Но щеки, почувствовал, заливает румянец. А социальный педагог вкрадчиво сказала: – Сашенька, я знаю больше, чем ты думаешь. И тебе только лучшего желаю. Если тебя кто-то обижает, нельзя терпеть! – Кто меня в школе тронет? – усмехнулся он. – Тем страшнее, что бьет тебя человек близкий. – Никто меня не бьет. – Понимаю, – вздохнула она грустно. – Не хочешь признаваться. Но мы ведь можем тебя защитить! – Да какой толк от вашей защиты! – не выдержал Санька. – Пришлете комиссию. Будут чужие тетки в холодильнике рыться, смотреть, есть ли стол письменный. Так стол у меня есть. И сортир собственный. И икры в холодильнике трехлитровая банка. Социальный педагог понурилась: – Согласна. Государственная система не всегда совершенна… но я боюсь за тебя, понимаешь? – Я смогу за себя постоять, – сказал он твердо. А Наталья Юрьевна задумчиво сказала: – Знаешь, есть такой сайт. «Кайрос». Говорят, там реально помогают. Все полностью анонимно. И люди серьезные. Попробуй. Вдруг получится? * * * Все подростки покуривают. Ольга и сама активно баловалась, когда ей было шестнадцать. Запугивания взрослых про грядущую зависимость и рассказы, что легкие почернеют, вообще не трогали. Наоборот: чем больше гоняли, тем сильнее хотелось нарушить правила. В собственном воспитательном процессе дала зарок: глупых родительских ошибок не повторять. Антону, сыночку любимому, позволяла самому набивать себе шишки. Но с табаком примириться не могла никак. Не из прихоти – другого выхода не было. В двенадцать лет у сына открылась астма, и врач особо предупредил: дым табачный ее течение многократно ухудшит. Ольга сначала думала: пугает, как положено докторам. Но почти каждый раз после того, как сын старательно зажевывал пепперминтом сигаретные ароматы, на него накатывал приступ. «Скорая», кислород, гормоны, иногда и больница. Мать умоляла: – Да хоть пей, хоть по девкам ходи. А курить нельзя. Неужели сам не понимаешь? Тошка хлопал роскошными бархатными ресницами: – Ма-ам! Да я одну затяжку всего! Обещал, конечно: больше не будет. Клялся, что осознал. Но вырывался вечером поболтаться с дружками – и снова повторялось. Даже если у сына приступа ночью не случалась, к утру Ольга от нервов, от ожиданий тягостных саму себя доводила почти до предынфарктного состояния. Она и с детским психологом общалась, и к наркологу сына таскала. Все без толку. Окончательно не подсел, но за компанию покуривал регулярно. Когда услышала про «Кайрос» и его методы, написала туда горячее, отчаянное письмо. На ответ особо не надеялась. У них на форуме столько серьезных бед, кому есть дело до неразумного, безвольного подростка? Но в тот же вечер ей позвонила женщина. Представилась Надей. Вопрос задала странный: – Фильмы ужасов ваш сын смотрит? Ольга усмехнулась: – Смотрит. Но он у меня трусишка. Когда момент страшный, глаза зажмуривает. – Это хорошо, – почему-то обрадовалась собеседница. И сразу новый вопрос: – А есть у вашего сына старший друг или родственник, чье мнение он уважает? – Есть двоюродный брат. На пять лет старше, в МГИМО учится. Он Тошу от многих глупостей удержал. Но от сигарет отвратить никак не может. – Отлично, – еще более довольным тоном отозвалась Надя. – Я берусь за ваше дело. Сыну ни слова. Дайте мне телефон брата и предупредите, кто я такая. Ольга умирала от любопытства. Но сотрудники «Кайроса» категорически требовали прежде, чем кидать мольбу на их сайт, прочитать правила. Первым пунктом значилось: «Если к нам обращаетесь – значит, доверяете. А раз доверяете – не пытайтесь нас контролировать. Мы приложим все силы, чтобы помочь. Но метод будем разрабатывать сами. Пожалуйста, не задавайте вопросов, как и когда. Мы все равно не ответим». Племянник – сколько ни пыталась Ольга вызнать – тоже ничего по делу не сказал. Но вид имел хитрый. И очень встревоженный. * * * Зевс дочитал очередное благодарственное письмо. Заканчивалось оно словами: «Вы просто бог!» Теплые слова слышать всегда приятно. Но последняя фраза покоробила. Отошел от компьютера. С отвращением взглянул в зеркало. Не все боги красивы, но тех, кто над миром, объединяет одно: они всегда ставят дело над личным. Он прежде тоже посвящал жизнь исключительно служению. Не перечесть, кого спас, скольким подарил несколько лишних лет или хотя бы позволил умереть счастливыми. За единственную ошибку молодости, считал, расплатился сполна. Кто мог подумать, что возмездие все-таки его настигнет? А добрые дела – сколько бы ты их ни творил – теряют всю свою ценность, если ты хоть раз совершаешь зло. «Остановись. Опомнись», – убеждал себя. Но в памяти немедленно всплывало лицо искусительницы, и понимал: не может он противиться року. * * * Когда брательник предложил сходить в морг, Антон согласился сразу. Его давно занимал вопрос, насколько трупы из кинчика реально похожи на настоящие. Да и вообще прикольно. Встречу назначили на восемь вечера. За окном дождь, сумерки – трупаки в темноте, наверно, совсем страшными выглядят. – Почему днем нельзя было? – спросил он боязливо. – Глупый, что ли? – фыркнул брат. – Ты ж мелкий, а в морг детям не положено, чтоб психику не травмировать. Приходится ждать, пока начальство уйдет. На территорию больницы пробирались через дырку в заборе. В кованую дверь патологоанатомического отделения стучали условным стуком. Отворил санитар – тощий, череп пергаментной кожей обтянут, зеленая униформа в зловещих пятнах. – Вот, – представил двоюродный брат, – наш юный гость. Санитар зловеще усмехнулся: – Ну, пошли. И сразу хвать за плечо – пальцы холодные, цепкие. Тоша не сомневался: брательник с ними вместе пойдет. Но тот сразу за дверь, одного бросил! Страшный дядька деловито спросил: – Тебе показать, как храним, или сразу на вскрытие? Решимость Антошкина улетучивалась все стремительнее. Но храбро сказал: – Давайте в хранилище сначала. – Ну, тогда гляди. – Санитар втолкнул его в сумрачную комнату. Стены кафельные, посреди каталка, на ней тело под простыней. Рука выбилась, к полу свешивается, пальцы скрючены. Проводник включил яркий свет, скинул покров. Дед. Тощий. Голый. На груди неприятные пятна синие. И глаза приоткрыты, будто подсматривает. – Этого только привезли, – сказал санитар. – Оформить надо. И бирку клеенчатую с чернильным номером протягивает: – Давай помогай. На ногу прицепи ему. На большой палец. Руки у Тошки дрожат, ладони вспотели. Но храбро взял. А едва холодного тела коснулся, взвизгнул: показалось, шевельнулся мертвец.