— Другими словами, он к вам приставал, — с горечью констатировал Уилбур. — Но это же естественно! Я хочу сказать, естественно для него. Он пристает ко всем, кого видит. — Ко всем мужчинам моложе тридцати, — вздохнул Уилбур, и мне стало его жаль: любовь без взаимности и все такое. Он повертел шеей, словно пытаясь избавиться от своей бабочки. — Ну да, желает трахнуть все, что движется, — лениво бросил я. Через его плечо я заметил нескольких знаменитостей; в их числе был известный сенатор, который очень серьезно разговаривал с Джейн, а та явно не имела ни малейшего понятия, кто он такой. Я улыбнулся про себя, вспомнив, как накануне она застенчиво спросила, кто Трумен — демократ или республиканец? — А почему люди на приемах всегда смотрят через плечо собеседника? — неожиданно спросил Уилбур. — О… — покраснел я. — Думаю, из-за плохого воспитания. — Да, в нашем обществе о воспитании нет речи, — голосом уличного оратора заявил Уилбур. — Каждый стремится вырваться вперед… и спешит, спешит, спешит, боясь упустить свой шанс. — В этом городе все построено на конкуренции, — глубокомысленно заметил я, украдкой бросив через его плечо взгляд на Игланову. Та, окруженная богатыми щеголями, смеялась так, словно уже была готова снять свою туфельку и пить из нее шампанское. — Это вы говорите мне? — вздохнул Уилбур и оглянулся через собственное плечо в ту сторону, куда исчез Луи… но нашего Дон Жуана видно не было. Тот явно уже пристроился с одним из шоферов где-нибудь под пальмами. Размышления о Луи всегда поднимали мне настроение… особенно если в этот момент его не было рядом. В таком случае он вызывал у меня беспричинный смех. Но тут к нам подошла леди Эддердейл, сопровождаемая своим эскортом; на зеленом атласе ее платья тихо перемигивались брильянты. — Мистер Уилбур? Вас мне не представили. Когда вы приехали, мне пришлось отлучиться. Но мне очень хотелось с вами познакомиться. Уилбур растерянно взял протянутую руку. — Да, конечно… — Я — Альма Эддердейл, — ослепительно улыбнулась она, словно солнце сверкнуло на леднике. Я поспешил ликвидировать возникшую неловкость. — А меня вам представил мистер Уошберн. — Да, конечно. Мистер Уилбур, могу я в нескольких словах высказать свое впечатление от «Затмения»? Уилбур, стараясь выглядеть как можно любезнее, смущенно подтвердил, что будет рад услышать. — Удивительное сильное мистическое впечатление… Я не говорю о классических вещах, которые смотрела так давно, что первого впечатления давно не помню. Но современный балет… Ах! Ей не хватило слов. Уилбуру тоже. — По общему мнению, это лучшая работа мистера Уилбура, — поспешно вмешался я. — И уж конечно та трагедия во время первого спектакля! Мистер Уилбур, я была там и все видела, — она широко раскрыла глаза, и в них стояли слезы. — Это было ужасно, — пробормотал Уилбур. — И нужно же было, чтобы все случилось именно тогда… В тот изумительный момент! Какая кульминация! Ах, мистер Уилбур… Появление новой шумной компании гостей дало мне шанс исчезнуть. Проскользнув мимо них, я отправился разыскивать Джейн. Но она исчезла… и сенатор тоже. Я поискал глазами Игланову и обнаружил ее на кушетке с пожилым джентльменом, окруженных толпой молодежи. Как отметил мой острый и безжалостный взгляд — одни хиляки. Любого из наших напыщенных приятелей я мог распознать с расстояния в двадцать шагов. А вот человека типа Луи можно было узнать, только когда он подходил вплотную. И после этого следовало поскорее улетучиваться… если он оказывался здоровее вас. — Дорогой Питер! — Игланова чуть опьянела, но еще не впала в то слезливо-сентиментальное настроение, в каком частенько пребывала, набравшись водки. Это происходило дважды, в год: на русский Новый год и на закрытии каждого нью-йоркского сезона. Ее последнего сезона — как, по рассказам, каждый раз она жаловалась. Прима подала мне руку для поцелуя, и, подогретый выпитым «Поммером», я от всей души ее чмокнул. — Я так прекрасно себя чувствую с молодежью, — жестом она включила всех их в свою компанию, и молодые люди захихикали. — И не хочу домой. — Анна, уже поздно, — возле нас неожиданно появился Алеша. — Тиран! Завтра я исполню только па-де-де, не больше. — Как тебе будет угодно, — и он заговорил по-русски, она ответила ему тоже по-русски; оба говорили быстро и серьезно, легкомысленное настроение от приятно проведенного вечера мигом куда-то испарилось, Мне показалось, что Игланова вдруг побледнела, хотя это было нелегко заметить: ее косметика напоминала лак, которым покрывают рангоут на яхтах… Похоже, что-то действительно случилось: глаза ее широко раскрылись, а лицо как-то сразу опало, буквально перекосилось, словно неожиданно иссякла сила, удерживавшая мышцы на костях. Сделав театральный жест, она встала, слегка присела в реверансе и, не сказав никому ни слова, вышла из зала, держа Алешу под руку. Я видел, как в дверях