Глава 5 В бакалейной лавке Берни Гоффа находился всего один покупатель. Берни это не удивляло, так как время для Пенакука считалось довольно поздним. Небольшой населенный пункт жил сельхозугодьями и мельницами, поэтому его жители предпочитали лечь пораньше, чтобы за ночь успеть набраться сил для очередного трудового дня. Припозднившемуся покупателю заботы односельчан были незнакомы, в Пенакуке он жил около двух лет и за это время не работал ни одного дня. Чем он жил? Берни предполагал, что какой-то сердобольный родственник ежемесячно ссужает ему некую сумму, которая позволяет держаться на плаву. Сам же покупатель представлял себя как героя корейской войны, незаслуженно выброшенного на задворки жизни. Он часто жаловался на мизерную пенсию, которую определило ему американское правительство, но почтальон Пенакука по секрету сообщил Берни, что денежные переводы приходят вовсе не со счета военного ведомства, с которого обычно перечисляются деньги ветеранам. Сол, так звали покупателя, выглядел весьма солидным мужчиной. Возраст чуть за сорок, крепкая кость, широкое, слегка одутловатое лицо – самый расцвет сил, работать бы и работать. Но он выбрал для себя иной путь. Берни давно подозревал, что Сол слишком активно увлекается алкоголем, но раньше это не так сильно бросалось в глаза. То ли Сол отоваривался алкоголем в другом месте, то ли пагубная привычка на какое-то время оставила его в покое, а сейчас взялась за Сола с новой силой, только с некоторых пор, а точнее месяца четыре назад, он начал захаживать в лавку Берни с неизменным вопросом о бутылке. Почему именно к Берни? Во-первых, Сол жил буквально в пятидесяти метрах от лавки. Во-вторых, этот магазин славился тем, что работал до последнего клиента, а это означало, что товары в лавке Берни можно приобрести и после двадцати двух, и после полуночи. Берни жил на втором этаже над лавкой, поэтому правило поздней торговли не мешало бытовому укладу бакалейщика. К тому же пять лет назад он овдовел, дети разъехались, так что из всех развлечений у него осталась только лавка. Для Пенакука, где основные магазины закрывали свои двери уже в шесть вечера, лавка Берни была своего рода спасением. Кому не знакомо чувство, когда ты сунулся в холодильник, чтобы приготовить обед на три последующих дня, и обнаружил, что самых важных продуктов в доме нет? Куда податься незадачливому кулинару? Раньше в такой ситуации был один выход – идти на поклон к соседям. Теперь же у жителей Пенакука появился Берни. Это всегда лучше, чем клянчить продукты у соседей, тем более что цены в лавке всегда отличались гуманностью. Сол начал заходить к Берни, когда узнал, что у того появилось новое хобби. Чтобы не скучать, Берни решил освоить азы самогоноварения, и это занятие так его захватило, что спустя год он запустил в продажу первую партию алкогольной продукции собственного производства. Он не выставлял товар на полку, но Пенакук не мегаполис, здесь новости расходятся быстро. Как ни странно, товар Берни нашел своего покупателя, и вскоре из безобидного развлечения стал приятным финансовым подспорьем стареющему бакалейщику. И все бы хорошо, если бы не Сол… – Ты определился, Сол? – обратился к покупателю Берни, теряя терпение. – Без четверти двенадцать, хотелось бы уже пойти наверх. Сол стоял возле стойки с овощами и двадцать минут рылся в карманах. В одной ладони он сжимал несколько монет, другой тщательно ощупывал одежду в надежде найти хоть еще что-то. Берни понимал, что поиски тщетны, еще вчера Сол жаловался, что от «нищенского военного содержания» практически ничего не осталось, так что надеяться, что за ночь в кошельке горе-героя что-то прибавилось, было по меньшей мере глупо. – Сейчас, Берни, еще минутку. – Сипловатый голос звучал просительно. – Я ведь помню, у меня была пара долларов, а теперь только восемьдесят центов. Куда они могли деться? – Вчера ты купил шкалик на доллар и двадцать центов, – напомнил Берни. – Элементарная математика, Сол, у тебя больше нет денег. Сколько по карманам ни шарь, больше не наберешь. – Но этого ведь недостаточно? – Смотря что ты собрался купить, – Берни не хотел обижать покупателя, высказывая в открытую предположение, что тот пришел исключительно за спиртным. – Брось, Берни, ты прекрасно знаешь, что я