— Ах, вы по Интернету торгуете… — Знавал Олег эти интернет-магазинчики, знавал и их хозяев и в делишках, которые те проворачивали под интернет-крышей, неплохо разбирался. — Конечно, в наше время без площадки в Сети нельзя, — бесхитростно влезла Маша. — Да и нам удобнее, в выставочный зал приходят только те, кто уже твердо решил что-то купить, а не просто ротозеи — на красивые вещи посмотреть, пощупать их и помять! А нам потом все в порядок приводить… — Маша, — ласково остановила ее мать, — Олегу Юрьевичу наши трудности малоинтересны. А вы, — она повернулась к полицейскому, — вы действительно хотите что-то купить? У нас, конечно, недешево, но это же ручная работа. И сразу предупреждаю, если какой-то эксклюзив, если специально на заказ делать, то не меньше месяца ждать придется — извините, у нас очередь. Но из простого, из того, что есть готовое, тоже можно очень приятные вещички подобрать. Вот, например, поднос. — Лиза быстро очистила стоящий на столе поднос и подняла его, показывая изящный цветочный рисунок. — Жостовская роспись. У нас сейчас есть десятка три, сами понимаете, все рисунки оригинальные, каждый поднос — это уникальное произведение. Шторы с ручной вышивкой, скатерти, постельное белье. Вязанье самых разных видов — от ручной работы кукол до дизайнерского вечернего платья. Кружево девочки плетут… да что я на словах, пойдемте в выставочный зал, я вам все покажу! — Подождите. — Он слегка поднял руку, останавливая Лизу, и тут же опустил — обкусанная булочка выглядела нелепо. — Я же не об этом спрашиваю. Я о ваших заработках как… кто вы там, колдунья, ясновидящая, ведьма? — Какие глупости, — немного обиженно ответила Лиза. — У меня есть небольшие экстрасенсорные способности, но я их никогда не развивала. Наконец-то она перестала улыбаться! И булочки эти проклятые закончились, и кофе выпит! Ничто не мешает разговаривать с этой аферисткой так, как она того заслуживает! — Зарабатывать на своих, как вы говорите, экстрасенсорных способностях это вам не мешало. — С чего вы взяли, что я на них зарабатываю? «Надо же, какое искреннее удивление! Был бы помоложе да поглупее, непременно поверил бы!» — Вы сами признали, что сегодня к вам приходила Марина Соломина. И приходила она не подносы покупать! Так сколько вы с нее взяли за вашу, так сказать, консультацию? Теперь обиженно фыркнула внимательно слушающая, но не вмешивающаяся в разговор взрослых Маша, а взгляд Лизы стал задумчивым. — Она мне ничего не платила. — Хорошо, не она, ее муж, отец, какая разница? — Мой гонорар за попытку узнать о судьбе дочери Марины перед вами. — Лиза указала на большую бордовую розу в высокой тонкой вазе. Олег встал, подошел поближе. — Цветок? Он что, какой-то особенный? Сколько он стоит? — Понятия не имею. Виктор Петрович купил его в цветочном магазине в соседнем доме, можете поинтересоваться у них. — Послушайте, госпожа Решетовская! Не советую вам играть со мной в эти игры! — Олег услышал, что Маша снова фыркнула, на этот раз возмущенно, но не стал отвлекаться. — Не думайте, что мне будет сложно выяснить правду… — Я поняла! — перебила его Лиза, снова просияв улыбкой, которая начала уже, кажется, вызывать у Котова зубную боль. — Я все поняла! Я вам не нравлюсь. У вас банальная профессиональная деформация. — Что? — растерялся Олег, слегка шокированный такой бесцеремонностью. — Сейчас объясню. Вы много лет работаете в полиции, и вам приходится постоянно общаться с преступниками. Поэтому вы постепенно привыкаете, что люди вокруг вас делятся на две категории: товарищи по работе и преступники. Поскольку я к полиции отношения не имею, значит, товарищем по работе быть не могу. Следовательно, я — преступник! — А ничего, что ты честный человек? — иронично уточнила Маша, она все еще нянчилась со своим какао. — Законопослушная гражданка, налоги платишь, на выборы ходишь и все такое? — Так это еще хуже! — с неуместным, с точки зрения Олега, энтузиазмом объявила Лиза. — Если я не полицейский и не похожа на преступника, значит, что? Значит, я очень ловко притворяюсь порядочным человеком, и все подозрения против меня не просто оправданны, они практически доказаны. — Она с сочувствием посмотрела на Олега. — Тяжело вам приходится. — Тяжело? — Олег понимал, что в чем-то эта странная женщина права, и в то же время был совершенно убежден, что она абсолютно, категорически не права. Разобраться в этом вот так, сразу, было сложно. — Что тяжело? — Жить, когда вокруг одни преступники. Никому не доверять, всех подозревать… Тяжело и неприятно. Поэтому вы и мрачный такой. — Послушайте, госпожа