они прощались с леди Эддердейл. Я снова оглядел зал в поисках Джейн, но та исчезла. Возможно, решила пораньше отправиться домой… или немного попроказничать с сенатором? Ну что же, она может сама постоять за себя, решил я и направился вниз, к туалетам. Уже почти туда добравшись, я вдруг увидел торопливо шагавшего по черно-белым шашкам мраморного пола мистера Уошберна. — Я вас искал, — бросил он, с трудом переводя дух. — Нам срочно нужно ехать. — Почему? В чем дело? — Скажу позже. Поехали. Он украдкой оглянулся, словно опасаясь, что нас подслушает прислуга. Поблизости никого не оказалось. И тем не менее, пока мы двигались к дверям, он озирался, словно опасаясь погони. Я тоже оглянулся, но никого не увидел, если не считать Луи, за которым спешил белокурый лакей, и оба они выглядели чертовски довольными. Нас они не заметили. Мы вышли на Семьдесят пятую улицу и зашагали в сторону Лексингтон-авеню. — Так что происходит? С чего такая спешка? Куда мы идем? — Пешком будет быстрее, — мрачно буркнул мистер Уошберн, уверенно вышагивая впереди, словно конь-тяжеловес. — Но куда мы идем? — В квартиру Саттонов. Майлс живет на другой стороне Лексингтон-авеню. — Так что произошло? — впрочем, это я уже знал: Глисон арестовал его или вот-вот это сделает. — Он умер, — буркнул мистер Уошберн. Кажется, я сказал: — Господи Боже! 2 Мы одолели три пролета; на лестнице пахло сыростью и кислой капустой. В конце третьего пролета мы увидели открытую дверь, на которой была приколота какая-то карточка с адресом: «Мистеру и миссис Майлс Саттон»… не иначе рождественская поздравительная открытка от старой тетушки. Квартира состояла из трех комнат, отделанных весьма современно… Вы понимаете, что я имею в виду — две стены серые, как на военном корабле, а две другие — терракотового цвета, мебель сверкающего лака… Так выглядело место, где счастливая пара обитала до нынешнего сезона, когда Майлс отсюда уехал и вернулся только после смерти Эллы. В передней толпилась целая команда детективов, державшихся очень важно, как это делают всегда там, где случилось несчастье. Поначалу они приняли нас не слишком любезно, пока Глисон не услышал протесты мистера Уошберна и не крикнул из глубины квартиры: — Пусть войдут. — Пройдите, — буркнул один из детективов, указывая на левую дверь. Мы обнаружили Глисона на кухне. Фотограф снимал труп с разных точек и поминутно сверкал вспышкой. Двое в штатском стояли возле раковины и наблюдали. — О Господи! — воскликнул мистер Уошберн и поспешил уйти. Слышно было, как его рвет в ванной. Я тоже чувствовал себя весьма неважно, но у меня крепкий желудок, и в свое время на войне пришлось немало повидать, так что меня не так легко вывести из себя… Но даже при всем этом выпитое за вечер вино сразу скисло у меня в желудке, когда я взглянул на Майлса Саттона. Зрелище было самое ужасное, какое мне когда-либо приходилось видеть. Он лежал на газовой плите, руки как плети свисали по бокам, а ноги подогнулись… Он был высоким человеком, плита не доходила ему до пояса. Но хуже всего выглядела его голова. Он упал так, что подбородок пришелся точно на одну из газовых горелок. В этом бы не было ничего плохого, но газ в это время горел, и его волосы, борода и кожа обгорели до такой степени, что теперь спеклись в бесформенную черную смоляную маску. Кухню заполнила нестерпимая вонь. — Готово, — доложил фотограф, спускаясь с кухонного стола, на который взобрался, чтобы сделать снимок сверху. — Теперь можете приступать. Двое мужчин, стоявших возле раковины, шагнули вперед и сняли труп с плиты. Когда грузное тело выносили из кухни в комнату, я отвернулся. Потом мы с Глисоном, так ни словом и не обменявшись, последовали за процессией. Немного погодя к нам присоединился мистер Уошберн; колени у него еще дрожали. Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся в кресло, стараясь не смотреть на тело Майлса Саттона. Того положили на носилки в центре комнаты. Детективы ловко двигались вокруг, осматривая комнату и делая фотоснимки. Глисон закурил сигару и посмотрел на нас. — Так… как это случилось? — тихо спросил мистер Уошберн. — Теперь все дело рухнет, — процедил Глисон, яростно жуя сигару. — Бедный Майлс… — Это кажется совершенно бессмысленным. — Инспектор, не могли бы вы… пожалуйста, набросьте что-нибудь на него. — Вам совершенно не обязательно на него смотреть, — отрезал Глисон, но сделал жест в сторону одного из детективов, тот нашел простыню и прикрыл тело. — Так уже лучше, — вздохнул мистер Уошберн. — Сегодня вечером мы собирались его арестовать, — сокрушался Глисон. — Такое великолепное было дело… даже несмотря на то что все отказались с нами сотрудничать, — и он посмотрел на меня мутными, налитыми кровью глазами… «Если глаза у ирландцев могут быть мутными», — подумал я про себя. — Как такое могло случиться? Я хочу сказать… ну, это просто невозможно.