хочу купить, – отмахнулся от вежливости хозяина лавки Сол. – Слушай, может, дашь мне взаймы? Через три дня придет пенсия, я с тобой расплачусь. – Не лучше ли отложить выпивку до того времени? Ведь это же не продукт первой необходимости, – начал Берни, но Сол его перебил: – Как раз наоборот! Это самый необходимый продукт! Без него я не усну. – Голос Сола сорвался. – Я буду лежать, глядеть в потолок и вспоминать бомбежки в Корее. Глаза тех, кого мне пришлось убить. Руки тех, кто пытался убить меня. Ты воевал, Берни? Тебе знакомо это состояние? – Ладно, Сол, не стоит так горячиться. Во взгляде Сола Берни увидел отчаяние и еще что-то, что напугало бакалейщика. И хоть Берни не был сторонником торговли в долг, на этот раз он решил пойти против своих же правил. «Отдам ему бутылку, пусть проваливает, – подумал он. – Этот Сол слегка не в себе, вернее, совсем не в себе. Кто знает, что у него в голове? Еще заявится в лавку, когда я буду спать, тогда забот не оберешься». – Сколько там у тебя есть? – Восемьдесят центов. – Я налью тебе на все. Не полную, чуть меньше, но это лучше, чем ничего. Верно? – Но это всего глоток! – возмутился Сол. – Для ребенка и то мало! – Смотри сам. – Берни пожал плечами. – Дай полную! – Нет, Сол, ты знаешь, я в долг не отпускаю. – Принципиальный, да? Как думаешь, чего будет стоить твоя принципиальность, когда ты окажешься на моем месте? – Сол вдруг заговорил совсем другим тоном. Глаза его сузились до щелочек, сиплый голос с трудом пробивался сквозь перехваченное спазмом горло. – Что будет, если однажды ты проснешься, а твоя лавка вся в огне? Кто ты без лавки, Берни? – Ты мне угрожаешь, Сол? – Берни машинально отступил за прилавок, где держал «Ремингтон-870», самый продаваемый в США дробовик. – Довольно глупо для человека, пытающегося выторговать себе скидку. – Что ты, Берни! Разве я похож на того, кто может угрожать безопасности такого милого человека, как ты? Нет, Берни, я просто предлагаю свои услуги. – Голос Сола стал чуть громче. – Я ведь ночами почти не сплю, что мне стоит пошататься возле твоей лавки, последить за порядком, а если надо, прогнать хулиганов. Хорошая сделка, Берни, соглашайся. Всего одна бутылка за спокойствие. Невелика цена. – Ладно, бери и проваливай. – Берни протянул руку под прилавок, нащупал бутылку самогона, сунул ее Солу и тут же потянулся за дробовиком. Сол схватил добычу за пузатый бок, сунул ее в карман пиджака и поспешил из лавки. – Сол, не появляйся больше здесь, – крикнул ему вдогонку Берни. – Придешь – сдам тебя Келлману. – За что, Берни? Я ведь законов не нарушаю. – Сол остановился в дверях. – Келлман найдет за что тебя арестовать, – уверенно произнес Берни. – Не искушай судьбу, Сол. Найди себе место для водопоя в другом магазине. Сол с минуту смотрел на Берни, потом повернулся и вышел. Берни убрал руку с дробовика, устало опустился на стул. «Вот ведь ублюдок! А я еще ему сочувствовал. Надо было сразу гнать его из лавки». Берни прошел к двери, запер ее на засов, выключил свет и начал подниматься наверх. Мысль о поджоге сверлила мозг, заставляя холодеть затылок. «Завтра пойду к Келлману, пусть поговорит с этим идиотом», – решил он. Сол тащился по улице, сжимая в кармане бутылку, и думал о своей судьбе. Почему у него в жизни все пошло наперекосяк? Все, чего он изначально хотел, – это быть скромным сельским учителем. Тогда что он делает здесь, на пыльной сельской дороге, с отвоеванным дешевым самогоном в кармане? Сложись все иначе, быть может, сейчас он сам гнал бы самогон. Не на продажу, не для того, чтобы залить глотку, а просто для души. Да, паршивая штука жизнь, никогда не знаешь, за каким поворотом тебя ждет удар. Дойдя до перекрестка, он свернул налево. Впереди показался низенький дом под жестяной крышей – его теперешнее пристанище. Хлипкий забор требовал ремонта, впрочем, как и сам дом, но Солу на это было наплевать. «На мой век хватит, – рассуждал он. – А тот, кто будет жить в этом доме после меня, пусть сам заботится об уюте». Калитку открыл пинком, защелка давно отвалилась, а ремонтировать ее Сол не видел смысла, прошел к крыльцу. Двор зарос сорняками – соседи давно жаловались на его неухоженный вид. К Солу даже из управы приходили, пытались усовестить, чтобы он привел участок в порядок. Сол