Решетовская. — Наконец ему удалось взять себя в руки. — Вы мне действительно не нравитесь. Я вообще не люблю всякого рода аферистов, а вы мне пока не доказали, что аферисткой не являетесь… — Презумпцию невиновности у нас отменили? — Теперь ее улыбка была сочувственно-печальной. — И как я, по-вашему, могу доказать, что я не аферистка? Но главное, зачем мне заниматься какими-то махинациями, если я вполне прилично зарабатываю на рукоделии? — А вот с этим мы и разберемся. Олег хотел произнести это холодно-угрожающе, а получилось в лучшем случае нервно. Поэтому он не стал продолжать, махнул рукой и пошел к дверям. Маша скользнула следом, проводить его, и Олег даже спиной чувствовал ее полный сочувствия взгляд. Виктор Петрович приехал на работу в скверном настроении. Он посетил несколько дорогих клиник, и ни в одной с ним даже разговаривать толком не стали. В двух сразу сказали, что специалиста такого профиля у них нет. В трех других очень любезные медсестры в регистратуре предложили сначала подписать договор на оплату услуг, потом пройти глубокое обследование (приблизительная сумма, которую за это обследование нужно было заплатить, заставила нервно вздрогнуть даже отнюдь не бедствующего Виктора Петровича), и только после этого Марину допустили бы к лечащему врачу. В принципе, Алейников мог понять такой подход, если бы речь шла о любой другой проблеме, но зачем психиатру, прежде чем поговорить с Мариной, нужно было получить рентген позвоночника и результаты гастроскопии? Отчаявшись, он заехал все-таки в районную поликлинику, где узнал, что очередь к психиатру подойдет в лучшем случае месяца через три. А если у него что-то срочное, то можно обратиться к тому же врачу в частную клинику — и дали адрес заведения, в котором Виктор Петрович только что побывал. В общем, ничего хорошего. Он бросил портфель в своем кабинете и, не задержавшись даже, чтобы взглянуть на бумаги, разложенные секретаршей аккуратными стопочками, направился к партнеру и старому приятелю. Тот был на месте, сосредоточенно изучал какие-то записи, но сразу отложил их в сторону и вопросительно уставился на Виктора Петровича. Алейников устало опустился в кресло и без предисловий объявил: — Мне нужен психиатр. Срочно. Точнее, не мне, а Маришке. Но очень срочно. Сегодня. — И в чем проблема? — Александров покрутил в пальцах шариковую ручку с логотипом банка и бросил ее на стол. — Поговори с Мережковой. Зря, что ли, мы в банке психолога держим? — Нет, мне нужен именно психиатр, причем опытный. — Что, так все плохо? — А я знаю? Выглядит Маришка — краше в гроб кладут. И плачет все время — сам понимаешь. — Да уж понимаю. Но сразу к психиатру? Может, сначала что помягче? Травки какие попить? Пустырник там, валерьянка? — Литрами пьет, вместо чая. На самом деле… понимаешь, Ромка, такая глупая история получилась. Я видел, конечно, что Маришка не в себе, но это же нормально. Нервы и все такое. Она же не железная, да и кто тут справился бы? Я вон и сам, чувствую… Он не договорил, но приятель кивнул, молча подтверждая, что Алейников выглядит не лучшим образом. — А сегодня были мы у одной женщины… я не сам, конечно, Маришка потащила. Ей одна дура напела про ясновидящую, которая все знает, все понимает и по щелчку пальцев все проблемы решает. Я бы, конечно, никогда на такое не повелся, но Маришка… А я для нее уже на все готов, она ведь плачет все время — как только слезы не кончаются. В общем, эта женщина, Лиза, ничего ей не сказала. Роман Михайлович снова кивнул — кто бы сомневался, понятно, что от ясновидящей толку не будет. — Отправила Маришку домой и велела Андрею спать ее уложить и вообще заботиться. А меня попросила остаться. — Тебя? Странно. Логичнее было бы тебя с Мариной, так сказать, удалить. И Андрея, уже на свободе, обрабатывать. — Вот именно. Я еще подумал — надо же, какая дура! Думает, меня развести легче будет. Но оказалось… в общем, денег она с меня вообще не взяла, зато наговорила… ничего хорошего она не наговорила. Сказала, что… — он с трудом проглотил горький комок в горле, — что Леночки нет в живых. Александров тихо выругался, встал из-за стола и подошел к окну. Слепо уставился на автостоянку перед банком. Он не сомневался, что девочка погибла, даже не рассматривая версию, которую совсем не исключали в полиции: что Лену потянуло на приключения по весне или компания безбашенных приятелей сманила в путешествие — поглядеть мир в отрыве от предков. Нет, она была девочка домашняя, и подобных глупостей за ней не водилось. Значит, это было похищение. И то, что за все это время не