому что они непредсказуемы, непрогнозируемы, алогичны, они постоянно нарушают правила игры, причем как раз те правила, которые сами же и устанавливают. Говорят: «Не забудь, ровно в восемь», — и не приходят вообще или опаздывают часа на два. Говорят, что хотят пойти в кино на фильм с Аленом Делоном, а когда им приносишь билеты, швыряют их тебе в лицо и фыркают: «Да сто лет мне нужен этот старый педераст!» Никогда не дают списывать у себя, но постоянно ноют, что не могут решить задачку, и просят помочь (подразумевается, дать списать). Вадик пришел к выводу, что нужно стараться не иметь дела с женщинами. За исключением одного, но необходимого момента. Он долго не мог для себя решить, как сочетать нежелание связываться с дамами и желание близости с ними. Пока он мучительно продумывал собственную схему жизнеустройства, все решилось само собой. Вадик был красивым парнем. Даже очень красивым. Природа, словно в насмешку, наградила его умением смотреть так ласково и проникновенно, что девицы теряли голову от одного его взгляда. Точно так же ласково и проникновенно умел он и прикасаться к женским рукам, волосам, плечам. Сам того не желая, он сводил их с ума. А уж если добавить к этому ясные глаза, красиво очерченные скулы, прямые брови и подбородок с ямочкой, то картина получалась весьма впечатляющей. На семнадцатилетнего десятиклассника Бойцова положила глаз старшая сестра его соученика, которой было в ту пору аж двадцать три года. Недостатка в партнерах у нее, судя по всему, никогда не было, но она захотела Вадика. И она его получила. Процесс соблазнения малолетки прошел быстро и без особых сбоев. Сначала парень просто не понял, чего Анна добивается, и расценивал ее неприкрытый интерес к себе как обыкновенную вежливость и доброжелательность. Наконец Анна сообразила, что Вадик сам никогда за девушками не ухаживал, практических навыков в тонком деле флирта не имеет, поэтому не в состоянии отличить искреннее дружелюбие от сексуального интереса. Она пошла напролом, умышленно создав ситуацию, в которой любой нормальный мужик должен был возбудиться. Ну, Вадик Бойцов, конечно же, и возбудился. Это был его первый опыт, и о том, что и как нужно делать, он знал только из рассказов приятелей и сальных анекдотов. Беда вся была в том, что рассказы приятелей тоже не имели под собой реальной практической почвы, являясь пересказом услышанных краем уха баек, сдобренных плодами юношеских эротических фантазий. Подростковый сексуальный фольклор культивировал силу и выносливость. Поэтому когда Вадику удалось «отработать» на своей партнерше целых пятнадцать минут, он был страшно горд и доволен собой. Особенно учитывая предостережения приятелей о том, что в первый раз все кончается до неловкости быстро, и женщины обычно бывают неудовлетворены. С ним такого не случилось, он не опозорился. — Ну как? — самодовольно спросил он Анну на шестнадцатой минуте. — Хорошо? То, что произошло дальше, оказалось для него полной неожиданностью. Анна спихнула его с себя, натянула одеяло, прикрыв наготу, и заорала: — Убирайся отсюда, идиот! Чтобы я тебя больше не видела! Господи, дура, какая же я дура, я думала, ты человек, а ты… Урод! Кретин! Вон отсюда! Примерно через неделю, после бессонных ночей и напряженных раздумий, Бойцов понял, что повел себя как-то не так. Он чего-то не сделал, чего-то важного, чего Анна от него ждала. Но что это было, он так и не догадался. Более того, он был совершенно убежден, что, поскольку женщины постоянно нарушают те правила игры, которые сами же и устанавливают, никогда нельзя быть до конца уверенным, что ведешь себя с ними правильно. Можно делать все, как они хотят, и в итоге получить плевок в душу и пинок под задницу. В течение последующих трех лет Вадик несколько раз пытался сблизиться с девушками, которые ему нравились, но результат каждый раз получался плачевным. Такой ласковый и привлекательный в общении (хотя один бог свидетель, какого