Брайди смотрит на огонь. – Просто я была ошеломлена, когда увидела Уинтерову Русалку в той комнате. Никак не ожидала. – Да уж, шокирующая находка, – едва заметно улыбается Руби. – А, собственно, почему ее там не должно было быть, если учесть, что сэр Эдмунд коллекционер? Разве Агнес не упоминала про его экспонаты? – Упоминала. – А Прадо сказал, что после смерти миссис Имс и споров по поводу поместья коллекция доктора могла осесть где угодно. – Вот-вот. У тебя нет причины для беспокойства. Что было, то прошло, травой поросло. Прошлое не властно над настоящим. – Руби откидывается на спинку кресла и кивает, явно довольный собственной мудростью: хоть он и покойник, а зрит прямо в корень. Брайди, не отвечая, снова набивает трубку и закуривает. 14 Неплохое местечко, чтобы спрятаться. Где это? В Хокэм-Визаут, на краю деревни. В самый раз, если что-то пойдет не так. До Дувра рукой подать, утверждает доктор. Кучер погребен в саду за домом. Дюжий, лютый, дитя Лондона. Миссис Бибби знала его еще малышом. Поэтому, когда он заплакал, она заплакала вместе с ним, приставив ему под ребра дуло «бетти». Во время одной из коротких остановок в пути кучер изъявил желание придушить ее юную подопечную, но тогда миссис Бибби его отговорила. По прибытии на место он без всяких яких перенес сундук в дом (миссис Бибби держала оружие наготове – на тот случай, если возникнет спор). Но потом встал на дыбы, охваченный жгучей потребностью перерезать горло девочке и башмаком раздавить ее курчавую головку. А та, недолго думая, вонзила в него свои зубки, и все было кончено. Взрослый мужик, он стоял, держа под мышкой укушенную руку, и плакал, как мальчишка, которого ужалила пчела. – Закрой глаза, сынок, – велела ему миссис Бибби, наводя на него револьвер. – Этим ты мне очень поможешь. * * * Девочка наблюдает за ней из плетеного сундука. Миссис Бибби видно ее лицо в дыре, которую та постепенно прогрызла до относительно большого размера. Глаза девочки следуют за доктором, расхаживающим по комнате взад-вперед. У него длинные ноги, и он в три шага доходит до одной стены, в три шага – до противоположной. Но взгляд девочки поспевает за ним. По-видимому, ее завораживает движение. – Я – конченый человек, – стонет доктор. Он только что вошел и еще не успел снять пальто и шляпу. – В Париже покупателя нет. Из Дувра суда не отходят. Он узнал и всех отвадил. – Наверняка вы этого не знаете, сэр. – Что еще могло побудить парижан отказаться от сделки, на которой они прежде так рьяно настаивали? – Он судорожно вздыхает. – Посредник уведомил меня, что ни один французский цирк, ни один коллекционер из Франции больше не станет связываться со мной и моим товаром. – Доктор Харбин, еще не все потеряно, – говорит миссис Бибби. – Ребенок по-прежнему у нас. Можно попытать с ней счастья на лондонском рынке. – Почему вы решили, что мы найдем покупателя в Лондоне? Если уж французы не готовы купить похищенного ребенка, его похищенного ребенка… – Попытаться стоит, сэр, – твердо заявляет миссис Бибби. – Насколько я понимаю, лондонские коллекционеры самые отчаянные и азартные. Они охотно идут на риск и редко спрашивают, откуда взялись их приобретения. – Все, завязываю я с этим бизнесом, – качает головой доктор Харбин. – Если не попадем в лапы к преступникам, нас схватит полиция… – Вот если он вас поймает, тогда уж вам точно несдобровать. Возможно, доктор и плачет, но за толстыми стеклами его очков слез не различить. Миссис Бибби улыбается. Улыбка у нее кошачья, голос вкрадчивый, даже ласковый: – Доктор, дорогой, не унывайте. Доктор Харбин снимает очки и ищет платок. – Все, мне конец, я – труп. – Не буду с вами спорить, сэр, но все же послушайтесь моего совета. Не падайте духом, и давайте поедем в Лондон. Если повезет, продадим свой товар. А потом купите себе билет на корабль и скроетесь в неизвестном направлении. – А что еще мне остается? – Значит, решено. Едем в Лондон. * * * – Она меняется, – сообщает доктор, снимая кольчужные перчатки. – У нее лезут постоянные зубы. Кристабель подтягивает ноги к груди и отворачивает лицо к стене, а сама косит на доктора одним глазом, и глаз темнеет, становится черным. Доктор Харбин подходит к окну. – Ей нужно быть в воде. Иначе у нее атрофируются конечности. Револьвер миссис Бибби наведен на доктора, хотя тот, как бы сильно он ни нервничал, никогда не нападает, не кричит и не теряет самообладания. Только остатки профессиональной гордости заставляют его сохранять бесстрастность в отношении пациента, даже такого, как Кристабель. – Волосы выпадают? – спрашивает он няню. – У меня или у нее? – Она показывает на волосяные комки в углах комнаты. – Скоро она линять начнет. – Линять? – Сбрасывать кожу. – Боже. А что будет под кожей? – Другая кожа. Та же Кристабель, только больше. – Помолчав, доктор добавляет: – Для них это в порядке вещей, как утверждал преподобный Уинтер, пусть земля ему будет пухом. – А он-то знал, что говорил, – бормочет миссис Бибби. – Нельзя не учитывать и природные аномалии. – Это вы про чаек, что ломают шеи, пытаясь залететь в дом через окна, про улиток и проклятых тритонов? И про это… – Она показывает на стены, по которым уже струится вода. – Скоро она начнет привлекать не только улиток и чаек, – предупреждает доктор. * * * Миссис Бибби моет пол, ибо доктор наказал не оставлять следов. Она собирает выпавшие волосы – волнистые тонкие белые пряди, пустые раковины от улиток и игольчатые зубы. Кристабель подготовлена в дорогу: ждет в передней, лежа в простом прямоугольном деревянном сундуке. Гроб, да и только, но при докторе не вздумайте его так называть. Изнутри сундук выстлан одеялами, по его верхнему краю проделаны вентиляционные отверстия, которые совсем не бросаются в глаза. Сундук, по проекту доктора, сколотил местный плотник. С минуты на минуту подъедет наемный экипаж. Миссис Бибби оставит окна открытыми. Как она ни старается, выветрить из комнаты специфический запах не удается: воняет, как на рыбном рынке Биллингзгит в жаркий день. * * *