пришло требования о выкупе (а ведь Роман Михайлович уже прикидывал, сколько могут запросить похитители за внучку совладельца банка и как быстро они смогут достаточно большую сумму обналичить), ничего не значило. Похищения детей случаются не только ради выкупа. Вот только в подобных случаях никто не возвращается. — Я же все понимаю, Ромка. Но я не верил, все это время не верил. А когда она сказала… она это так сказала… — Виктор Петрович с силой потер ладонями покрасневшее лицо. — Леночка не вернется. Это была просто надежда. Надежда на чудо. Хотя я все равно продолжаю… они ведь случаются иногда, чудеса? — Случаются, — неохотно согласился Роман Михайлович. Он в чудеса давно не верил. — Но я сейчас не об этом. — Виктор Петрович огляделся по сторонам. — У тебя попить есть? — Попросить Алю кофе сделать или чай? — Александров вернулся к столу и потянулся к кнопке селектора. — Нет, обычной воды. Холодненькой. — Там минералка. — Роман Михайлович кивнул в сторону компактного холодильника, встроенного в большой стеллаж. Виктор Петрович подошел, открыл дверцу, посмотрел на ряд стеклянных поллитровых бутылок. — Ну и выбор тут у тебя! — Возьми «Боржоми», — равнодушно посоветовал приятель. — Говорят, она полезная для пищеварения. — Толку мне в той пользе, — проворчал Виктор Петрович. Отвинтил крышку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Вернулся в кресло, сделал еще несколько глотков. — А потом эта женщина еще про Маришку сказала. Что состояние очень плохое и срочно нужен психиатр. — И ты ей поверил? — Знаешь, да, поверил. Она права, Маришку надо спасать, пока она совсем не рассыпалась. И душеспасительными разговорами там не обойдешься. У меня такое ощущение, что она стала как бы отключаться от мира. Уходит в себя, и не дозовешься… это страшновато выглядит. — Ну, если ты так уверен… не знаю… подумать надо. Хотя… выпивал я как-то в теплой омоновской компании, и там один мужик, Олег Прохоров, про приятеля своего рассказывал. Тот из Чечни вернулся и нахлебался там… в плену был почти два года, потом сумел сбежать. Уже почти добрался до своих, но не повезло, попал на минную полосу. Его подобрали, отправили в госпиталь, не дали помереть. А дома он сорвался. Родные уж и не рады были, что он вернулся. Но нашли дельного врача, который вытащил мужика. Ты подожди, я пару звонков сделаю. Звонков пришлось сделать не пару, а в три раза больше, но через сорок минут в руках у Алейникова был листок с фамилией врача, его телефоном и адресом клиники. — Повезло, что Олег в городе еще. Обычно он в мае куда-нибудь в Европу уезжает и телефон выключает. Так что считаем за добрый знак. — Розенбаум? — прочитал фамилию врача Виктор Петрович и криво усмехнулся. — Не родственник, часом? — Не знаю, но скорее всего, просто однофамилец. Да какая разница? Езжай в клинику, и удачи тебе. Главное — не переживай раньше времени. Бог даст — обойдется. Алейников ушел, а Роман Михайлович вернулся к своим бумагам. Проблема, над которой он мучился, касалась не финансов, а безопасности, и логичнее было бы перекинуть ее второму совладельцу, но сейчас это не имело смысла. Александров даже говорить приятелю не стал, что, судя по всему, из банка утекает важная информация. Да что там утекает — рекой льется! И поисками этого слишком шустрого сотрудника должен бы заняться именно Виктор, но что уж теперь… частного сыщика, что ли, нанять? На обширной территории второй городской больницы Виктор Петрович отыскал маленький особнячок со скромной табличкой, объяснил ситуацию в регистратуре, натянул на ботинки отвратительные синие бахилы (Алейников понимал, что это замечательное изобретение значительно облегчило труд уборщиц, и вообще, с точки зрения санитарии, было идеальным решением, но сами шуршащие пакетики на ногах были ему отвратительны, и ничего с этим он поделать не мог) и, устроившись на мягком диванчике, стал ждать приема. Ждать пришлось недолго, не больше пятнадцати минут, а Виктор Петрович настроился на час-полтора. Как только Алейников вошел в кабинет и представился, врач Розенбаум кивнул: — Олег Андреевич мне звонил. Был он совершенно не похож на своего знаменитого однофамильца — невысокого роста, полноватый, с пышной кудрявой шевелюрой. Пожалуй, общим у них был только возраст — этот Розенбаум тоже был немолод. — Я так понял, что в помощи нуждается ваша дочь. Присядьте, пожалуйста, и расскажите, в чем проблема: с самого начала и со всеми подробностями. Только прошу вас, будьте откровенны, не пытайтесь что-то смягчить. Чем больше я буду знать, тем правильнее смогу оценить ситуацию.