– Ты на самом деле хочешь чаю из этого кафе? – уточнила я. – Черт побери! – воскликнул Бертрам. – Прости, Эфимия. Кстати, мы будем рассматривать продавщицу в качестве подозреваемой? – Я думаю, что следует попросить Майкла ее проверить – кто она и откуда, – сказала я. – Но она не могла быть уверена, что чай предназначается для фон Риттера и что он вообще захочет чаю. Я думаю, что это очень маловероятная кандидатура. – Хорошо, – согласился Бертрам. – У нас достаточно подозреваемых. – Он пододвинул к себе кипу бумаг и разделил ее на две части, половину отдал для изучения мне. – Интересно, как там дела у Рори? – Чем скорее мы с этим закончим, тем скорее сможем это выяснить, – ответила я и склонила голову над показаниями первого свидетеля. Полиция поработала очень дотошно. Мы смогли подкрепить описание сцены Дрейпером. Все свидетели также говорили, что сам Дрейпер находился за отдельным столиком, стоявшим на некотором удалении от остальных. Там он в одиночестве наслаждался пирожным во время незапланированного перерыва. Официант подтвердил, что во время обеда Дрейпер долго спорил с Портером и просто не успел съесть большую часть того, что подавали. Из-за чего именно они спорили, было неясно. Майкл еще не вернулся, но становилось понятно, что мы почти не продвинулись вперед. Мы исключили Габермана. Дрейпер, похоже, находился слишком далеко. Мы считали Байерсдорфа маловероятной кандидатурой. Мы соглашались, что наиболее вероятным подозреваемым является Готтлиб, но не видели подходящего мотива. Элджернона Портера исключать было нельзя, но мы опять же не видели оснований, чтобы включать его в списки подозреваемых. По крайней мере, мы знали, что Готтлиб и фон Риттер спорили. – Поэтому я ставлю его на первое место, – объявила я. – Первое место на виселице! Мы не можем позволить себе ошибиться, – сказал Бертрам. – Надеюсь, Кембридж найдет доказательства смерти по естественным причинам. – Если бы нашел, то, думаю, он бы уже связался с нами. Мы знаем, что у фон Риттера случился сердечный приступ. Мы не знаем, был ли он вызван химически, – заметил Бертрам. – А когда-нибудь узнаем? – спросила я. – Если не будет признания, то шансов практически нет, – ответил Бертрам. Я принялась стучать кулаком по столу и стучала, пока рука не заболела. – Да будь оно все проклято! Я хочу вернуться к Рори и Риченде. – Мы можем сказать, что считаем случившееся сердечным приступом, – заметил Бертрам. – И это в любом случае может оказаться нашим выводом. Доказательств практически нет. Можем сберечь время и прямо сейчас на этом остановиться. Я посмотрела на Бертрама. У него на лице появилось гораздо больше морщин, чем при нашем знакомстве. Он хмурился. – Мы не можем, – сказала я и увидела, что он прекратил хмуриться. – Я знаю, как это тяжело – не иметь возможности броситься к Риченде и находиться рядом с ней, – признался Бертрам. – Но не думаю, что ты сможешь жить дальше с чистой совестью, если не сделаешь все возможное для установления истины в этом деле. Я улыбнулась. – И ты не сможешь, – заметила я. Он печально улыбнулся мне в ответ. – Тогда давай надеяться, что нам удастся докопаться до правды и что ты права и это преступление связано с исчезновением близнецов. Именно в эту минуту вернулся Майкл. Прилично выглядел только его воротник – стоял как положено. Вся остальная одежда была измята и висела на нем. Под глазами образовались круги. На щеке расцветал большой синяк с пурпурным отливом. – Что, черт побери, с вами произошло? – воскликнул Бертрам. – Сложилась непростая ситуация, – лаконично ответил Майкл и рухнул на стул. – У вас есть подозреваемый? – Какое отношение к делу может иметь миндаль? – спросил Бертрам. – Запах миндаля является показателем использования быстродействующего яда, – ответил Майкл. – Я думал, что вы об этом знаете. – А откуда нам об этом знать? – рявкнула я. – Как неоднократно подчеркивал Фицрой, мы гражданские активы, а не оперативные работники. – К каким-нибудь выводам вы пришли? – Мы исключили Габермана и Дрейпера. Очень маловероятно, что это сделал Байерсдорф, – отчиталась я. – Главным подозреваемым представляется Готтлиб, но мотива у нас нет. Мы надеемся, что вы можете его нам подсказать. Фицрой подозревал, что он иностранный шпион. – Мы не можем этого подтвердить. Хотя должен сообщить вам, ходят упорные слухи о том, что Готтлиб – незаконнорожденный сын фон Риттера, – сказал Майкл. – «Босенбис», – произнес Бертрам. – Что вы хотите сказать? – повернулся к нему Майкл. – Это клуб Портера. Он сказал, что водил туда фон Риттера. – Это соответствует характеристике, которая у меня уже составлена, – кивнул Майкл. – Вы можете объяснить, что в этом клубе такого особенного? – попросила я. Мужчины