пообещал все исправить и даже начал выдергивать траву вдоль соседского забора, но занятие это ему быстро наскучило, и он отложил неприятную процедуру до лучших времен. Животных Сол не держал, друзей не завел, так что на крыльце его никто не встречал. Сол вошел в дом. Небольшое, но функциональное помещение: узкий коридор-тамбур выходил в кухню, из кухни дверь вела в спальню, еще одна спальня располагалась справа от входа, представляя собой изолированное помещение. Ею Сол почти не пользовался. Удобств в доме не было: принимать душ и справлять нужду приходилось на заднем дворе. Комнаты украшала красивая старинная мебель, оставшаяся от прежних хозяев. Сол не успел ее загадить в отличие от пола. Дома он почти не готовил, предпочитал обходиться готовой продукцией. Иногда, когда приходил денежный перевод, заглядывал в кабачок Эдди, чтобы побаловать себя мясными деликатесами. Время от времени Сол находил себе женщину, согласную за общение с ним подкармливать его горячей пищей, этого ему хватало. К женщинам он не привязывался, просто использовал их для своих нужд. Когда очередная пассия решала прервать отношения, Сол уходил от нее без сожаления. Так было последние несколько лет. Эва оказалась исключением. В жизнь Сола она вошла незаметно. Они встречались в парке, куда Сол время от времени ходил на прогулку. Не потому, что любил природу, а чтобы как-то занять время. Жизнь его была настолько скучна, что порой требовала хоть какого-то движения. Сол выбрал парк, а Эва выбрала его. Насколько глубоко Эва задела его чувства, Сол понял только две недели назад, когда она уговорила его съездить в Конкорд на театральную постановку. Как у нее это получилось? Он терпеть не мог театр, а места скопления людей ему требовалось избегать просто ради того, чтобы выжить. Но он согласился. Наплевал на все и согласился. Встреча прошла отлично: они прогулялись по городу, пообедали в дорогом ресторане, отсидели спектакль, после чего провели бурную ночь в гостинице Конкорда. Сол был наверху блаженства… пока не вернулся домой. Как только он остался один, до него дошло, как сильно он рисковал. В последнее время он вообще забыл об осторожности. Зачем он сказал Берни про пожар? Разве он собирался поджигать его лавку? Нет. Неприятности ему ни к чему, это точно, а теперь они ему обеспечены. Уверен, Берни и до утра не дотерпит – побежит к шерифу Келлману. А тому Сол словно кость поперек глотки, он в историю с угрозами вцепится как клещ. И соседи свою песню затянут: во дворе не убирает, сорняки через забор, словно воры лезут, а ему хоть бы что. Ну, зачем он вздумал ссориться с Берни? – К черту все. – Сол прямо в ботинках прошел к буфету, открыл дверцу и достал рюмку. – Все к черту. Чем такая жизнь, лучше никакой! Но он лукавил, жизнь ему нравилась, и умирать совсем не хотелось. Тем более теперь, когда появилась Эва. – Да что толку? – От постоянного одиночества Сол привык говорить вслух, обсуждая сам с собой наболевшие вопросы. – Как долго она вытерпит тебя? Что ты можешь ей дать? Ты даже имени своего ей до сих пор не сказал. И не скажешь, побоишься. Сколько лет ты живешь в чужой шкуре, сколько раз ты эту шкуру менял? Заставь тебя, ты и не вспомнишь, кем был при рождении. Жить под чужим именем Солу было не привыкать. За сорок лет он столько раз менял имя, заучивал новую легенду, что и правда начал забывать, где на самом деле учился, когда женился и скольких детей наплодил. – А все проклятые энкавэдэшники! К черту все! Хватит вспоминать, ничего не изменить, ничего не вернуть! Но воспоминания сами лезли в голову. Обычно ему удавалось обуздать их, затолкать в дальние закоулки памяти, чтобы не докучали, не мешали жить. Теперь же они все чаще проявляли неповиновение, выскакивали из потаенных уголков и сверлили мозг до тех пор, пока голова не начинала раскалываться. И тогда он начинал вслух повторять то, что помнил. – Я Рейно Хейханен, карел по национальности. Родился в 1920 году в Каскисаари под Ленинградом. Учился в сельской школе, поступил в педагогический техникум, после его окончания работал в сельской школе. Ни о какой другой профессии не помышлял. Хотел жениться, завести детей и провести жизнь простым сельским учителем с мизерными запросами. Хотел, чтобы жена по выходным пекла для