— Я настроен выслушивать только хорошие новости, — предупредил мистер Уошберн. — На меня свалилось столько несчастий, что их хватит на всю оставшуюся и, что весьма вероятно, очень короткую жизнь. У меня слабое сердце. — Сэр, мне очень больно это слышать, но, думаю, вам следует кое-что знать про эти ножницы. — Какие ножницы? — Которые полиция считает орудием убийства. — Ну и что вы хотите о них сказать? — Так получилось, что я их нашел вчерашним вечером в корзине для мусора в комнате Иглановой. — А зачем они там оказались? — Мистер Уошберн погрузился в чтение «Джорнэл Америкэн»: материалы про нас еще не сошли с первой страницы. — Кто-то их туда принес. — Весьма вероятно… Интересно, почему всегда неправильно пишут фамилию Иглановой? Если верить этой статье, все это коммунистический заговор. — Мистер Уошберн, я взял эти ножницы… вынул их из корзины, вынес из гримерной и положил на крышку ящика с инструментами, стоящего за кулисами. — Весьма разумно. Вы просто не поверите, какой счет нам выставляют каждый месяц за инструменты… особенно когда они теряются. Кстати, бухгалтер говорит, что все билеты до последнего вечера включительно распроданы. Вам следовало бы позаботиться, чтобы это попало в завтрашние газеты. — Да, сэр, но я… — Вы знаете, все может оказаться не так ужасно… Конечно, я хочу сказать, что все это ужасно и только один Бог знает, где найти приму на следующий сезон… Зато «Затмение» попадет в число ведущих постановок. Каждый захочет посмотреть балет — отсюда и до Сан-Франциско. Я обнаружил, что мистер Уошберн слишком практичен даже для такого старомодного оппортуниста, как я. — Может быть, Игланова согласится выступить с труппой и в будущем году? — предположил я, забыв на миг про угрожавшую мне самому опасность. — Нет, она собирается уходить, и нам придется с этим согласиться, — вздохнул мистер Уошберн, разворачивая «Уорлд Телеграм энд Сан». Слова его звучали так, будто уход Иглановой вызван ее собственным желанием, а не его решением. — Я слышал, Маркова заключила контракт с новой труппой. — Да, это верно… но она слишком дорого стоит. — И то же самое можно сказать о Тумановой, Алонзо, Даниловой и Фонтейн, — сказал я, повторяя слова Джейн. — А вот редакционная статья в «Телеграм», — мрачно буркнул мистер Уошберн. — Они хотят знать, коммунист ли Уилбур. — Я про это совершенно забыл, — искренне сознался я. — Ну а я не забыл. Из комитета ветеранов позвонили и сказали, что сегодня пикеты будут возобновлены и у них готовы новые транспаранты, на которых нас именуют труппой убийц. — Это просто смешно! — Я в этом не уверен, — пробурчал мистер Уошберн, изучая помещенные в «Пост» изумительные своей сексуальностью фотографии Эллы Саттон. Там не было никакого упоминания о красной угрозе. — Уилбур встревожен? — Кажется, да. Я собирался с ним поговорить. Ну вот, смотрите, — он протянул мне газету. Возле входной двери выставили полицейского в штатском; он подозрительно взглянул на нас, когда мы входили. — Просто какой-то укрепленный лагерь! — воскликнул мой хозяин с большим удовольствием, чем это сделал бы при мысли о сложившейся ситуации я. Теперь мы поменялись с ним ролями: меня тревожило расследование и его освещение в прессе, тогда как он предавался мечтаниям о будущих успехах в предстоящем турне, когда зрители будут толпами валить на «убийственный» балет. — Кстати, — поинтересовался я, — кто будет танцевать главную партию в «Затмении» сегодня вечером? Вам следует заранее мне это сообщить… Вы же понимаете, я должен подготовить отчеты для завтрашних утренних газет. — Господи! Где Уилбур? Услышав этот стон, режиссер-постановщик отправился разыскивать осаждаемого со всех сторон хореографа. — Как вы смотрите на то, чтобы эту партию исполнила Джейн Гарден? Мне говорили, она неплохо танцует, — сказал я, осторожно рекламируя собственную команду. — Это