переглянулись. – Если собираетесь относиться ко мне как к равной, Майкл, и я очень рекомендую вам это делать, то вы предоставите мне эту информацию. – Майкл? Бертрам откашлялся. – Мы не знали ваше имя, так что присвоили вам это. Так проще, чем постоянно говорить «тот человек» или что-то подобное. – Разумно, – согласился Майкл, так и не удосужившись назвать нам свое настоящее имя, и посмотрел на меня: – Фицрой всегда проявляет осторожность, если дело касается вас, – произнес он загадочную фразу. – Я не могу разобраться в ваших отношениях. – Я помолвлена с Бертрамом! – гневно воскликнула я. – А какая разница? – спросил Майкл и ненадолго замолчал. – У клуба «Босенбис» определенная репутация. На территорию пускают женщин, но только определенного типа. – Вы намекаете, что фон Риттер был бабником, – сказала я. – Для меня это не новость, если судить по тому, как он пытался за мной волочиться. Я сама могла бы вам раньше об этом сказать, если бы вы оба не скромничали. Бертрам уже был готов взорваться от негодования, но ему не дал Майкл. – Этот человек мертв, так что успокойтесь. Мне не нравится, что вам не удалось исключить хотя бы часть остальных подозреваемых с полной определенностью. От Кембриджа есть какая-то информация? – Пока нет, – ответил Бертрам. – У меня для вас мало информации, и раздобыл я ее с большим трудом. Байерсдорф – давний друг фон Риттера, но он был помолвлен с женой фон Риттера до того, как она решила выйти замуж за барона. Известно, что жена барона была очень несчастна в первые годы их брака, но он и в зрелом возрасте продолжал ходить налево, хотя и поменьше. Сейчас его жена снова беременна, и врачи опасаются за ее жизнь. Да, прошло очень много времени, обиды за такой срок обычно забываются, но грозящая женщине в скором времени смерть вполне могла разворошить старый огонь. – А отравление в чужой стране вызывает меньше подозрений, – заметила я. – Но в таком случае ему потребовалось бы все планировать заранее. Но можно ли ждать столько лет, чтобы отомстить? – Я бы мог, – пожал плечами Майкл. – В любом случае Дрейпера не особо любят власть имущие. Он ожидает рыцарского титула за оказание поддержки в том случае, если начнется война. И вероятно, он его получит. Он нам нужен. Однако он не любит высшее общество, и его подозревают в симпатиях большевикам. Услышав это, Бертрам застонал. – Портер быстро идет в гору, – продолжал рассказывать Майкл. – Вероятно, вскоре пойдет в политику, хочет, чтобы его считали великим человеком. Я не смог найти никакой связи с фон Риттером, а также выяснить, зачем ему так рисковать в это время. Габерман – темная лошадка. Безупречная характеристика. Отличный дипломат. Никакой грязи в личной жизни. Очень подозрительно. – Мы еще думали про продавщицу в кафе, – сказал Бертрам. – О, это все наши люди. Вы бы очень удивились, узнав, каких людей мы используем в качестве активов. – Майкл произнес это таким тоном, что мне стало не по себе. – Так что, вы подозреваете Габермана? – спросила я, пытаясь направить разговор в другое русло. – Очень сильно, – признался Майкл. – Мы упоминали, что люди слышали, как Готтлиб спорил с фон Риттером? – спросил Бертрам. – Не могу сейчас вспомнить, кто именно сказал нам об этом. Но это можно легко проверить. – Он на людях с ним спорил? – уточнил Майкл. – Это определенно слышали другие, – ответила я. – Ну, тогда, наверное, это решает дело, – внезапно объявил Майкл. Меня это поразило. – Теперь остается только решить, вешать ли его здесь или передать Германии. – Но должен же еще состояться суд! – воскликнул Бертрам. – Хм, это маловероятно, – заявил Майкл. – На данном этапе это было бы совсем некстати. Немцы должны увидеть, что мы справедливы, действуем непредубежденно, и тогда все будет в порядке. Я думаю, что нам следует передать его им, а дальше пусть они сами разбираются. Публично объявим про сердечный приступ. Скажем, что принимали меры предосторожности, но они оказались излишними. Это должно быть хорошо воспринято и у нас в стране, и за рубежом. – Он встал. – Страна благодарит вас за службу. – Подождите минутку! – воскликнула я. – Это все? Вы вот так просто приговариваете Готтлиба к смерти? Минуту назад вы были готовы признать убийцей Габермана. – Не я находил доказательства, – ответил Майкл и вздохнул. – Именно так и происходит, когда к делу подключаются гражданские лица и глубоко в него вникают. Я сотню раз говорил Фицрою… – Он вернулся? – спросил Бертрам. Майкл покачал головой и посмотрел на меня: – Что вы хотите? – Справедливого суда для Готтлиба. – Он не является подданным Великобритании. Если мы передадим его немцам и расскажем о наших подозрениях, то можем спокойно умыть руки. – И что, по вашему мнению, его ждет? – спросил Бертрам.