меня и моих мальчиков пироги с клюквой и черникой. Неделю с клюквой, неделю с черникой. А кисель – наоборот. Если пирог с клюквой, значит, кисель черничный. Если пирог черничный – кисель клюквенный. На этом месте у него обычно начинала обильно выделяться слюна, и требовалось срочно перебросить воспоминания с гастрономических на бытовые. – Я хотел жить в доме своих родителей. Три комнаты с белеными стенами и кухня. Просторная баня, шалаш на задворках для мальчиков. И обязательно качели. Это для жены. В маленьких деревнях не так много развлечений, так отчего же не побаловать жену? Кто нарушил мои планы? Война. Началась финская война, она-то все и испортила. Здесь он замолкал, воспоминания шли беззвучно, сами по себе. Он вспоминал день, когда в школу, где он работал, пришли они, сотрудники НКВД. Трое бравых парней в военной форме, с завидной выправкой и непомерным самомнением. Пришли они не ради праздного любопытства – стране потребовались национальные кадры, владеющие финским языком. Он оказался тем, кто владеет языком в совершенстве, о чем директор школы, не слишком дороживший молодым учителем, не преминул доложить сотрудникам НКВД. Решение о его вербовке принимали в спешке. Одна беседа, проверка переводчиком, и вот он уже сотрудник органов. Сперва было странно: он вдруг стал важной персоной. Раньше его никогда не воспринимали всерьез, считали не слишком умным, без особых талантов и умений, одним словом, не стоящим внимания. Теперь же он сам себе казался важным, умным и значимым. Работа в контрразведке повысила его статус. Ничем особым он не занимался – всего лишь служил переводчиком на допросах военнопленных. Затем занялся выявлением шпионов и тех, кто ведет антисоветскую деятельность. Получив звание лейтенанта, он обнаружил, что женский пол стал проявлять к нему особое внимание. Недолго думая он женился. Скромная девушка с не менее скромным именем Акулина родила ему сына. Мечта осуществилась, но… окончание войны принесло ему новые сложности. Военнопленные закончились, антисоветский элемент выявлять стало не так актуально, и он остался вроде как не при делах. Возвращаться к прежней жизни сельского учителя ему совсем не хотелось, поэтому, когда ему предложили перейти из контрразведки в разведку, он с легкостью согласился. Его переправили в Эстонию, где он в течение года проходил курс специальной подготовки. Он овладел навыками шифровки и дешифровки, изучил способы фотографирования, научился водить и ремонтировать автомобили и, кроме всего прочего, овладел английским языком. Чем жила и как переживала разлуку Акулина, его совсем не интересовало. Через год ему выдали новые документы, и он первый раз сменил имя. Юджин Маки, не в пример сельскому учителю, звучало солидно. Сын финна и американки – шикарная легенда, так он считал, когда его переправляли в Финляндию. Там он надолго не задержался, перебравшись, как было условлено, в Лапландию. По легенде, он, Юджин Николай Маки, урожденный Евгений Августович Маки, родился в американском городке Энавилль, штат Айдахо. Его отец, Август Маки, иммигрировал в 1905 году в США, где женился на американке Лилиан Луома Маки. Пожив в одиночестве, новоявленный Юджин решил поступить так же, как его лжеотец. Даже не вспомнив об Акулине, он женился повторно на финской девушке Ханне Курикка. Чтобы советские власти не задавали вопросов, он обосновал женитьбу тем, что она прибавляла достоверности его легенде. Так как к тому времени он уже подал в американское посольство ходатайство о выдаче паспорта, на его выходку грозные службы закрыли глаза. А легенда и правда выглядела куда достовернее при наличии жены-финки. Когда семья Маки решилась вернуться в Советскую Россию, ему едва исполнилось девять, соответственно, его мнение при принятии решения не учитывалось. Затем к родителям пришло разочарование в советской власти, и они переехали в Эстонию, где его мать и брат прожили до своей кончины. Он же якобы перебрался в Лапландию, где был вынужден работать учеником кузнеца, так как денег на возвращение в США у него попросту не было. Благодаря подкупленным свидетелям легенда Маки подтвердилась, и ему выдали американский паспорт. О том, что подлинный Юджин когда-то появится на горизонте, он не волновался, поскольку знал об участи