его дело… в конце концов, у нас три солистки. — Думаю, она могла бы неплохо показать себя… — и тут же сменив тон, я продолжал: — Так насчет ножниц, что я нашел в комнате Иглановой… — А что, собственно, с ними такого? Пришлось повторить все снова, и я второй раз за последние пять минут увидел, что он очень взволнован. — Следует ли мне рассказывать полиции, где я нашел ножницы, или подождать, пока инспектор арестует меня за убийство, обнаружив мои отпечатки на орудии убийства. Мистер Уошберн выглядел точно так, как должен выглядеть человек, наткнувшийся на холодные рога самой большой и трудной проблемы по эту сторону от зоопарка. Нет нужды говорить, что, выбирая, жертвовать своей прима-балериной или временным агентом по связи с прессой, он, конечно, выберет агента. Я был уверен, что он именно так и поступит и предложит вашего покорного слугу в качестве жертвы Правосудия — этой слепой тетки с мечом. — Питер, вы могли бы для меня кое-что сделать, — пропел он таким голосом, каким обычно импресарио разговаривают с миллионерами. — Все, что прикажете, сэр, — совершенно искренне заявил я, глядя на него честными собачьими глазами. Едва ли он подозревал, что я обдумывал, с какой стороны приступить к шантажу. В моей не слишком светлой голове родилась блестящая мысль, которая, если удастся ее реализовать, сделает меня по-настоящему счастливым. Ну а если нет… Я всегда смогу пройти какой-нибудь тест на детекторе лжи и доказать, что я не помогал Элле Саттон перейти в лучший мир. — Сынок, не говорите ничего. По крайней мере до тех пор, пока не кончится сезон… осталась всего неделя. Вот все, о чем я хотел бы вас попросить. Уверен, вами они особенно заниматься не станут… Тут я абсолютно уверен. У вас не было никакого мотива. Вы ее даже не знали. А кроме того… ну, я пользуюсь в городе некоторым влиянием, вы же знаете. Поверьте, когда я говорю, что нет причин для беспокойства. — Если вы так считаете, мистер Уошберн, я ничего не скажу полиции. Я тут попросил, чтобы Джейн Гарден предоставили ведущую партию в «Затмении», и она ее получила! Предательство должно оплачиваться! — Думаю, она вполне справится, — сказал несколько минут спустя Уилбур, когда ему посоветовали таким образом перераспределить роли. — По крайней мере, частично она роль уже знает. Я бы, пожалуй, предпочел брюнетку, но… — Гарден вполне справится, — кивнул мистер Уошберн. — Однако неплохо бы еще порепетировать с ней и Луи. — Я позвоню, — подхватился я. Сначала она не поверила, но потом, когда поняла, была просто вне себя от счастья. Мне пришло в голову, что нынче ночью мы неплохо проведем время. «Пожалуй, здорово будет смотреться шампанское в постели», — решил я, когда повесил трубку. Моя вторая официальная беседа с инспектором прошла достаточно гладко. — Сколько вам лет? — Двадцать восемь. — Где родились? — В Хартфорде, штат Коннектикут. — Вы служили? — Три с половиной года. Армия, Тихий океан. — Чем занимались после службы в армии? — Вернулся в колледж… окончил Гарвард. — Гарвард? — Да, Гарвард, — мы посмотрели друг на друга. — И что делали потом? — Был помощником театрального критика в газете «Глоуб», последний год работаю самостоятельно — занимаюсь отношениями с общественностью и прессой. — Понимаю. Как давно вы знаете, ну, вы понимаете… покойную? — Кого? — Миссис Саттон… А кого, по-вашему, я имел в виду? Мэра Нью-Йорка? — Простите, мистер Глисон, я вас не понял. О, я был в прекрасной форме и совал голову прямо в петлю, но черт бы все побрал: сегодня ночью будет шампанское. — Я впервые увидел миссис Саттон в тот день, когда пришел на работу в балет: вчера. — В каком качестве вы пришли в балет? — В качестве специального консультанта по связи с прессой. Именно так сказано в том документе, что лежит перед вами. — Вы надо мной издеваетесь? — Ни в коем случае, — я постарался прикинуться обиженным.