труда ему это стоило!), он оказывался совершенно несостоятельным, когда дело доходило до интима. Спасибо Анне, которая в несколько секунд двумя десятками слов создала непреодолимую пропасть между понятиями «секс» и «человеческие отношения». Ему так трудно было общаться с женщинами, что необходимость вступать с ними в какие-то эмоциональные отношения нагоняла на него ужас. В то же время случай с Анной показал, что без таких отношений или хотя бы их видимости никакого секса ему не будет, как не будет ребенку похода в зоопарк без трех пятерок по географии. Молодой организм требовал своего, и Вадик пришел к выводу, что ему нужно искать женщину, предоставляющую ему свое тело и не требующую в ответ его душу. Ответ был прост, как, впрочем, простым бывает решение почти всех сложных задач: ему нужна проститутка. К тридцати годам жизнь Бойцова устоялась. Как хороший профессионал, он мог подолгу общаться и с женщинами, и со стариками, и с детьми, мог втереться в доверие и к директору коммерческого банка, и к бомжу. Но спал он по-прежнему только с проститутками, ибо совершенно точно знал, что с ними не нужно мучительно выдавливать из себя слова и подлаживаться под придуманные ими правила игры. Платишь и получаешь свое. И больше ничего не должен. В последние два года у него была постоянная партнерша, молчаливая спокойная девушка, которая брала недорого, а обслуживала хорошо. С ней не нужно было напрягаться, и это вполне устраивало Вадима. Жил он вдвоем с любимым псом, симпатичным молодым ризеншнауцером, о женитьбе и не помышлял, женщин по-прежнему не понимал и боялся, хотя на его профессиональной деятельности это никак не сказывалось. Выполнять задание, связанное с Анастасией Каменской, ему было интересно. И немножко страшно. Читая информацию о ней, собранную за много лет наблюдения за ее женихом Чистяковым, Бойцов видел, что здесь что-то не так. Столько лет они вместе, столько лет являются любовниками — и женятся только сейчас. Очень странно. Судя по имеющимся данным, Чистяков неоднократно делал ей предложение, но она всегда отказывалась. Почему? Что это за женщина, которая отказывается выйти замуж за мужчину, с которым все равно живет? Логика Вадима была простой: если не хочешь замуж, потому что он тебе не нравится, тогда не живи с ним. Если ты живешь с ним, потому что он тебя устраивает, то почему не хочешь замуж? В первый раз увидев Каменскую «живьем», он удивился ее некрасивости и невзрачности. И подумал в первый момент, что, пожалуй, понимает, почему она продолжает жить с Чистяковым, даже если он ей не нравится. Потому что другого мужчины может в ее жизни вообще больше не оказаться. А так хоть какой-то, да есть. Но в следующий момент он подумал о том, что Чистяков почему-то очень хочет на ней жениться. Интересно, что же в ней есть такого? 2 Людей, нанятых Мерхановым для «разборки» с Каменской, Супрун вычислил быстро. Среди них только один был «лицом неславянской национальности», представляющим интересы Мерханова, остальные были москвичами. За ними постоянно следили люди Супруна, при малейших признаках опасности связываясь с Бойцовым, лично отвечавшим за безопасность Анастасии Каменской. Конечно, безопасность эта была относительной, и отвечал за нее Бойцов только до тех пор, пока ему не покажется, что покушение организовано достаточно хорошо и шансы на раскрытие убийства минимальные. 1 марта в 15.10 Вадим получил сигнал о том, что машина с наемниками движется в сторону Щелковского шоссе, где живет Каменская. Он хорошо знал городские магистрали, да и машина у него была достаточно мощная, поэтому к дому Каменской он подъехал всего на несколько минут позже, чем убийцы. Он знал, что ее дома нет. Получив сигнал, он первым делом набрал номер ее рабочего телефона и, услышав в трубке женский голос, отключился. Он запомнил ее голос, потому что специально несколько раз звонил ей домой, молчал и слушал ее нетерпеливое «алло, перезвоните, вас не слышно».