каждого члена семьи Маки. Глава семьи умер в 1933-м, его жена – в 1941-м. Сам Юджин и его брат Аллан были арестованы за шпионаж. Юджину дали десять лет, и он исчез в далеких лагерях. Аллана приговорили к смертной казни и расстреляли в Петрозаводске спустя три дня после вынесения приговора. Он считал символичным то, что его прообраз был расстрелян за то, чем теперь занимался тот, кто занял его место. О своей участи он тогда не задумывался. Все складывалось как нельзя лучше. Новая жена, новая жизнь с большими возможностями. Чего еще желать? В 1952 году его наконец отправляют в США с новым заданием. Перед этим он три недели прожил в Москве на конспиративной квартире. Пришлось повторно пройти инструктаж, изучить новый, весьма сложный шифр. Снова шифровка и дешифровка, обработка фотопленки, изготовление микроточек, новые коды и конструкции контейнеров для тайников – все это впихнули в его голову за двадцать один день. Его учитель старался вовсю. Он каждые пять минут повторял, что теперь он не просто разведчик, он связной для резидента советской разведки в США, легендарного разведчика, работающего под псевдонимом Марк. Разумеется, настоящего имени разведчика ему никто не называл, зато псевдоним успел набить оскомину. Возможно, это была элементарная ревность. Вот ведь существует на свете такой великий человек, как «Марк», дотянуться до которого он, сколько бы ни старался, никогда не сможет. Его роль – скромный связной, человек второго сорта, нечто среднее между клерком и уборщиком. За годы работы в разведке он успел отвыкнуть от вторых ролей, так что каждое слово похвалы, сказанное в адрес «Марка», воспринималось им как личное оскорбление. Ему тоже присвоили псевдоним, под которым он должен был работать в США. Вик – так теперь его называли. Прозвище такое же неопределенное, как и его обязанности, но в разведке не выбирают. Зато сумма, выданная на создание прикрытия, его очень порадовала. Пять тысяч долларов США! Хорошее подспорье. Для одного было бы шикарно, но теперь, имея жену-финку, он не мог уехать из Финляндии без нее. Ханна ждала его в Финляндии, собирала сумки и мечтала о том, как шикарно заживет в Америке. О том, кто он и чем занимается, Ханна не знала. О его первой жене, разумеется, тоже. Ханна восторгалась упорством мужа, сумевшим отвоевать свое право переехать в Америку, в страну возможностей. Как он относился к Ханне? Да никак. Поначалу, пока отношения пахли новизной, ему казалось, что это неплохой вариант. Когда же новизна прошла, он понял, что скучает по Ханне не больше, чем по Акулине. – А чего, собственно, вы от меня хотели? Чтобы я восторгался вашими прелестями до гробовой доски? – С этого места он всегда начинал дискуссию с бывшими женами. – Чем таким особенным вы могли похвастаться? Крепкими сиськами? Пустое. Такого добра у каждой бабы под кофтой. Щупай – не перещупаешь. Ты, Акулина, хоть кроткая была. Никогда голос не повышала, сына мне родила. Как он там, кстати? Не пошел по наклонной, как его отец? Про сына он вспоминал с определенной долей ностальгии. Ему казалось, что, будь он рядом, жизнь приобрела бы какой-то смысл. Может, он и пил бы меньше. Может, и не стал бы тем, кем стал. Но, увы, вернуться в прошлое и что-то переиграть не удавалось еще ни одному человеку на земле. Почему должно получиться у него? – Эх, жизнь моя бедовая! Столько было возможностей, и я все их профукал. Бутылка самогона, принесенная из бакалеи Берни, все еще оставалась запечатанной. Она стояла на столе, подмигивая отсветом лампы от пузатого бока, будто приглашая: открой меня, пригуби, и все забудется. Так он и сделал. Распечатал бутылку, плеснул в рюмку. Подумав, долил немного воды, чтобы увеличить объем. Теперь ему приходилось идти на ухищрения, чтобы насытить дракона, сидящего внутри. Выпивка дорожала, а денежное довольствие не увеличивалось. – Если так пойдет и дальше, мне придется на паперти милостыню просить, – сообщил он пузатой бутылке. – И почему об этом не думают те, кто отвечает за мое содержание? Непонятно мне это. На самом деле он все прекрасно понимал. Те, кто выделял ему средства на содержание, больше в его услугах не нуждались, поэтому и не беспокоились о повышении жалованья. Какое жалованье, когда работа не ведется. А ведь как пели, как пели!